Любили и студенты, и бабушки с внучками, и гости Ленинграда пышечную рядом с театром Эстрады – это на Большой Конюшенной, а тогда улице Желябова. Пышечные в буржуазном Петербурге как вид выжили…
За рестораном «Кавказский» открывался вид на Казанский собор. В молодости я считал себя поэтом и вот, что написал лет сорок тому назад:
Кутузов, князь Смоленский, указал
Своей рукой на меркнущий закат,
Который миллионами карат
Пытался оживить его глаза…
.
Фонтан напротив щебетал пустое –
Водопроводный монолог воды.
Фельдмаршал снова, над проспектом стоя,
Считал домов гвардейские ряды.
А справа виден силуэт Барклая –
Он правый фланг держал в Бородино.
Пусть не для славы пал Багратион,
Но жаль, что слева только лишь пивная…
Действительно, на канале Грибоедова на траверсе двух памятников в начале 70-х открыли пивной зал, возле дверей которого вечно толклась очередь.
Лично я против того, чтобы нынешней православной церкви передавали здания и соборы, которыми они когда-то управляли. Переходя в собственность конкретного юридического лица эта собственность фактически отторгается у населения. Какой прекрасный музей Религии и атеизма работал долгие годы в Казанском соборе. Туда пускали без билетов. Это был целый праздник – всем классом с учительницей приехать в центр с городской окраины. А после музея купить мороженое. И не торопясь возвращаться домой. К самому Казанскому собору можно было всегда подойти вплотную и посидеть на его историческом граните. В садик перед собором публика заходила прямо с проспекта. Перед привычной оградой из цепей, прикованных к столбикам, теперь установили еще один - аляповатый заборчик, к фонтану просто так не подойдешь. Да и само здание отгорожено от мирян. В Казанский собор можно зайти лишь с культовыми целями.
Сохранилась в моей памяти занятная история. Она имеет отношение к более позднему периоду – концу 70-х. Но коль уж я вспомнил Казанский собор, то позволю себе некоторый временной скачок.
В группе сокурсников к концу обучения в Университете выделилась компания веселых маргиналов. Кое-кто доучился до диплома, у кого-то не получилось. В любом случае, некоторые из моих веселых товарищей не собирались приносить пользы социалистическому отечеству. Если кто и работал, то, где попало, осваивая экзотические профессии. В свободное время бывшие коллеги предавались Бахусу. Дабы минимизировать риск попадания в милицию, один из них, назовем его условно О, всегда отправлялся на дружеские попойки с портретом тогдашнего руководителя государства Леонида Брежнева. Если на входе в метро О. излишне шатался и его тормозил милиционер, приятель показывал милиционеру портрет. Объяснял, что работает художником, и ему к утру срочно следует сделать с портрета копию, пририсовав генсеку новою звезду Героя социалистического труда.
Тогдашний лидер Советского Союза, старея и постепенно впадая в маразм, проявлял все большую склонность к наградам – ему их постоянно и вручали.
У художников всегда имелась работа по перерисовыванию орденов на груди генерального секретаря компартии.
У лже-художника был приятель, тоже из бывших студентов. Назовем его А. Эти А. и О. вот как отличились:
Сперва молодые люди, знатоки законов Хаммурапи и кодекса Юстиниана, вкалывали трубочистами на Петроградской стороне. Но это оказалась хоть и средневековая, но довольно тяжелая работа. Тогда им удалось устроиться ночными сторожами в дом-музей Александра Пушкина на Мойке. Там они продолжили свои вакхические бдения. Как-то утром экскурсовод обнаружила на письменном столе гения пустую поллитровку, огурец, а на диване - женские трусы. Экскурсантам из Донбасса, шахтерам, экспозиция понравилась.
Старушка пушкиновед показывала шахтерам на диван, где скончался поэт.
- Морошки, морошки – просил поэт, - говорила старушка со слезами на глазах.
Туристы стали смеяться над трусами и бутылкой. В итоге - историков-хулиганов с работы выгнали.
Вот тогда А. и О. переместились в Музей религии и атеизма, Оформили их на должности сантехников, хотя им приходилось исполнять просто подсобные работы. В Казанском соборе имелся замечательный отдел музея – пыточный зал. Любимый всеми школьниками Ленинграда. В полуподвале Музея собрали коллекцию приспособлений, которыми христианская инквизиция мучила тех, кого признавала еретиками. Помню всевозможные «испанские сапоги», клещи и железные маски – они не просто размещались в витринах, но в пыточном зале устраивали настоящие реконструкции – восковый монах в плаще с капюшоном что-то записывал гусиным пером. Над врагом церкви склонились инквизиторы…
В бытность работы там А. и О. пыточный зал ремонтировали, и экс-студенты облюбовали его для банального пьянства среди бела дня. Однажды к ним примкнул местный сантехник. После возлияний дело кончилось социальным конфликтом. Интеллигенты в третьем поколении надели на трудягу железную маску и через воронку стали наливать-пытать портвейном. Сантехник радостно заглотил три бутылки, заснул и захрапел. Только тогда классово чуждые элементы оставили сантехника в покое, но через час тот очнулся и стал в ужасе метаться, вскрикивая: ”Где я?! Где я?!” Маску заклинило. Сантехник в железной маске выбежал из закрытого для посетителей пыточного зала, к мирным туристам. И тут ему стало плохо. Портвейном, закуской и желудочным соком поливал сантехник все подряд...
Если перейти проспект и пройти по Невскому на восток, то скоро слева можно увидеть полуподвальчик, в котором торгуют пирожными. Это «Север». Название сохранилось с далеких советских времен. Над нынешним подвальчиком в конце 60-х находилось знаменитое кафе. Осенью 69-го года я участвовал там в знаковой драке. Но про драки молодости я расскажу чуть позже.
Продолжение тут
- Предыдущая глава
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!