Я не про сырость и не про туман. Не про архитектуру. И даже не про новостройки, политые Варламовым.
Три вещи есть, которые отличают Питер для меня от других городов. Да-да, Питер. Здесь, в «Дзене», часто пишут, что так говорят только «понаехавшие» и возмущаются неуважительностью названия. Часть моей семьи родом отсюда, далеко не в первом поколении. Всю жизнь, сколько я себя помню – и они, и мы всегда называли Питер – Питером. Даже когда он был Ленинградом. И поребрик – поребриком). Мм, что-то я отвлеклась…
Так вот, три вещи:
Начищенная обувь. Даже в дождливый или снежный день, посмотрите на обувь людей в метро. Видно, что с утра она была тщательно начищена. Даже если сейчас – в соли и в песке. Целая культура обувных кремов и разномастных щёточек в прихожей.
Зрительная магия. Это когда идёшь-идёшь. Глаз уже привык и к серым клубящимся завиткам на небе. И к тяжёлым деревянным дверям с резьбой. И к кариатидам. И к витражным стеклам. И тут – раз – и в легком сероватом тумане перед тобой – глухая стена дома, окрашенная в светло-розовый цвет. А на её фоне – словно отпечатанные черным - причудливо изогнутое дерево и чёрный же – фонарь.
Хлеб и булочки. На протяжении одного квартала можно встретить несколько булочных. Купить и попросить нарезать разный хлеб. Здесь же – тебе сварят кофе и нарисуют на нём молочной пенкой сердечко. И дадут специальную крошечную вилочку к купленному заварному пирожному. А на коробках с тортами – завязывают ленточки (хотя это скорее – к зрительной магии относится)). Город, переживший блокаду, как будто говорит – «У меня теперь есть хлеб, и булка, и печенье, и пирожные – смотри, всё хорошо…»
Я спускаюсь в метро, держа в руках бумажный пакет со свежим ржаным хлебом. По лестнице двое молодых ребят в специальной форме несут детскую коляску. С лиц и рук людей, спускающихся на эскалаторе, можно писать картины… Питер, любимый Питер.
Саша.