10. Бутылка Довлатова
В 1968 году армии Варшавского договора вошли в Чехословакию. Так называемая «пражская весна» закончилась. А вместе с ней сладостный демократизм 60-х пошел на убыль и в Советском Союзе. Тут-то наша богема и начала попивать. Это я опять вышел на знаменитый перекресток Невского и Владимирского проспектов, в кафетерий ресторана Москва – в «Сайгон». Попивать, горюя о тяжелой доле Дубчека, стали и рудокопы, и аспиранты, и промышленные рабочие, и крестьяне. Говаривали - за плотно запертыми дверьми бражничали и носители высших государственных регалий. У советского пьянства были разные психологические причины. Значительная часть общества прикладывалась к бутылочке по противоположным причинам - годы сталинской тирании забывались, страна после войны давно восстановилась, а благосостояние населения постоянно росло. Думаю, что в начале 70-х качество жизни в Ленинграде стало вполне сравнимым с некоторыми буржуазными соседями. Зайти в ресторан и выпить не являлось каким-либо запредельным шиком. Жилищный голод еще наблюдался, но все-таки население переезжало в отдельные квартиры. Практически все семьи обзавелись холодильниками и стиральными машинами. Скоро и цветные телевизоры перестали поражать потребительское воображение. Вдруг резко возрос интерес к домашним библиотекам. Народ потянулся в книжные магазины и к середине 70-х в Ленинграде начался настоящий книжный бум.
Не отставала от страны и сайгоновская богема, и постепенно, к середине 70-х, “Сайгон” приобрел сомнительную репутацию. Кофейная богема чувствовала безысходность. Чтение стихов друг друга и квартирные выставки картин уже не устраивали. Хотелось социального признания, а властям формальные изыски были ни к чему.
Самое время рассказать одну занятную историю из 1971 года.
Где-то в том же году мой приятель по занятиям спортом, чемпион Универсиады Саша Бакуменко сказал, будто бы решил стать писателем, и что-то, мол, он уже пишет юмористическое.
- Тогда и я стану писателем, - пришлось мне ему ответить.
Но что писать – этого я не знал.
Спортивный зал, куда я ходил тренироваться, находился на Чугунной улице в промзоне за Финляндским вокзалом и принадлежал ЛОМО (Ленинградскому оптико-механическому объединению). В сером кирпичном здание напротив заводского стадиончика, кроме спортзала, располагалась и редакция заводского еженедельника «Знамя Прогресса». Вполне приличной для советских времен многостраничной газеты. Детали уже стерлись из памяти, но, помню, меня как-то вычислила молодая женщина из редакции. В 1971 году великой легкоатлетической Школе Алексеева исполнялось 35 лет, и логичным было б ученику великого тренера, то есть мне, написать что-то вроде очерка. Собиравшемуся стать писателем оставалось только согласиться.
Проявив выдержку, я изваял довольно большой текст под названием «Преданный королеве». Легкую атлетику называли «королевой спорта». Несколько раз пришлось заходить в редакцию, выслушивать замечания от женщины-журналистки и вносить исправления. В редакции я обратил внимание на здоровенного мужчину с большой головой, черной, впрочем, коротко подстриженной бородой и широкими плечами дискобола. Сперва подумалось, что мужчина сам выходец из спортклуба ЛОМО.
Он несколько раз говорил, не отрывая глаз от странички с текстом:
- Где ты, Аполлинария Гермогеновна, только таких графоманов находишь?
- Хватит, Довлатов, проявлять снобистское презрение к работникам нашего объединения. И не зови меня так, - отмахивалась журналистка.
- С другой стороны, - ответит тот, кого назвали Довлатовым, - сочинение стихов ко Дню военно-морского флота намного лучше, чем пьяный дебош. Поскольку у нас выпускают оптику, то и метафоризируют ей! Вот талантливая рифма: телескоп-микроскоп. А вот и бацилла модернизма: линз – клизм!..
Когда я зашел в редакцию, чтобы получить несколько экземпляров с вышедшим очерком, то человек по фамилии Довлатов оторвал глаза от рукописи, произнес:
- Прыжки, говоришь, в высоту с разбега? – и опять углубился в чтение.
Конечно, я был горд опубликованным очерком. Ходил по городу Ленинграду и всем показывал газету.
- Молодец, Володька, - сказал тренер Виктор Ильич Алексеев, - большое тебе спасибо.
И дома меня хвалили. Газета с публикацией постоянно находилась при мне.
А теперь про «Сайгон». Собиравшаяся там публика физически была довольно тщедушной. Поэтому запомнились мне трое мужчин двухметрового роста, возникавшие там эпизодически. Про одного говорили, будто он из отставных баскетболистов и жена у него финка из-за соседнего кордона. Второй верзила работал, вроде, журналистом в «Ленинградской правде». Выглядел он всегда как-то уныло. А третьим был Довлатов. В один из осенних вечеров того же года, успешно выменяв себе в коллекцию возле Инженерного замка виниловый альбом «Дежа вю» группы Кросби, Стил, Нэш энд Янг я зашел в кафетерий. Никого из знакомых меломанов не увидел. Но заметил экс-баскетболиста, стоявшего неподалеку от барной стойки в начале кафетерия. Там где наливали коньяк. С ним беседовал тот самый Довлатов из «Знамени прогресса». В руке Довлатов держал авоську. Баскетболист выделялся совершенно фантастическим плащом из лайковой кожи, журналист, одетый в неказистый плащ местного производства в этом сильно товарищу уступал. Они выпили, и баскетболист ушел. Тут же возник верзила из «Ленинградской правды». Верзила держал подмышкой портфель. Довлатов увлек верзилу в дальний конец вытянутого кафетерия. Проходя мимо столика, возле которого я стоял, Довлатов, не обращавший на меня внимания, вдруг произнес заговорщицкую фразу:
- Следуй за нами, не оборачиваясь.
Честно сказать, я обрадовался – меня, скромного автора, дебютанта, запомнили. И я проследовал не оборачиваясь. Мне велели держать место у последнего столика. За ним, чуть отгороженный от посетителей, начинался посудомоечный отсек. Верзилы ловко пробились к буфетчице без очереди и через мгновение вернулись за стол с тремя тарелками, в которых призывно пахли люля-кебабы с рисом. Да еще и политые томатным соусом.
- Это вполне себе еще молодой человек…- начал Довлатов представлять меня Унылому. - Напомни свое наименование. - Это уже мне.
- Владимир.
- Этот Владимир не графоман.
Унылый пожал мою руку и назвался Константином.
Бабушка посудомойка принесла три чашечки.
- У меня завтра тренировка, - отказался я.
- А у нас сегодня, - ответил журналист из «Правды».
- И прямо сейчас, - добавил журналист из «Прогресса». – Тогда просто будешь нас загораживать.
- За что пьем? – Это Унылый.
- Как за что? За граждан города Кале! Тост сезона, – сострил Довлатов.
После я этот тост слышал во множестве компаний. Интересно, кто его придумал?
- А ты, мин хер, - сказал Довлатов Унылому, после того как они выпили по чашечке вина, - самый натуральный графоман и есть. Таких еще поискать! - Это работа, Сережа, - коротко ответил Унылый и стал есть.
С люля-кебабом расправились мгновенно. Вино верзилы допили.
- Нашел я тебе, Вован, полезное дело, - обратился ко мне будущий классик, - Походи-ка ты в подмастерьях! Возьми авоську, храни ее до особых указаний. И никому не отдавай. А теперь мы все вместе отправляемся в «Соломон»!
Те, кто хочет узнать, что было дальше, продолжение тут
- Предыдущая глава
- Начало
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!