Из блокнота журналиста | Почему малограмотные бабушки в прошлом могли дать внукам больше, чем современные.
Для меня, как, наверное, и для многих, одни из самых радостных и светлых воспоминаний детства связаны с бабушками. Когда ты утром просыпаешься не от звона будильника, а от запаха свежеиспеченных блинчиков, весь предстоящий день кажется наполненным бесконечным счастьем.
С бабушками мне повезло – их было две; точнее, формально их было три, но с бабушкой по отцовской линии мы виделись мельком всего лишь несколько раз – родители развелись, когда мне было меньше двух лет. А вот со старшими родственниками по материнской линии – бабой Мотей и бабой Аней – бабой молодой и бабой старой, как их иногда называли, и с дедушкой Колей, я прожила фактически до старших классов школы.
Баба Мотя – мама моей мамы, баба Аня – прабабушка, мать деда были не похожи друг на друга ни внешне, ни по характеру.
Баба старая – моя самая любимая Аня, сухопарая, светлоглазая, согнутая почти пополам (когда-то неудачно лечила спину), всегда была невозмутимо спокойной. Она могла часами молча сидеть у окна, наблюдая за тем, что происходит на улице, а я сидела рядом, приучаясь вслушиваться в тишину и видеть за завесой привычного мира нечто иное. Казалось, не было такого события, которое заставило бы бабу Аню куда-то спешить, суетиться, переживать или бояться чего-то.
Баба молодая – маленькая, полная, с проседью в смоляно-черных волосах и жгучими карими глазами – Матрёна, тоже был бесстрашной, но по-своему – легко могла отчехвостить кого угодно, если что-то ей было не по нраву. «Ох, Мотька, никого ты не боишься, знать, мужиком не битая…» – вздыхали соседки. Бабушке же, привыкшей к ласковому, тихому нраву деда («За всю жизнь курицы не зарубил, и как воевал только!..» – упрекала его за чрезмерную, с её точки зрения, жалостливость баба Мотя), само предположение, что мужчина может поднять на неё руку или повысить голос, казалось чем-то немыслимым.
«А кого ей бояться-то, она в молодости на медведя с одной хворостиной ходила», – подсмеивались дальние родственники.
История о том, как баба Мотя медведя в тайгу загнала, была одной из самых любимых в моей коллекции бабушкиных рассказов. Рассказы эти, во многом связанные с тяжёлыми воспоминаниями о ссылке в Сибирь, я слушала, как увлекательные сказки. Сидящие передо мной их живые герои, были гораздо интереснее всяких «гусей-лебедей» и «мальчиков с пальчиков».
В Сибирь, в Томскую области, тогда еще разные семьи Панасенко (бабы Ани) и Дроновых (бабы Моти) выслали как кулаков из Алтайского края. На Алтай же они попали во время Столыпинских реформ – поехали на вольные земли, одни – из-под Полтавы, другие – с Дона.
– У нас с земли не хватало, а туда приехали – сколь хочешь бери, лишь бы сил пахать хватило, вот мы и зажили, – рассказывала баба Аня. К моменту ссылки она была уже замужней 28-летней женщиной и всё, что было до того, хорошо помнила. – Мы двадцать коров держали, и я их все одна доила, всю работу сами делали, с братьями, с сестрами. Перед первой войной отец даже патефон купил. Да и остальные все не хуже жили. Бедствовали только лентяи, да пьяницы, ну, хворые ещё…
Семья бабы Моти, по её детским воспоминания, жила поскромнее, их вначале и к кулакам-то не отнесли. Раскулачили брата отца, у него детей маленьких много осталось, вот их Дроновы и приютили, помогать стали.
– За то нас и сослали, сказали, что подкулачники. Пришли, всё отобрали, даже полушалок новый шерстяной, цветастый, который у мамы был. Нас всех на подводы погрузили – и на станцию. По дороге отец сбежал, решил, что если его не будет, то и нас отпустят, – вспоминала баба Мотя, попавшая в ссылку восьмилетней девочкой. – С тех пор я тятю и не видела, сгинул где-то.
Как вспоминала баба Аня, поезд шёл неведомо куда не меньше недели. Пассажирам, которых затолкали в товарники, ничего не объясняли, иногда только на остановках разрешали оправиться и воды попить. Еды никакой никто не давал, умерших по дороге охранники сбрасывали прямо с поезда под откос.
Раскулаченных привезли и бросили в тайге. Как говорили бабушки, им повезло, что привезли их в самом начале осени, когда земля ещё не замерзла, и они успели землянки вырыть. Голод был страшный, питались «гнилушками» – труху деревьев мешали с водой и мукой и пекли лепешки. Как-то выжили... Читать дальше
Ольга Семенова
Источник: газета "Коммуна"