Познакомился я с внуком старого мастера, капитаном Нестеровым, на берегу Печоры, чуть повыше леспромхозовского посёлка, в который я после окончания института приехал работать в школе.
Стояла совершенно невероятная, потрясающая по красоте осень, которая на севере бывает всего несколько дней и не каждый год, но которую долго потом вспоминаешь.
Рядом со мной ткнулась в берег, рыкнув мотором, лодка «Казанка», из которой вылез, разминая затёкшие ноги, невысокий, сухощавый мужик лет сорока. Сразу запомнились две характерные детали: растрёпанная ветром рыжая борода и светло-голубые прищуренные, словно постоянно прицеливающиеся, глаза.
– И что ты здесь дурью маешься? Разве это рыбалка? – с пренебрежением выговорил мне он, подавая маленькую, крепкую руку.
– Завтра у тебя выходной, утром, чуть свет. приходи к моей лодке, поедем продольники смотреть, заодно тебе место выберем, покажу, как у нас их ставят.
Он с аппетитом захохотал:
– Придумал печорскую рыбу на пластмассовую муху ловить! – и глянул на меня так, словно я у него на глазах добывал огонь трением двух кухонных табуреток.
Утро назавтра было туманным, последнее осеннее тепло бессильно сопротивлялось холодам. С звенящим свистом пронеслись над нашими головами чёрные утки-гоголи, сверкнули белыми подкрылками, вынырнули из тумана и в тумане исчезли.
Капитан Нестеров вёл «Казанку» по каким-то только ему известным приметам, через четверть часа скомандовал бросить якорь, которым служил трак от гусеницы на антенном кабеле. Мне капитан объяснил: «Нормальный четырёхлапый якорь поставишь – иногда так зацепишься, что и не поднять, ну, а тут из тумана катер тебе в бок! А трак легко отзывается на усилие, но лодку держит уверенно, да и кабель в холода руки не жжёт, всё же не тросик-железяка. И не преет, не ржавеет».
Потом он поддел багром (вёсел в лодке не признавал) еловый шест, лежащий на воде и выполняющий роль и поплавка, и указателя снасти. К этому шесту крепится шнур, к другому его концу – груз, обычно ненужная железячина. Капитан начал выбирать толстую леску, к которой были подвязаны поводки с подсаженными на крючки малявками – гольян-ар. Вот поводок резко повело в сторону, капитан перехватил лесу, начал вываживать, рявкнув мне: «Крючок подай!» Я подхватил длинную стальную проволочину, на конце которой был приварен солидный тройник. Через минуту, подтянув рыбину, капитан резким движением поддел её крюком и перекинул нельму через борт. Я полюбовался тускло-серебряным слитком килограмма на три, а потом тупо спросил: «Разве красную рыбу ловить без лицензии можно?»
Капитан захохотал, обтирая руки: «А кто может коми мужику запретить рыбу ловить? Мама моя всегда приговаривала: «Рыбки не поешь, не поработаешь!» Вот если бы я эту рыбу стал продавать из-под полы, или там на водку менять, тогда меня Вакуль, хозяин Печоры, точно наказал бы – да ты не улыбайся, он и за весло может дёрнуть, лодку может перевернуть, топляк под винт сунуть, и рыбу угнать, и болезнь наслать. А если берёшь в меру, для семьи, для детей, или там соседу, учителю, например, непутёвому дашь, который говорить умеет складно, а на реке как младенец – тогда Вакуль не сердится, он всегда по справедливости воздаёт. И кстати, у вас, русских, водяной тоже ведь зря не злобствует. По труду и честь – это не мы придумали, наши мудрые дедушки знали, что сказать глупым внукам.
Он глянул на меня искоса и сказал:
– А ты только на реке, видно, непутёвый – это не беда, выучим мы тебя, рыбу будешь брать не хуже других. А вот учитель ты, кажется, хороший, слушал я тебя в клубе, как ты про Василия Ивановича Белова рассказывал..., зацепил ты всех, правду говорю. Это же надо – почти сорок минут, да ещё и перед кино, которого ждали, ты сам говорил, что фильм очень хороший, и никто из зала покурить не ушёл! Тут ты мастер! Да и Лена-библиотекарша сказывала, после твоего рассказа всего Белова у неё с полки смели за вечер.
Я смущённо стал отнекиваться, что это не моя заслуга, а самого Белова, такую судьбу и такую повесть испортить – это очень уж крупным дураком нужно быть, но капитан, отмахнувшись, остановил меня и сообщил, что дураков у нас не сеют и не пашут, даже не стараются, они сами произрастают успешно, не остановить, вот недавно инструктор райкома приезжал, так он такую лекцию прочитал о международном положении и развитии социалистического производства, что у мужиков аж кулаки чесались, а мат в задних рядах такой стоял, что можно было шапкой разгонять. А когда лектор выдал фразу:
– Валовое увеличение количества и качества структурно реорганизованного наличия поливариантного ассортимента за счёт повышения эффективности путём сокращения расходов и реорганизации управления, что делает систему госзакупок транспарентной… – тут уж народ от греха повалил из кинозала неостановимой волной, в дверях кто-то даже в сердцах поднёс замешкавшемуся соседу хорошего тычка и получил ответный.
Я эту лекцию тоже слушал, не пойти в клуб в этот вечер было грешно, поскольку после выступления приезжего из райцентра обещали фильм «Калина красная», народ в школу звонил из бухгалтерии, из гаража, с почты, даже с верхнего склада, требовали учителя литературы, все одинаково расспрашивали, что за фильм, сто́ит ли идти, я его изо всех сил хвалил, и народ поверил, припозднившиеся шли в клуб со своими стульями. Пётр Алейников, ласково прозванный в посёлке «Дамский мастер», демонстративно принёс скамейку, поставил её вдоль прохода в зрительном зале и посадил всех своих трёх девчонок по росту, усадив на самый дальний край беременную в очередной раз жену.
Народ вздохнул и принялся ждать обязательную перед сеансом лекцию. А лекции эти распорядился проводить райком – нести в массы и культуру, и политически правильные идеи, так что выпало мне, молодому учителю литературы, на следующей неделе тоже выступать.
После неудалого райкомовского деятеля было очень боязно, что встретят откровенным свистом, хотя должен признать, что к учителям относились в посёлке весьма уважительно. Приехав в леспромхоз, получил я обещание, что квартира для учителя вот-вот будет, надо немного подождать, дом на четырёх хозяев уже отделывают, а пока поселили меня в общежитии, правда, комнату выделили на меня одного, что было весьма щедро, и начал я жить и работать в очень обыкновенном леспромхозе на совершенно необыкновенной реке Печоре.