районного масштаба
Меня не особо удивляет сегодняшнее умильное отношение некоторых людей к прошлому. Советскому прошлому. Ведь и в самом деле много было очень хорошего. Бесплатное образование, медицина, относительная доступность отдыха. Сам я, правда, за всю жизнь не получил ни одной путёвки ни в санатории, ни даже в дом отдыха. Не особо-то и хотел, если честно. Не люблю организованного отдыха. Грибы, рыбалка, охота – вот это отдых. Правда, охотой я лет в тридцать пять заниматься прекратил. Не увидел какого бы то ни было смысла лишать кого-то жизни.
Но знаю много людей, которые ездили по путёвкам в Кисловодск, Сочи, Ессентуки там разные. Главным мерилом хорошего отдыха была прибавка в весе. И не только у детей. Вот так вот, как ни смешно это выглядит сегодня.
Да, всё это было.
Но была и другая сторона жизни.
Я тогда работал начальником следственного отделения в районном отделе милиции. В районном - в смысле сельском.
Было это в благословенные времена правления Брежнева.
Однажды я засиделся на службе, дел накопилось многовато. И вот около восьми вечера раздался звонок.
Начальник райотдела Евгений Алексеевич был краток:
- Сейчас из Кузедеево привезут парня, надо его задержать, а завтра на санкцию к прокурору…
Тогда прокурор давал санкцию на арест. Я естественно спросил, за что парня следует арестовывать, да ещё так срочно и безапелляционно.
- Он директора совхоза избил, - коротко пояснил начальник.
- Хулиганство, - наивно сказал я, - подумаешь – преступление.
- Да первый позвонил, - вздохнул начальник. – Немедленно арестовать, говорит.
Первый – это первый секретарь райкома партии, бог и царь в районе.
Сижу, жду. Кузедеево – село почти на самом юге области, езды около часа.
Примерно через час парня доставили. Невысокий, коренастый. Крепкий такой парень лет двадцати пяти. Спросил его, как зовут. Николай, говорит.
- Как было дело? – Спрашиваю его.
-Я в Кузедеево на уборку направлен от автобазы, - начал парень. – Я же шофёр. Возил зерно с полей на элеватор. Кузов застелен брезентом, но, видать, где-то не очень плотно застелили. Зерно просыпалось дорогой, а я это заметил только на элеваторе, когда под разгрузку встал. Вылез из кабины, гляжу от кузова ниточка из зерна тянется. То есть высыпалось сколько-то зерна. Судя по длине полоски килограмм десять-пятнадцать рассыпалось. На полях вообще-то раз в десять больше под снег уходило по разным причинам. Но это ладно.
Николай попросил закурить, я ему дал папироску, он раскурил неумело и затянулся ещё неумелее.
- Не куришь? – спрашиваю.
- Не-а, - кивнул он.
- А зачем же?
- Да волнуюсь я. – он закашлялся. - Я вообще-то спортом занимаюсь. Боксом. Вот это и подвело меня, видно.
- Продолжай, - сказал я ему.
- Подъехал Уазик, из него солидный мужик вышел, оказалось директор совхоза. Он увидел рассыпанное зерно и грозно так спрашивает: кто рассыпал?
Я говорю, что я. Он ещё грознее: собирай!
Николай тяжко вздохнул.
- Я говорю, не буду. Он: собирай! Я: нет. Он, да. И что-то руками так сделал… Короче, я подумал он ударить хочет… Да какой там подумать, не думал я ничего. У меня рефлекс сработал, ну я ему и бац. По бороде попал. Он упал, правда, сразу же встал, ну в пыли там, а так ничего. Плюнул на дорогу и уехал. Через час примерно участковый приехал, и, как говориться,
«под белы рученьки…»
Мы с ним посидели, за жизнь поговорили. Ни свидетелей, ни заявления из Кузедеево нет. Один только звонок первого секретаря, да и то не мне.
Короче, отпустил я Николая, обязав явкой на утро.
Утром, на рапорте (рапорт – это совещание руководящего состава в отделе) после краткого обсуждения оперативной обстановки в районе Евгений Алексеевич всех отпустил, мне же велел задержаться.
- Мне тут первый звонил уже. - Сказал он, - как там парень кузедеевский?
Я представил себе их разговор: «Пятый», «Пятый», я «Первый».
Ответьте…»
Какая там была иерархия, не знаю, но вернее всего первый секретарь райкома и был «первым», «второй» - это второй секретарь, «третий», скорее всего председатель суда, прокурор был «четвёртым», ну а уж начальнику милиции суждено быть «пятым».
Пятый, так пятый, отвечать надо.
- Да пришёл поди уже…
- Что значит, пришёл, ты его не задержал вчера?
- Евгений Алексеевич, там участковый даже заявление не привез, не говоря уж про объяснения свидетелей. За что задерживать-то?!
- По рапорту надо было.
- По какому рапорту?
- Так Коврижина.
Коврижин – это участковый Кузедеевский.
- Коврижин сам ничего не видел, только со слов…
- Чьих слов?
- Секретаря парткома.
- Ну ясно. Ты потом доложи, как дело-то идёт.
- Доложу.
А чего докладывать-то? Материал я отписал одному следователю, объяснил ситуацию. И забыл на какое-то время. Дел много.
Но первый не забыл. На второй день шеф опять спрашивает про этого Николая. Дескать опять первый интересовался. Я отбрехиваюсь как могу.
Через недельку спрашиваю у Копытина, следователя, как дело продвигается. Он говорит:
- Свидетелей я допросил, они толком ничего и не поняли, а потерпевшего никак не могу вызвать. Звоню, а он то в поле, то на совещании, то уехал куда-то.
- Так ты бы съездил, - говорю ему.
Он развел руками над столом, а на столе куча дел лежит.
- А это всё бросить?
Для справки: дел уголовных у нас было в среднем по тридцать штук на брата, то бишь на следователя. А по ним сроки, то-сё. Знаю, что и сейчас следователи не прохлаждаются. Не даёт им эта поганая преступность прохлаждаться. А тогда-то ещё и с транспортом проблема была. То есть не было проблем, потому что и транспорта не было. Добирались, как могли: на автобусах, на попутных машинах. У участковых хоть мотоциклы были у некоторых, а у следователя ничего.
И если Копытину ехать в это самое Кузедеево, то считай целый день пот- ратишь. Это если повезёт в первый же день разыскать директора. И командировочных не положено внутри района.
- Бросать не надо. Ладно, не отвлекайся, я его попробую сам вызвать.
Копытин только плечами пожал и снова уткнулся в свои бумаги.
В тот же день я отзвонился в контору совхоза, строгим голосом передал телефонограмму, дескать такой-то вызывается туда-то и туда-то в такое-то время. Вызвал на завтра.
И, знаете, приехал. Зашел в кабинет мужчина лет сорока, я его раньше не видел, но сразу понял, что это тот самый директор совхоза, потерпевший.
Держался он уверенно, но вежливо. Извинился, что раньше не мог приехать к следователю.
А вот Копытина в этот день как раз не оказалось, он приболел. Это, кстати, тоже большая роскошь, время терять, из рабочего ритма выбиваться, поэтому болели редко, в смысле на больничный уходили только в крайнем случае. Копытин не смог выйти, как раз потому, что лежал с большой температурой. Лето, а он где-то простыть сумел. Может пива холодного попил.
Я прошёлся по кабинетам, все следователи заняты. Пришлось допрашивать самому.
- Да ерунда получилась, - начал рассказывать Виктор Павлович – директор совхоза, - я приехал на элеватор, посмотреть, как дела идут. Вижу на дороге зерно рассыпано, возмутился, естественно. Начал спрашивать, кто рассыпал… Голос, конечно, повысил, что греха таить.
- А народу-то много там было? – Спросил я.
- Ну как… машин штук пять, водилы, само собой, женщины какие-то две или три были.
- Голос вы повышали, это понятно. А выражения допускали нецензурные?
- Не без этого, - слегка смутился Виктор Павлович. - так у нас без этого нельзя. Матюгнёшься слегка, работа и закипит…
Здесь он прав, наверное, у нас ведь и объяснить можно многое с помощью этих самых простых слов. «Эту штуковину присобачь к вон той хреновине…» Но это так, лирическое отступление.
- А потом я спросил у присутствующих, кто рассыпал зерно. Один парень, шофёр, сказал, что это он и показал на свой «Зилок», - тут Виктор Павлович замешкался в рассказе, потом продолжил, - Ну я ему и говорю, подбирай, дескать…
- Вежливо сказали? – Спросил я его.
- Какой там вежливо, - ответил директор, - сматерился я, ну и в приказном порядке, так сказать.
Он помолчал немного. Я ждал тоже молча.
- Парень оказался с норовом, так что ли сказать. Короче, упёрся. «Нет» говорит. Я к нему шагнул, а он мне – бац по челюсти.
- А вы руками не махали, в смысле не замахивались?
- Да вроде нет, хотя точно сказать не могу. Вот побледнел – это точно, я всегда бледнею, когда волнуюсь. А он сам-то что говорит?
- Это пока не важно, - сказал я. – Мне важно, что вы скажете.
- Ну, понятно, - он опять замолчал.
Я тоже. Пусть подумает. Я включил чайник. Спросил у Виктора Павловича:
- Чайку не желаете?
- Можно и чайку, - задумчиво произнёс он, - только я крепкий люблю.
- Я тоже предпочитаю покрепче.
Попили чаю, я опять уселся за машинку.
Виктор Павлович встал, прошёлся по кабинету, потирая подбородок. Вообще-то так не положено, допрашиваемый должен сидеть напротив следователя и отвечать на вопросы. Но я молчал, вижу ведь, человек что-то важное сказать хочет. Молчу.
- Короче, - решился Виктор Павлович, - у меня тоже вопрос возник. Заявления я не писал, милицию не вызывал…
- Я как раз про заявление хотел спросить, - сказал я, - вы писать будете?
- Да вы что! – воскликнул директор. – Какое заявление? Я же и сам в некотором смысле виноват… Грубовато я раскомандовался там. Нет.
- Зачем же в райком сообщали?
- В райко-ом?! - Он остановился посреди кабинета, взял пустой стакан, подержал в руках и поставил на стол. – Это же секретарь парткома… Он вместе со мной ездил. Короче, уважаемый следователь, нет у меня никаких претензий к этому парню, так и запишите. – Он вдруг засмеялся, - Парень-то, видать, боксёр, четко мне так по бороде въехал…
Опять это «по бороде».
- А вы сами случайно не боксёр, Виктор Павлович?
- Какой из меня сейчас боксёр. В молодости был, даже до первого разряда дошёл. Потом в армии маленько тренировался, а дальше – учёба, работа, семья…
Расстались мы, как старые знакомые, он даже в гости приглашал, на природу, так сказать.
Надо сказать, хеппи энда в этой истории не случилось. Мы дело три раза прекращали, а прокурор по указанию первого секретаря постановление отменял, давал указания о направлении дела в суд. Но мы же упрямые.
Одним словом, после третьего прекращения прокурор дело забрал в прокуратуру, там его закончили (не закрыли, как у нас со всех экранов и в книжках пишут, а именно закончили) и в суд направили. И осудили ведь парня к двум годам реального лишения свободы.
А что вы хотели, если всё очень чётко распределено: «первый», «второй», «третий» и так далее. А уж «четвертый» - по моей классификации председатель суда, не может не выполнить указания «первого». Но о нём разговор отдельный.