После института 10 лет я проработал на невероятной красоты реке Печоре, среди замечательного народа коми. Об этой реке и этих людях мой рассказ.
«Карапь маленький, работа большая, зато мужики надёжные»
Олöмыд быдöнлы ассьыс дон сетас, места индас.
(Жизнь каждому даст свою цену и укажет место)
Коми пословица
– Капитан, – спросил я, отталкивая лодку от берега и запрыгивая вслед за собаками, – а когда в Коми республике начинается охотничий сезон?
Капитан опустил руку на спину замершего, от удовольствия даже прижавшего уши Бимки, задумался на мгновенье и ответил совершенно серьёзно: – А вот как коми мужик поесть захочет, так сразу сезон и начинается, вот мы сейчас и приступим к его открытию, – и дёрнул шнур стартера своего любимого и ухоженного мотора «Вихрь».
Валентин Александрович Нестеров командовал буксиром, но мне нравилось именовать его капитаном, а он не возражал, явно довольный. Да он и выглядел, как капитан какого-то разбойничьего брига: ярко-рыжая борода, голубые глаза, становящиеся серо-стальными, когда он сердился, всегда прищуренные, словно прицеливающиеся, сдержанные, скупые жесты и твёрдая убеждённость, что он всё всегда делает правильно.
«Карапь маленький, работа большая, зато мужики надёжные», – было выведено краской на двери рубки буксира, которым командовал капитан. Он водил по Печоре плоты с лесом от верховий чуть не до Нарьян-Мара. Это весной, по высокой паводковой воде. Летом и осенью он гонял баржи в разные концы по потребностям леспромхоза, и был на его буксире невеликий экипаж: моторист, отвечающий за то, чтобы всё, что нужно, вертелось, всё, что нужно, твёрдо стояло, а всё вместе двигалось и работало. Третьим был матрос, именуемый то шнурком, то шнырком. Матросы часто менялись – неизменными оставались обязанности.
А шнурком он именовался скорее всего за то, что обязан был проникать (по приказу капитана и по своему разумению, но всегда на пользу буксиру и его экипажу) в любую самую недоступную щель. На эту должность обычно брали парнишку 15 – 16 лет и нещадно его гоняли: он должен был по первому зову капитана и моториста радостно и расторопно делать всё, что скажут, помогать в ремонте и обслуживании механизмов, быть трудолюбивым и приветливым, уметь заваривать настоящий чай (любой коми твёрдо и навсегда знал, что самый лучший сорт – это «Слэночай», то есть тот, где на пачке изображён слон – «Индийский» 1 сорт), ловить в пути рыбу и варить уху, добывать уток, рябчиков и тетеревов, попадающихся на глаза, а затем и на мушку старенького ружья, хранящегося в рубке, регулярно и без напоминаний драить палубу и вообще наводить чистоту, заботиться о пропитании, на стоянках добывать в попутных деревнях картошку, морковь и другие дары поля, леса и магазина, терпеливо выносить придирки старших (а старшими для него были все), и уж если честно, то Золушка у мачехи просто наслаждалась покоем и семейной лаской по сравнению с судьбой несчастного шнурка. Капитан, воспитывая шнырка, любил цитировать указ Петра Великого: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, чтобы умом своим не смущать начальства».
Трудно передать словами русского литературного языка, что пережил бедный шнырок в беспощадных когтистых лапах капитана и моториста. Но зато, если за навигацию парень, проклиная злых дядек, не убегал без оглядки, измученный бессонницей, придирками и бесконечной работой, то осенью капитан оставлял своего выдержавшего всё шнурка в Печоре в речном училище – конкурс в это училище всегда был солидный, капитаны буксиров и катеров – элита Печорского бассейна, а рекомендация капитана Нестерова много значила, и уже ходили по Печоре буксиры и катера под командой его бывших шнурков.
Правда, была у шнырка ещё одна светлая сторона в его трудной судьбе: в любой сложной ситуации, в столкновении на берегу, в драке в клубе на вопрос местного парня: «Ну, а ты-то, ты-то кто?» – а этот вопрос обычно предшествовал мордобою – шнырку достаточно было небрежно ответить: «А я матрос у Нестерова», – и драка мгновенно рассасывалась, потому что капитан никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлял своих подопечных без помощи и защиты и был (несмотря на далеко не юный возраст) не дурак подраться, а моторист Костя действительную отслужил на границе и с удовольствием поддерживал капитана в любой ситуации.
– Нет, никакая это не дедовщина, – перехватив мой вопросительно-недоуменный взгляд, возразил капитан. – Просто парень естественным путём, в работе и общении с другими готовится к тому, что в жизни порой придётся напрягать силы, иногда даже чрезмерно. Я мог бы тебе ответить, что и меня гоняли, поэтому я гоняю, но я скажу по-другому. Именно в таком начале жизни есть самая высокая правда и истинная справедливость. Тот, кто не научился подчиняться, не сможет командовать – эту суровую правду жизни знает любой сержант и тем более генерал любой победоносной армии. Да-да, ты прав, у нас не армия, но порядок есть порядок, это река, это зона повышенной опасности, и именно у нас бывают чрезвычайные ситуации, авралы, даже несчастные случаи – кто лучше к ним подготовлен, мой шнырок или городской парень, опасность и работу до изнеможения видевший лишь в кино и устававший, только если мамка попросит в магазин сходить? А ты говоришь – дедовщина! Да, я требователен, но справедлив, не буду хвалиться, ты меня знаешь!
В шнырки брали далеко не каждого, хотя всех дел, сваливавшихся на бедолагу, было и не переделать. И была у шнырка на корабле ещё одна, и очень важная, обязанность. Именно он растапливал печку в кубрике, торжественно именуемом кают-компанией, следил за ней в течение дня, не давая угаснуть, потому что на самом краю печурки было устроено место, где в специальных зажимах, самим капитаном придуманных на случай неожиданной качки и толчков, стояла (всегда тёплая, но не кипящая!) огромная пятилитровая кастрюля с ухой и такой же огромный чайник – старинный, с фигурной ручной на крышке, предмет гордости экипажа. Такая забота о тёплой похлёбке и горячем чае была вполне понятна: настывшие за время вахты (а северный край тёплой погодой особо не баловал) люди спешили к плите, и тогда похлёбка и чай были весьма кстати, спасая от простуд, ангин, кашлей и прочих хворей.
Нынешний шнурок сразил капитана фразой, которую произнёс в первый же день, расставляя за ужином кружки для чая:
– А где у нас заварочный чайник? По английскому рецепту и по старой лондонской традиции полагается насыпать в чайник по ложке заварки на каждого, и ещё одну ложку на сам чайник. Я так читал в романе сэра Артура Конан Дойля.
И, внимательно посмотрев на капитана, добавил: «This is the traditional formula of British tea, – и тут же продублировал на родном, – это традиционная формула английского чаепития».
– Ты что ли английский знаешь? – спросил моторист с надеждой.
– I strive to study as a modern man, – ответствовал шнырок и перевёл, скромно глядя в сторону, – стремлюсь изучать, как современный человек.
Капитан с явным восторгом посмотрел на моториста, а тот с пониманием глянул на капитана. Дело в том, что на катерах и буксирах леспромхоза шло яростное, но внешне не проявляющееся никак соревнование капитанов: у кого самый необычный, яркий, особенный шнурок. На одном буксире парень играл на губной гармошке. Правда, всего пару мелодий, одна была коми народная «Коч йокто-йокто», что в переводе значило «Заяц пляшет-пляшет», а вторая – «Дан приказ: ему на запад».
На другом буксире шнырок каждое утро обливался ведром забортной печорской воды, причём с начала мая по октябрь, с ледохода и до тех пор, пока река не вставала в ледостав, шнырок вылезал из кубрика, зачерпывал с кормы ведро воды и выливал на себя, изо всех сил делая вид, что это ему страшно нравится. Если буксир стоял рядом с другими судами в ожидании распоряжений начальства, то капитан Адмук Яблонский дожидался, когда прочие экипажи вылезут на палубу перекурить, и только тогда давал отмашку шнурку с ведром, гордо оглядываясь вокруг – все ли видели?
Ещё один шнырок всегда отказывался от водки и пива – не пил совсем, никогда, ни в одной компании, что вызывало полный восторг экипажей. Теперь капитану Нестерову было что предъявить возгордившимся коллегам-конкурентам. Шнурок, говорящий по-английски и заваривающий чай по лондонской традиции – этот козырь бил все тузы!
С этой минуты и навсегда шнурка стали именовать Сэром Артуром, и капитан явно радостно выделил его среди других салаг-шнурков на катерах и буксирах леспромхоза, рассказав в кругу речников о его чаепитии. Фраза запомнилась и прижилась, прозвище побежало впереди самого героя, и во всех встречных магазинчиках попутных печорских деревень шнурка, посланного с буксира за продуктами, встречали возгласом:
– Сэр Артур, чай возьмёшь? По ложке на каждого!
И при этом тут же раздавались чьи-то вредные (обычно женские!) голоса:
– Да ложку на сам чайник!
– И ещё одну на Конана Доёля!
На что шнырок со сдержанной улыбкой отвечал:
– Thank you sincerely!
И сам же переводил, к восторгу баб-покупательниц:
– Сердечно вас благодарю!
Но в этом эпизоде, кроме чисто эмоциональной стороны, была и ярко выраженная практическая-положительная: продавщицы приметили и выделили Артура, поэтому кроме самого ходового грузинского чая (про который все знали твёрдо, что его фасуют в Рязанской чаеразвесочной фабрике в стограммовые пачки вместе с перемолотой тарой – ящиками, мешковиной, верёвками и гвоздями) втихомолку совали ему из-под прилавка ещё и пачку любимого «Индийского 1 сорт» со слоном – «Слэночая», на что Артур отвечал с лёгкой улыбкой:
– You're surprisingly kind!
И окончательно добивал тающую продавщицу, с поклоном переведя:
– Вы удивительно любезны.
Моторист, будучи свидетелем этого диалога, прибежал на катер и в панике закричал капитану:
– Алексаныч, давай сирену и отваливаем, иначе бабы нашего Артура, чудо такое, затискают, из рук в руки начнут передавать, в жизни мы его не вытащим, а так пока шанс есть!
Капитан с хохотом дал сигнал экстренного отхода плавсредства от пристани: длинный гудок и три коротких.
Все новомодные изобретения, вроде печки на керосине или солярке, шнурок отвергал с порога, и в этом его полностью поддерживал моторист:
– Не могу понять, – возмущался он, – как можно есть уху из благородной печорской рыбы или пить чай, заваренный возле керосинового бака! Печка должна быть печкой с живым огнём, и пахнуть возле неё должно именно огнём и свежеколотыми дровами!
Капитан Нестеров только задирал огненно-рыжую бороду. У него на печку был совершенно устоявшийся взгляд, который невозможно было ничем поколебать – дело в том, что дед капитана был известным на всю Печору печником.
Понравилась публикация? Ставьте лайки и подписывайтесь на канал, чтобы ничего не пропустить!