Дитрих был классическим немецким бездомным. Косматым, беззубым, без возраста. К тому же, убежденным алкоголиком. Из особых примет у него была инвалидная коляска, кошка Текила и… дом.
Социальное жилье было обустроено по типу круглосуточного детского садика. Вместо воспитателей – медсестры. Вместо детишек – бомжи.
Конечно, быт Дитриха не блистал яркими красками. Илон Маск не приходил туда читать лекции.
Из развлечений имелись трёхразовое питание, раздача таблеток и треп.
В качестве самодеятельности - пьяные дебоши. Все время между жильцы дома проводили, возлежа на постели и размышляя о смысле бытия.
Как вдруг в доме появилась медсестра Анна. Юная блондинка с голубым глазами. Атмосфера скуки резко исчезла. Бездомные взбодрились. Даже самые косматые и угрюмые внезапно начали вычесывать крошки из бороды и икать в сторону.
Каждый старался привлечь внимание Анны, как мог.
Один натошнил в туалете, второй приволок с мусорника завядшую розу, третий норовил рассказать пошлый анекдот.
Но дальше всех пошел Дитрих.
Как-то раз он подкатил к Анне и, игриво подмигнув, пожаловался на предынсультное состояние. Что-то у него, мол, в глазах двоится, да тяжело дышится в присутствии Анны, поэтому не придет ли она к нему в комнату померять давление. Фантазии о нескольких сладостных минутах, проведенных бок о бок с юной красоткой будоражили не хуже литра шнапса.
Увы, Дитрих кое-что не рассчитал.
Анна работала под началом Урсулы, маленькой, некрасивой, решительной старшей медсестры, которая плохо разбиралась в душевных порывах, но хорошо знала свою работу. Бездомных Урсула не жаловала и относилась к ним со всем бездушием, на которое только была способна.
Когда Анна доложила ситуацию, Урсула, подбоченившись и сдвинув брови, сказала:
- А ну, пошли с ним разбираться.
Когда вдвоем они завалились в комнату к Дитриху, тот сидел на кровати и наглаживал кошку Текилу. Увидев делегацию из целых двух медсестёр он аж подпрыгнул.
Текила свалилась с колен.
- Ну, и что тут у нас? - грозно спросила Урсула и поправила очки на переносице.
Атмосфера перестала быть томной.
Помешкав, Дитрих решил идти до конца.
- У меня…это… предынсультное состояние. Наверное. - промямлил он.
- С чего это ты решил вдруг?
- Ээээ, да вот… рука трясется. – сказал Дитрих и начал потряхивать конечностью.
- Пить меньше надо. – сказала Урсула, присела, взяла трясущуюся руку и измерила давление.
Показатели, как назло, были в норме.
Казалось, на этом дело закрыто, но тут вмешалась немецкая бюрократия.
- Ну, - протянула Урсула, - если ты говоришь, что у тебя предынсультное состояние, я обязана сообщить об этом дежурному доктору. Но его сегодня нет, поэтому я позвоню в скорую, которая наверняка тебя госпитализирует.
- Как госпитализирует?! – воскликнул Дитрих.
На такое он явно не рассчитывал. На несколько интимных минут рядом с Анной – да. А на вот это вот все – нет.
- Я… я не могу никуда ехать! – запричитал Дитрих. - На кого я кошку оставлю? И вообще, мне уже лучше!
Но остановить Урсулу было непросто. Это вряд ли бы сделал и танк, не то что инвалид на коляске.
Вернувшись на пост, она позвонила в скорую. Там, не будь дураки, уточнили симптомы больного, коих, разумеется не было. Скорая бессимптомно приезжать категорически отказалась. Велела звонить, когда кто-то будет действительно помирать, и трубку повесила.
Не так проста была Урсула, чтобы сдаться.
Она позвонила домой врачу и воззвала к клятве Гиппократа. Врач ловко отбрыкался, сказал, что клятва клятвой, а выходной выходным. И вообще, он бы ничего сделать не смог, поэтому, звоните, фрау Урсула, пожарным.
Оказывается, это вообще старая немецкая традиция в непонятных случаях звонить пожарным. Они точно приедут. Не только с брандспойтом, но и с врачом и современной аппаратурой.
Спустя несколько минут пожарные прибыли на большой красивой машине.
Анна встретила их и проводила в комнату к Дитриху, который успел подумать, что угроза миновала, расслабился и теперь мирно ковырялся в носу.
Когда он увидел, как в комнату ввалились два плечистых амбала с огромным ящиком в руках, то побледнел и покрылся потом
У него и правда случилось предынсультное состояние.
Разложив инструменты и подключив аппаратуру, амбалы ловко причпокнули датчик на палец мнимого предынсультника, и преодолев его вялое сопротивление, приступили к делу.
Дитрих похолодел. Он понял, что через секунду вскроется пошлая правда. Прибор, конечно, ничего не покажет, его назовут гнусным симулянтом, наверняка оштрафуют и даже, может быть, немного побьют. А самое главное, ему никогда не смыть этого позора перед Анной – наверняка он будет предметом шуток у медсестер и других сожителей до конца жизни.
Дитрих вцепился в подлокотник и зажмурился.
Но тут божественное провидение сжалилось над несчастным. Аппарат не включился.
Как ни бились над ним пожарные, устройство отказывалось позорить симулянта.
Дитрих вздохнул спокойно и даже порозовел от облегчения.
- Ну, то ж, - вздохнули пожарные. – раз такое дело, аппарат не включается, а бросить этого – они показали пальцем на Дитриха - мы не можем, значит, мы его заберем в больницу. Иначе нам вкатают ложный вызов.
- Нееет! – так громко вскрикнул Дитрих, что у кошки Текилы, которая в это время мирно чавкала в углу, заложило уши.
Через несколько минут мирно гуляющие в саду бездомные наблюдали, как из центрального входа выплыла делегация. Двое парней волокли коляску, а восседавший на ней Дитрих энергично махал руками и цеплялся за все мелькающие перед ним столбы.
На крыльце, удовлетворенно улыбаясь, Дитриха провожала в дальний путь Урсула.
Горе-любовника не было два дня. Кошку Текилу кормила Анна, за что та ей была крайне благодарна, лизала руки и не просила измерить давление. Спустя два дня Дитрих появился. Доставили его по той же схеме. На процесс сбежался смотреть весь коллектив.
Дитрих был угрюм, молчалив и смущен. Видимо, обследовали его по полной программе, потому что вспоминать об этом он не любил, в последующие два года на здоровье не жаловался и на медсестер не заглядывался.
Вместо нескольких интимных минут получить клизму, оно, знаете ли, жестоко. Слишком высокой оказалась цена любви.