Стояла сырая ветреная погода, едва зазеленевшая весенняя трава по ночам покрывалась инеем. В коридорах гуляли сквозняки, и стоять на стреме было противно и холодно. Ноги леденели даже в кроссовках.
Лере шёл девятый год. Врачи, глядя на неё на медосмотрах, отмечали отставание в росте и весе, советовали просить добавки в столовой. Лера, как обычно, кивала и продолжала оставаться тощей. Коленки и локти заострились, лицо осунулось. Волосы, бывшие густыми и блестящими выцвели, стали тонкими и ломкими, особенно после зимы. Иногда, просыпаясь по утрам, Лера ощущала себя древней старухой, которой тяжело пошевелиться и вылезти из под одеяла.
— Ты так заболеешь, солнышко, — жалела её тётя Валя, изредка заходя к ним в спальню. — Кушаешь, спишь хорошо?
Лера кивала, как китайский болванчик, тётя Валя тихонько клала конфету ей в ладошку и возвращалась к малышам, с которыми работала.
***
"Выдохлась" она в конце апреля. В тот день приезжали волонтёры, развлекали их, какие-то весёлые старты устраивали. Или марафон. Кто их разберёт.
Весенний воздух заманчиво пах землёй и свежей листвой, приятно холодил разгоряченное лицо.
— Давай! Давай! — за неё переживала вся группа.
Лера бежала хорошо, почти летела, но на последнем круге внезапно упала, потеряв равновесие.
Нос и рот оказались забиты песком и залиты кровью, мимо пробегали другие участники, и шум в ушах нарастал с каждой минутой. Лера попыталась встать, но тут перед глазами потемнело.
***
Очнулась она в просторной светлой комнате, на незнакомой кровати. Оглянувшись, поняла, что кроме неё, никого пока нет.
В груди болело, на носу ощущалось что-то липкое… Пластырь, ага. Значит, разбила нос. И губу, наверное. Хотя на ней и так шрам, и это ничего не изменит.
Лежать было скучно, Лера попыталась встать и резко вскрикнула: руку прошила острая боль — черт, она и не заметила иглу в локтевом сгибе. Хорошо, что сразу не вырвала.
На шум заглянула медсестра. Убедившись, что все в порядке, она улыбнулась Лере и умчалась дальше — некогда было разговоры заводить.
Лёжа неподвижно, Лера снова задремала.
***
На этот раз её разбудил грохот каталки. Кажется, кого-то привезли в палату и прямо сейчас перекладывали на кровать, стоявшую у дальней от двери стены. Этот кто-то судорожно всхлипывал, не в силах успокоиться, но медсестры не обращали внимания.
Они уложили новенького и убрали капельницу у Леры.
— Видишь кнопку? — подсказала одна из них. — Если что нужно, или что случится, звони, мы придём, — сообщила она. — С тобой тут Дима пока побудет. Надеюсь, вы подружитесь.
***
Дима, как только перестал плакать, оказался отличным собеседником. Если можно было, конечно, назвать беседой тот бесконечный словесный поток, рвущийся из него. Говорил он торопливо, тихо и невнятно, глотая половину букв, так что Лера, ничуть не смущаясь, выбралась из своей кровати и босиком прошла к нему. Дима был таким маленьким, что она легко уместилась у него в ногах, ничуть не потеснив.
— Меня Дима зовут, мне десять лет… Меня опека сюда привезла, но они пообещали отвезти меня домой, завтра. Или даже сегодня. Если я буду хорошо себя вести. Там главная из них сказала, что мы просто побудем тут, пока папа полечится. Я тут не один, — он сделал глубокий вдох: — У меня тут Катя, но ей только полгода, я не знаю, куда её повезли.
***
Курносый нос, узкое, усыпанное веснушками, лицо, короткие русые волосы, серо-голубые глаза с покрасневшими белкАми — Лера молча разглядывала нового знакомого, пока он не умолкал ни на секунду. Всего за несколько минут она узнала о нем все — и что его папа любит водку, и что мама спит третий день, не просыпаясь, а сестру он кормил вареными макаронами. И что сестра ещё не умеет сидеть, а умеет только плакать и сосать палец. И что приехал он сюда, потому что гадкая соседка пожаловалась в опеку, что сестра плачет не умолкая. И что он сделал бы с этой соседкой, и много чего ещё…
Лера почти видела тот страх, что вырывался из него с каждым произнесённым словом, но при этом не становился меньше. Болтая, Дима теребил край одеяла, грыз ногти, кусал губы, постоянно оглядывался на дверь и шмыгал носом, стараясь снова не разреветься.
— Они… Они… Забрали Катю и уехали. А меня потом забрали. И ругались на папу. Там ещё дядь Миша был, это участковый, он нас знает.
Вспомнив дядь Мишу, Дима снова чуть не разрыдался. Лера осторожно взяла его за вспотевшую ладошку и бережно сжала.
Видала она таких, одного за другим их привозили в приют. Вначале они истерили, бегали к воротам, ждали своих родных, а потом блеск в глазах гас, силы заканчивались, и больше они никого не ждали. Только вскидывались всякий раз, когда в приют являлись посторонние — вдруг заберут? Но насовсем забирали чаще всего из младшей группы.
***
Дима был хоть и старше, но выглядел совершенно беспомощным. Лера, привыкшая не доверять первому впечатлению, не торопилась с оценками. Все приютские поначалу терялись, а потом "грубели" , становились частью стаи. Даже выражения лиц были похожими — в Баторе редко встречались настоящие живые лица, они больше напоминали маски, призванные спрятать все до единого чувства. Грустишь, ноешь? Ты нытик и слабак. Злишься и бунтуешь? Тебе дорога в психушку. Радуешься и доволен жизнью? Подхалим и начальничья подпевала. Затаись, скройся под маской — и, может быть, доживешь до выпуска.
***
— А тебя как зовут? — спросил Дима, выдохшись.
Лера медленно написала в воздухе буквы.
— Лена? Ты немая?... Ты из приюта?
Повторила жесты.
— Ааааа, Лера. Ладно. Давно ты тут?
Читайте продолжение на моем канале и подписывайтесь, конечно же! Пока!)