Молодёжь и не задумывалась, откуда велась эта традиция, на Николу осеннего ходить гулять в одну деревню, на Яблочные Спас - в другую, например. Но старухи древние знали, что велось это издавна, от престольных праздников, когда ходили в ту деревню, где в память о святом был храм или придел. Нынче забылось это, а традиция осталась.
Иван сам-то может и не пошёл бы на деревню, но ради сестрёнки с братом, буквально прилипших к окошку, перед которым толпился народ, решил выйти.
Ребетня его сразу подскочила к детворе, столпившейся у качели, которой, кажется, было сто лет в обед, и непонятно, как толстые столбы выдерживали натиск всех желающих испытать её на прочность. Ведь, бывало, усаживались на доску до семи девчонок, а по бокам ещё по двое парней вставали и с таким усилием раскачивали, что качель едва ли не колесо крутила. Девки визжали, а парни рьянее приседали, пока у какого-то из них у самого страх не взыграет.
Иван затерялся среди мужиков и изредка поглядывал за своими. Сестрёнка стояла с двумя кульками конфет - своим и братовым, но забыв про них, с выпученными глазами водила головой, то влево, то вправо, следя, как приседает её брат, стараясь не отставать от мальчишки на другом краю доски. Очень ей хотелось научиться также, но мала ещё была, даже на доску не подсаживали, отгоняли.
Гармонист так весело наяривал, что разжаренный, скинул телогрейку, и продолжил играть в одной рубашке. По первому осеннему холодку у ребят наряды не разглядишь, а вот бабы да девчата расстарались. Блестели плюшевые пиджаки, серые, коричневые, черные, у баб - бесформенные, а у некоторых девчонок - и заталенные, видать, мамкины, с молодых годов. Яркие шали и платки мелькали в пляске - у самых смелых с головы накинуты на плечи, а то и вовсе полыхают следом за взмахами рук. Старухи вспоминали пылившееся в сундуках яркие пышные юбки, что сейчас сменились на невзрачные и строгие, да тосковали по своей молодости, изредка вздыхая.
Было, что обсудить старухам: девчата и парни из соседних деревень приглядывались к местным, то и дело сменялись парочки, но у которых всё сладится, было сразу видно.
Хозяйство праздников не знает, и стали расходиться бабы да мужики. Толпа поредела, и Иван заметил среди пляшущих знакомых девчат, что повстречал летом в лесу у ручья, когда ходил за грибами. Одну из них он часто вспоминал. И теперь, увидев её такую же разгорячённую, что и тогда, почувствовал желание пуститься в пляс.
На короткий миг встретились глазами, и вот она, приплясывая сапогами по вытоптанной луговине, подошла к нему и протянула руку, приглашая в круг. Гармонист заиграл бойчее, и Иван, задробил, замахал руками, чувствуя, как выходит из него в танце накопленная за долгие месяцы нелюдимость и скрытность, как распахивается, будто пуговицы отлетели, душа его, молодая, требующая всполоха жизни, а не заточения, к которому он приговорил себя после того, как осудили мать...
В поздних сумерках возвращался он с парнями и девчонками в деревню, проводив гостей до зарицких лугов. Шёл, открытый прохладе, а нутро его кипело, жгло одним лишь именем, что прошептала она ему на прощальный вопрос...
Лиза...
#пестряредь_почтальон_и_лиза