Любовь Шакирова / Lyubov Shakirova
Старший научный сотрудник Государственного Русского музея
Санкт-Петербург
Вячеслав Михайлов известен как очень серьезный художник. Мир его картин мужественен, даже суров. Тяжесть присуща не только их проблематике, но является свойством их материала. Вспаханная сложно разработанным грунтом, его живопись, — почти скульптура, вздыбленный, пузырящийся холст — почти рельеф. Эффект скульптуры усиливается и скупостью цветовых решений, часто стремящимся к монохрому. Кажется, картина должна заслужить свой цвет, выстрадать его, — и вот, в итоге ранений, всесожжений и закипаний цвет является как откровение, как милосердный дар. Именно такой, то теплящийся, то вспыхивающий во мраке, он радостен и драгоценен.
В центре картин Вячеслава Михайлова, человек, — даже, если они не изображают ничего определенного. Но это не гордое воцарение в мире и не гармоничное прорастание в нем, как было то в золотые века искусства создания картин. Мы видим или угадываем здесь человека борющегося и обреченного, отчаявшегося и бунтующего. Он наделен волей и силой титана, он готов своей плотью залатать бреши времен и до судорог мышц держать небо над твердью. И все же он беззащитен перед вкрадчивой, упорной работой распада, перед неминуемым возвращением в прах и разрушением всего, что он создал. Но как же прекрасны эти руины, а метаморфозы материи, мутирующей, теряющей определенность форм, — пиршественно живописны.
А что же в финале? В новом цикле работ Вячеслава Михайлова мы покидаем выжженное, перепаханное поле, на котором человек боролся с самим собой и с силами, которые его создали. Больше нет тяжести, нет страдания, нет и самого человека, но есть моря, поля, реки щедро дарованного цвета. Кажется, что все борения, руины и пепелища были долгой мольбой художника о покое и саде, и теперь этот сад ему дан. Напитав цветом бугристые губки своих холстов, он не изменил законам трансформации, управлявшим движениями масс и фактур в его работах. Произошла лишь смена этапов жизненного цикла, смена геологических эпох. Сквозь пласты спрессованного пепла, сквозь ледяную кору жизнь налаживает свой ток и путями трещинок, жил, ручейков, пробивается к солнцу, разливается по поверхности. Руины преображены цветением, отстрадавшая плоть стала благодатной почвой.
Восторженными экскурсантами мы осматриваем новые земли и небеса, любуемся диффузией цветов, касаниями и взаимопроникновениями форм, следим за невинными играми детей Флоры. Но покидать безопасную тропу нам запрещено, ведь дивный сад прекрасен лишь в наше отсутствие. Он своенравен, не терпит насилия и не нуждается в возделывающей руке. Явившийся к нему с ножницами и граблями будет обезоружен и поглощен. В мелькающих кое-где сгустках и очертаниях можно распознать артефакты нашего мира, но теперь они — пленники цветения, нам не получить их назад. Вот и сам художник, как шутка Арчимбольдо, обездвижен, опутан ветвями и кореньями, луноглазо взирает из своего вегетативного плена, предлагая нам сделать свой собственный выбор между природой и культурой.
Сценарий постапокалипсиса от Вячеслава Михайлова оказался неожиданно оптимистичным: красота наконец-то спасла мир, но нам он уже не принадлежит.