1. Шерлок Холмс и Ватсон ужинали на балконе второго этажа. За окном шумел пар, а в саду играл оркестр. Холмс глядел в бинокль на лужайку, где на противоположном конце лужайки играла маленькая группка. В центре площадки стоял сэр Генри. Он размахивал шапкой и что-то говорил девочке, стоявшей на коленях. Леди Минчи лежала в траве под широкой старой яблоней с четырьмя белыми цветами. Девочка что-то щебетала. У ног ее лежал туго набитый походный мешок. Рядом с ней сидел рыжий мальчик. Он был весь в пыли и земле.
- Скажите, пожалуйста, - обратился Холмс к даме в темно-синем бархатном платье, - вы любите музыку?
Леди Минчи отрицательно покачала головой.
- А вы любите музыку? — спросил Холмс сэра Генри.
- Я… Очень. Но я не знаю, как выбрать что-то особенное, - ответил тот.
- Вы бы, наверное, выбрали какой-нибудь исторический мотив, - сказал Холмс и подмигнул.
Девочка и мальчик посмотрели на него с любопытством.
- Ну, а вы как считаете? — спросил Холмс и рассмеялся.
- Я… Я тоже, - ответил мальчик, - но только когда привозят рояль. Если иногда на улицу приходят танцоры, это и для меня развлечение.
Сэр Генри вопросительно посмотрел на даму в бархатном платье. Та отрицательно покачала головой. Леди Минчи зевнула. Долетая до нее, уже успела высохнуть струйка дыма. Сэр Генри откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и в первый раз за последние дни ощутил какое-то умиротворение и какую-то легкую удовлетворенность.
- Я ведь не ошибся? — спросил он внезапно.
Дама кивнула. Сэр Генри открыл глаза и улыбнулся.
- Я вижу вас насквозь, - сказал Холмс, — У вас две дочери — они совершенно очаровательны. Я очень рад за вас и хочу, чтобы ваша жизнь сложилась счастливо. Мне это по душе. Но все же вы должны понимать, что красота далеко не всегда является символом. А что такое, по-вашему, красота и симметрия, Ватсон?
- Да помилуйте, - ответил Ватсон, - разве вы не понимаете? Симметрия — это отличие объекта. Или как это сказать, определенность или правильность. А красота — это противоположность симметрии.
Он произнес это совершенно нормальным голосом, совсем не похожим на свой прежний визгливый и режущий горло. Слова его, похоже, выражали полную отрешенность от собственной персоны. Но как только их смысл дошел до сэра Генри, он уже не пытался притворяться. Его лицо дернулось и стало стремительно меняться — вместо того, чтобы принимать безразличное выражение, оно осветилось изумлением. Потом у него защемило в груди, и он стал заваливаться на спинку кресла. Он упал на пол и на мгновение закрыл глаза. Холмс наклонился, подхватил его под руку и повел к двери, огибая столы, диваны и кресла. Его движения были плавными, но сильными. В раскрытую дверь он сунул руку и тихонько отворил ее. Несколько секунд ничего не было видно, но потом он выскочил на полутемную улицу, остановился на тротуаре и исчез за углом. Через секунду в парадном что-то глухо грохнуло, и глухо залаяла собака. Откуда-то издалека донесся перезвон церковных колоколов.
2. Шерлок Холмс и доктор Ватсон сидят утром у камина в кабинете и размышляют о том, какие направления принимают их расследование.
— Вот, коллега, - говорит Холмс, - Вы уже второй раз выходите на след преступника за последнее время, и оба раза ухитрились привлечь к нему всю нашу доблестную полицию. Вы так молчаливы и задумчивы! И что я хочу вам сказать? Дело в том, что я уже понял, где он. Один из слуг сэра Генри ответил, что вечером слышал по радио, как тот самый голос, который говорил, что явится к ним в гости «в шляпе с пером», хлопнул дверью прямо на улице. Видимо, за это время что-то случилось. Поэтому я и решил поговорить с вами.
— Так где же он? — спрашивает Ватсон.
— В том-то и дело, что нигде. Его нигде нет. Он даже не знает о существовании сэра Генри. Только завтра будет иметь удовольствие его встретить.
— Скажите, Холмс, а как это вообще получилось, что его сюда привезли? — спросил Ватсон.
— Я сейчас объясню, - ответил Холмс. — Сначала я покажу вам одну записку, которую мне прислал один из джентльменов, проходивших мимо вашего дома. Вы бы с этим джентльменом могли поговорить наедине. Помните его? Он живет по Лэсит-стрит. По лестнице направо.
— Да, я его помню, - ответил Ватсон. — У него комнатка в самой высокой части второго этажа рядом с нашими лондонскими медиумами. Не слишком близко, но мы поднимаемся туда на лифте и говорим о всем на свете, так что иногда обмениваемся записками. В записке он просит помочь в одном деле.
— Кто же он? — спросил Холмс.
— Боюсь, вам придется самому догадаться, Холмс. У нас с ним давно сложные отношения. Я рассказал ему о вас, а потом о событиях последних дней. А о том, что касается сэра Генри и таинственного незнакомца, мы с ним никогда не говорили. Возможно, что он вообще не о вас спрашивал...
— Простите, Ватсон, - перебил Холмс, - я не хотел вас обидеть. Но меня смущает тот факт, что я узнал это только сегодня утром. А ведь вы за последнее время виделись с ним всего один раз. В первый раз вы объяснили ему всю историю и попросили приехать в Лондон...
— Я не могу принять это на свой счет, - сказал Ватсон. — Если вы думаете, что я назвал сэра Генри своим лондонским медиумом, то глубоко заблуждаетесь. Он был моим другом еще тогда, когда мы вместе плавали на «Челюстях Мэри». Да, это правда, он приходил к нам со своей лошадью и с ружьем. Но ни одна лошадь не проскачет двенадцать миль за пять минут, уверяю вас. Я даже не представляю себе, какое именно ружье у него было. А сейчас, когда это недоразумение улажено, я попрошу вас объяснить мне суть дела. Я очень устал, а объяснение должно быть кратким и полным. Сэр Генри сказал, что вы подозреваете кого-то из наших общих знакомых...
— Я не подозреваю, - сказал Холмс, - И я не имею ни малейшего основания подозревать сэра Генри. Но я уверен, что именно он имеет к этому отношение. Вы, наверно, заметили ту странную кисть, которую он оставил за порогом. Видите, она почти как человеческая. Сэр Генри так никогда и не объяснил мне, что это за кисть, но в ту ночь, когда я увидел ее, он уже знал ответ. Даже не знаю, что сказать. Я не могу дать никаких объяснений, поскольку у меня их нет. Мне так стыдно, что я даже не могу заставить себя думать о том, что могло бы означать это объяснение. Но я знаю, что оно так же мало касается меня, как перо, которое я не в состоянии поднять, или вся моя жизнь. Итак, продолжим нашу беседу завтра.
3. Шерлок Холмс читает газету и неожиданно спрашивает:
— Бэрримор! А что это у вас в руке?
— Револьвер, сэр.
— Где вы достали его?
— Я его купил, сэр.
— Бэрримор! — воскликнул Шерлок Холмс, — Со временем вы научитесь им владеть. А сейчас мой вам совет: поверните барабан против часовой стрелки, пока барабан пуст. И не забудьте его зарядить, потому что без этого вы никогда не научитесь попадать в цель. А теперь отправляйтесь назад. Вам лучше вернуться с утренним выпуском, потому что сегодня у нас запланирован большой расклад для прессы и газеты. А завтра мы выпустим для прессы послание со своими замечаниями о плутоватостях леди Мэри.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Бэрримор.
— Тогда до завтра! — сказал Холмс.
Моментально с дивана поднялся и встал по стойке «смирно» сэр Генри.
— Господин Бэрримор! — сказал он, — А что это у вас в руке?
— Револьвер, сэр.
— Где вы его раздобыли?
— Я его купил, сэр.
— Какой редкий револьвер. И как вам удалось его раздобыть?
— Мне помогли мои кореша по «Уайтс», сэр.
— Отлично! А теперь ступайте. Желаю вам успеха в вашей борьбе с леди Мэри.
— Слушаюсь, сэр Генри! Прощайте и да хранит вас Господь!
Бэрримор исчез за дверью, и было слышно, как он что-то бормочет. В кабинете повисла тишина.
4. К Шерлоку Холмсу пришел посетитель в потертом военном мундире, с зачесанными назад седеющими волосами и окладистой бородой, в грязных ботинках. В руках посетитель держал огромный пакет.
— Надеюсь, Вы не имеете ничего против моих штанов, - сказал он, - это обычная экипировка почетного офицера.
Холмс говорит в ответ:
— Пожалуйста, садитесь.
Гость огляделся и не увидел ни одной вешалки, где бы можно было повесить пиджак. Холмс вынул из кармана пальто складной нож для разрезания бумаги и отрезал от мундира кусочек ткани для штанов.
— Позвольте угостить Вас кое-чем еще — соль, — сказал он.
— Почему это?
— Потому что это от желудка.
— А разве это от желудка? — удивился гость.
— Как сказать, вы бываете такой несговорчивый.
Гость принял из рук Холмса мешочек с солью, понюхал его, положил в рот и проглотил.
— Это очень вкусно.
- Моя хозяйка тоже так делает, — продолжал Холмс, — Вообразите себе человека со странным жизненным опытом. Он вытаскивает из кармана красную резиновую рыбку и громко повторяет слово «шашлык». Потом берет стеклянную банку и открывает ее. Рыбка не чувствует его пальцев, и ему становится страшно. Но он вдруг понимает, что по характеру очень напоминает крупную рыбу. А рыбка оказывается всего лишь резиновой и ей ничто не угрожает. Вот Вам пример старинной традиции.
— Но если рыбка на самом деле оказалась резиновой? — удивленно спросил гость.
— Конечно, — сказал Холмс, — Именно в этом заключается эстетика повествования. Вы не находите?
— Я думаю, что вы сейчас пытаетесь поймать меня на оскорблении. Что же это за удивительный жизненный опыт, в котором не чувствуешь рыбки, раз даже не понимаешь ее сути, не говоря уже о том, что она оказывается резиновой? — Гость явно лукавил.
— В наши дни все гораздо проще.
— Как раз это я и пытался выяснить. В мире столько неправдоподобного, что иногда это просто выходит за все возможные рамки.
- Да, — продолжал Холмс, — я согласен. Я никогда не встречал ни одного средневекового воина, который не переживал бы этой ситуации. Даже самый изощренный вымысел оказывается бессильным на фоне реальности.
5. Тихий зимний вечер. Шерлок Холмс играет на своей любимой флейте с шестью струнами; в зале полутемно, только горит камин и движутся за окнами тени от деревьев. Вдруг дверь в стене распахивается, и на пороге появляется Бэрримор - он держит за ошейник огромного черного бульдога, с которого, словно обгорелая котлета, свисает длинная цепь с шестью железными шипами. Не говоря ни слова, Бэрримор садится на стоящий возле камина стул и, глядя на ярко горящие поленья в камине, громко говорит:
- Сэр, у меня на обед овсянка и виски со льдом. Вы не обидитесь, что я ее не принесу?
- О нет, Бэрримор! Моя бабушка была крупным ученым. Она говорила, что к завтраку надо кушать, как лошадь, - говорит Холмс, опускаясь на другой стул, - Вы позволите присесть к вам?
- Конечно, сэр! - отвечает Бэрримор.
- Скажите, сэр Генри, - спрашивает Холмс, - а сколько человек было на прошлой охоте за каторжником?
- Трое.
- Скажите, вы правда хотели зарезать его?
- Почему же не зарезать? - спрашивает сэр Генри, - он ведь оказался погромче большинства здешних собак.
- А почему вы решили, что погромче?
- Да так и есть, - отвечает сэр Генри, - прислушайтесь-ка, как он воет на болотах. По-моему, это можно назвать погромче.
- И все же он не погромче всех остальных, - говорит Холмс, морщась и потирая виски.
- На самом деле, - замечает доктор Ватсон, - его вой слышен не только в этих местах, но и на всем пути от Честеревилля до Кантона. В этой глуши он звучит почти оглушительно.
- А как его зовут? - спрашивает сэр Генри.
- Его зовут Мак-Артур, - отвечает Холмс.
- Странно, - говорит сэр Генри, - откуда он взялся?
- Я тоже удивился, - отвечает доктор Ватсон, - и совсем позабыл, что не знаю имени этого человека…
- Вы, кажется, ставите на то, что мы поймаем этого Мак-Артура? - сэр Генри смотрит на Холмса.
- Ну конечно, - говорит Ватсон, - поймаем. Главное, чтобы этот Мак-Артур оказался приличным человеком, иначе… В общем, думаю, что он попадет за решетку на всю жизнь - так ему и надо.
– А почему он должен стать приличным человеком? - спрашивает Холмс задумчиво.
- Потому, - отвечает сэр Генри и подмигивает, - что всем известным в графстве злодеям, уже после того, как они оказывались пойманными, на шею надевали шелковый шарф.
- Во! - восклицает доктор Ватсон. - А я-то все думаю - откуда в столичном обществе столько шарфов? У меня с собой только один, но я помню, как с гордостью носил его в Париже.
- Жаль, - говорит Холмс и натягивает свой шарф, - но все равно все разрешится благополучно. Если Мак-Артур окажется приличным человеком, он умрет на следующий день после своего преступления. Мы даже знаем, как он умрет — упадет с лестницы или выпрыгнет из окна… Видимо, это будет несчастный случай, который ничем не будет отличаться от всех предыдущих.
- Но почему бы не привлечь к этому делу полицию, сэр? - спрашивает Ватсон.
- Для чего это? Чтобы они следили за людьми и в состоянии были определить, кто из них может оказаться настолько приличным человеком, чтобы совершить преступление?
- О сэр, - восклицает доктор Ватсон, - это просто смешно. Если бы вы знали, как я устал от всего этого! Я не хочу делать вам больше никаких замечаний, но должен заметить, что дело Мак-Артура несколько представляется мне весьма странным. Чтобы разгадать его, нам необходимо тщательно все выяснить.
- Дело Мак-Артура? - говорит Холмс, внимательно глядя на собеседника. - Я хочу задать вам один вопрос, доктор Ватсон. Вы помните день, когда умер маленький мальчик в Кенсингтоне? Вы помните, как ребенок закричал перед тем, как упасть в окно?
- Да как же я не помню? Помню я это, - отвечает доктор, - Я помню все отлично. Он кричал, когда упал в окно. В первый момент было трудно понять, что это. Какой-то предмет, еще достаточно теплый, но уже серый. И кажется, он сильно дрожал. Когда я подбежал, мне удалось рассмотреть лежащего на земле ребенка. Он был мертв и казался окоченевшим. Я вынул из его рта язык. Он был горяч и покрыт застывшими пузырями. Не знаю, сколько я его разглядывал - несколько минут. Потом он затих. Но я не мог прекратить наблюдения, потому что мне нужно было узнать, что случилось. Через полчаса я догадался, что произошло. Я уложил этого ребенка на одеяло и заплакал. Я плакал, потому что чувствовал, что не смогу его больше увидеть. Вот что я помню…
- А этот язык, доктор? - перебил его Холмс.
- Как я уже сказал, он был очень горяч, и я сразу же бросил его на землю. Но я знаю, что человек, в чьих жилах течет кровь цивилизованного человека, не станет бросать кусочек тела без всякой причины, не посоветовавшись с Богом. Я оставил его там - и весь остаток жизни думал об этом… Я вспоминаю, что помню этот привкус пепла… Я помню запах горелого мяса. Я помню запах мокрой резины на одежде. Я помню боль… Я помню смерть. Вот что я помню. Вот и все…
- Ну а как звали вашего ребенка? - спросил Холмс.
- Джейн Осборн.
Последовала долгая пауза.
- Кто же это был на самом деле? - спросил Холмс.
- Бог знает… Я не знаю. Он просто остался там. Помните, перед Рождеством я пришел к вам? Я искал ответы - а вы приняли меня за сумасшедшего. Я не знал, что делать. Я боялся, что вы… Я даже не знаю, как вас теперь называть… Вы ведь помните? И вот, этот случай… Я всегда чувствую себя обязанным вам за то, что вы спасли мне жизнь, и я пойду к вам в любое время суток… В любой момент моей жизни… Что… Что вы можете мне сказать? - спросил он, вглядываясь в лицо Холмса.
- Все в порядке, - сказал Холмс. - Мне необходимо переодеться.
После этой паузы он добавил:
- Но я думаю, что со всем этим можно разобраться позже.
6. Шерлок Холмс и доктор Ватсон отправились на поиски Эда Райдера.
- Кажется, вон там. - сказал Холмс. - Ну что же, посмотрим, каков этот Райдер.
Ватсон говорит:
- Позвольте предложить вам руку, мистер Холмс.
- Ни в коем случае, - отвечает Холмс, - я джентльмен и не возьму раненую конечность.
- Тогда позвольте предложить вам плечо, - галантно ответил Ватсон.
Пока шли к месту, где сидел Райдер, Холмс потирал плечо.
- Послушайте, - сказал он Ватсону, - а ведь я давно не лазил на кактусы. Как я их ни разглядывал, а ничего не заметил. Что это за осыпь?
Ватсон задрал голову.
- Понятия не имею, - сказал он. - Нужно посмотреть.
Холмс осмотрелся.
- Вот она, - прошептал он, - осыпь. Точно. Я чувствовал, что это так и есть.
- Вы уверены, - спросил Ватсон, - что не ошиблись? С вашего разрешения я спрыгну.
- Нет, нет, - крикнул Холмс, - останьтесь, сидите.
Холмс осторожно спустился на землю и отряхнул с брюк землю. Он внимательно посмотрел вверх. Внизу, на колючем кусте, сидела маленькая золотая пчела, прицепившаяся к торчащему из травы металлическому крючку.
- Вроде знакомая, - сказал он. - Наверно, спугнули и улетели.
Пчела разглядывала Холмса своими черными глазами, а под ее рыжими крылышками был прикреплен листок бумаги. Рядом с жужжащей пчелой сидел маленький кожаный мяч и держался за клюв, зажав его в кулаке.
- Кажется, я где-то видел этих насекомых, - сказал Холмс, поворачиваясь к Ватсону.
- Позвольте на них взглянуть.
Ватсон достал перо и бумагу, перо проткнуло бумажный листок, и две золотых пчелы упали на землю. На их задних крыльях была нарисована надпись: "Дарю молодым друг друга и скоро свидимся".
- Похожи, - сказал Ватсон. - На некоторых я замечал такие же значки. Издалека пчелы казались огромными.
- Надо будет попросить лакея прислать мне фотокарточку с дороги, - заметил Холмс.
- Почему у этой пчелы крючочек? - спросил Ватсон.
- Наверное, чтобы колоть семена; другого смысла нет. А почему у другой в клюве бумажный лист? - спросил Холмс.
- Она его потеряла.
Ватсон и Холмс поглядели на маленькую золотую пчелу.
- Давайте зайдем в домик, - сказал Ватсон. - Может быть, увидим нечто интересное.
Холмс покачал головой.
- Боюсь, что нет, - ответил он. - Пойдем назад.
Ватсон посмотрел на часы, что-то было не так, и быстро пошел вперед.
- Вы видели эту пчелу, - сказал он, - в той же самой позе, в какой она упала на землю. Может быть, ваш друг тоже заметил в ней какую-то странность?
- Возможно, - ответил Холмс, садясь в карету.
Ватсон завел ее и выехал на дорогу, которая вела в Лондон. Холмс сидел возле окна и молча глядел на заходящее солнце.