ГЛАВА 1: МЕЧТЫ
Йосеф был обычным школьником, когда случайно наткнулся на старую пыльную шкатулку, упавшую прямо перед ним во время очередной дядиной вылазки на чердак. Спускаясь, нахмуренный и сосредоточенный Акива сказал: - Йосеф, мальчик мой! Верни эту вещицу дяде. Тетя Симха должна дать тебе поручение. Поторопись!
Йосеф собирался как следует разогнаться и прыгнуть на качели, но резко остановился и, подумав немного, решительно поднял шкатулку из травы, всматриваясь в красивый рисунок на крышке.
У него было такое чувство, что, если он сейчас, прямо в эту самую минуту, откроет ее, то случится что-то невообразимое, могущественное, страшное. Но длилось первое знакомство с таинственной вещью не более минуты, пока дядя возвращался с чердака по обтесанной рукодельной лестнице. Модная фетровая шляпа дяди Акивы, которую он сделал сам, сияла на солнце! Очевидно, ему в ней было жарко, однако он не расставался с горячо любимой вещью никогда: ни в зной, ни в холод.
Йосеф вспомнил, как накануне тетушка договаривалась с почтенной дамой по имени Эгла в белом испачканном фартуке о доставке свежего молока от собственной коровы; торговались они, стоя у синей калитки, как настоящие подруги, вежливо поддакивая и соблюдая правила порядочного торга. Йосеф видел, как почтенная дама кивала головой и постоянно вытирала свои руки о фартук ("Зачем она это делает?! - думал Йосеф, - руки-то чистые. Хотя, наверно, они издалека кажутся чистыми, а на самом деле они грязные"). Йосеф долго наблюдал, сидя на деревянном крыльце, как женщины что-то говорили. И мальчик думал "Почему тетя Симха улыбается? Она же недовольна!". В конечном счете, сделка состоялась. И теперь, когда Акива сказал про поручение, Йосеф сначала заподозрил, а пока направлялся к центральному входу в дом, понял наверняка, что его отправят за молоком. Это была неприятная новость. Ему не нравилось бывать на чужом дворе, он боялся собак, а в некоторых хозяйствах было много собак - не одна и не две! Поэтому Йосеф не торопился, шел медленно, держал руки в карманах своих клетчатых штанов, смотрел прямо на пыльную тропинку впереди себя и думал: "Дядя Акива обещал, что мы будем строить мне комнату рядом с миндальным деревом... Если я не скажу Симхе, что в прошлом году я чуть не утонул. Надо сказать ему, что я не проговорился!"
Тетя Симха готовила хамин, и Йосеф сморщился.
-Мальчик мой! Тебе нужно забрать молоко у Эглы, - мягко улыбаясь попросила Симха.
И вот снова! Подумал Йосеф. Зачем она улыбается, когда ей не нравится?!
Симха посмотрела на ребенка, затем снова на кухонный стол с продуктами и добавила, что нужно дождаться вечера, чтобы не тащиться в жару.
Раньше Йосеф не задумывался о вечерней летней прохладе. Но сейчас, в эту самую минуту, он вспомнил, как легко вдыхать воздух, когда солнце садится! Грудь как будто расправляется и наполняется чистотой! А еще Йосеф закрыл глаза, и почуял в вечернем воздухе яркий, но нежный аромат ночных фиалок, которые тетя Симха сначала высадила в грунт в пяти метрах от крыльца, а затем бережно охраняла от кота. Фиалки не были заметны в пестроте маленького сада, но их божественный аромат разносился далеко-далеко... Однако мальчик забыл об этом мгновенно, когда его внимание вновь привлекла шкатулка, которая покоилась подмышкой у дяди Акивы. Задумчиво направляясь к дому с заднего двора, Акива надежно сжимал ее загорелой волосатой с проседью рукой.
-Дэрэх цлаха; Нэсийа това! - с заботливой горечью в голосе попрощалась Симха с Йосефом, как только прохлада опустилась на землю.
Эгла жила как ведьма.
У нее был свой дом и приличный по размеру участок, но все было какое-то мрачное; то ли оттого, что сад и хозяйство запущены, то ли от неумения сочетать то между собой, что должно сочетаться. От дома Акивы до дома Эглы тянулась проселочная узкая заросшая тропа. Она долго спускалась от Акивы и также долго и тяжело поднималась к Эгле. Справа простиралось безграничное поле кукурузы, слева, подступая к самой тропе, надвигалась дубовая роща. Днем здесь все жужжало, трескалось, возилось. Но с приходом вечерней свежести, сумерки потихоньку обволакивали пространство, и затихала природа, переходя на зловещий шепот.
Вечерняя заря только лишь занималась, когда Йосеф подумал "Что еще я могу? Я могу плести соломенные шляпы! Приносить воду для Мацы, могу перекопать землю... А я иду сейчас один...". Запутывая ноги, и бормоча себе что-то под нос, Йосеф шел по тропе, обнимая трехлитровую пустую банку с бережно уложенной внутри материей, как вдруг вспомнил, что случилось прошлым летом! Это было так страшно! "Дядя Акива меня спас!" Мальчик вспомнил, как ему было холодно, как грязная вода стремительно заливала уши, нос, а ног как будто не стало.
Акива хотел научить племянника собирать водоросли для удобрения миндаля. Застойный пруд, что покоился среди могучих дубов в трех километрах от кухни, где хозяйничала Симха, был совершенно кстати для такой цели. Стояла соленая влажность, мошкара стаями обрушивалась на все живое, но дядя и Йосеф подготовились, как следует! Москитная сеть надежно укрывала лица, а ноги парились в рыбацких ботфортах. Акива привычно загребал водоросли, тяжело дышал и отрывистым запыхавшимся голосом наставлял Йосефа. Но Йосефу быстро надоело это тревожное занятие, а ноги так сильно устали, что уже было просто невыносимо! Он отстал от Акивы метров на пятьдесят, остановившись там, где на мели вода оголяла острые камни, и снял сапоги. Маленький мальчик в странной взрослой одежде стоял на краю пруда, а вокруг него возвышались столетние кроны дубов и лиственниц, раздавался дикий гул вековых сосен, и шумела природа! Тина оказалась крепкой и хваткой! Йосеф ступил шаг и дернул вторую ногу вперед! Дальше Йосеф ничего не помнит, сейчас его это не беспокоит... Но Акива с болью и тяжестью в груди вспоминает тот день. Смешной Акива! Он думает, что Йосеф не заметил, как переживает дядюшка. Ни дядя Акива, ни тетя Симха - никто - не подозревает, как Йосеф им сочувствует, как он их жалеет, как хочет, чтобы они были веселы и спокойны! Поэтому каждый раз, когда Йосеф мечтает выбраться из дома на улицу к шумной шайке Айзинсон, он понимает, насколько тяжело и мужественно будет биться молчаливое мудрое сердце Акивы, который опустит седую голову, и как жалобно и горько будет молчать Симха, обессилев - стоит им только понять, что Йосефа нет дома. Даже сейчас, думал он, Симха отправляла его к Эгле, как в последний путь. Это невыносимо!
Община представляла собой несколько хозяйств, частью зажиточных, частью скромных, расположенных на плодородной территории. Но проблема земли и закона была обыденной проблемой. За землю спорили, ее возделывали, приобретали и теряли, улучшали и удобряли водорослями… Здешние законы были настолько путаными, что любые конфликты приходилось решать местным самостоятельно. Никто перед законом не в ответе, но все в ответе друг перед другом и в ответе за свое слово. Хозяева предпочитали жить на удалении друг от друга – так, по их мнению, они избегали конфликтов. И все взращивали и собирали миндаль. Йосеф думал о ремеслах, не понимая, что он думает о ремеслах и о том, что это благородно. Он просто размышлял и мечтал сделать для всех в общине крепкие соломенные шляпы, собрать и продать как можно больше миндаля, чтобы сады разрослись до той самой березовой рощи, что белеет на холме! Так он брел по тропе рядом с густой стеной кукурузы…
Эгла сказала:
-Передай Акиве, что сена мало, молоко теперь дороже… Ступай!
Однако возвращаться было сложнее, потому что молоко норовило расплескаться из банки, а тропинку почти совсем невозможно было разглядеть из-за наступления темноты. Йосеф подумал и твердо решил, что завтра утром он заставит дядю выбраться за древесиной для комнаты у миндального дерева… И вот, уже скоро колодец! Там есть деревянная лавочка, и можно на время оставить сосуд с молоком, чтобы руки отдохнули! Но странно… Похоже, у колодца кто-то есть. Йосеф потихоньку остановился и замер, сердце мальчика билось сначала тревожно и глухо, а потом вдруг радостно и громко – это Айзинсон! Такие смелые и гордые Айзинсон, с огромными черными шевелюрами! Йосеф ускорил шаг и быстро настиг заветного колодца.
-Привет, дружище! – ухмыльнулся Габриэль, оголив сверкающие белые зубы, и немедля подбежал к мальчику, отняв у него молоко. Не менее красивый Рафаэль, словно обремененный мудростью удав, непринужденно оставался на месте и тоже улыбался, радуясь встрече.
Братья Айзинсон поинтересовались, как идут дела у Акивы, что с урожаем в этом году, и, конечно, пригласили мальчика погулять, но Йосеф с грустью и тоской в сердце отказался. Как же ему хотелось убежать и веселиться вместе с ними!
Община считалась разрозненной... Но, судя по образу жизни людей, это было вовсе не так! Взаимный обмен благами в этом месте не являлся торговлей, правильней будет сказать, что в общине царила взаимовыручка. Самое большое хозяйство было у Акивы, и часто говорил он мальчику:
-Наступят времена, когда и ты должен будешь помогать! Твои соседи - хорошие люди, помни об этом! И если они не говорят тебе спасибо, это еще не значит, что у тебя нет обязанностей. Может быть, они просто привыкли к твоей помощи. Но все мы из одного гнезда...
-Как это, дядя? - поднял голову Йосеф.
-Это значит, что у Эглы, например, свой дом. Но знаешь ли ты, мой мальчик, что возведен ее дом на месте дома твоего прадедушки?
-Но мой дом здесь! - не понимал Йосеф.
Акива раздобрел, глубоко улыбнулся: А вчера он был там, где теперь живет Эгла.
И в такие минуты Йосеф вспоминал совсем другие речи. Рафаэль Айзинсон отличался тем, что умел выразить свою мысль так, что с ним всегда соглашались. Рафаэль рассуждал о том, что ненавидит Эглу за ее упрямство и нежелание продать хозяйство их семейке.
- Йосеф, не обижайся! Ты славный малый, честное слово! Но твой дядя... Может быть, ты знаешь, почему он отговорил ее от сделки? Дал ей денег в долг? Вот если бы она не смогла расплатиться (а у нее бы ничего не получилось, все знают, что Эгла - ведьма и у нее не бывает ни сена, ни какого бы то ни было другого урожая), то этот чудный холм уже приносил бы плоды нам! Эгла никогда не скажет Акиве спасибо за его поддержку, поэтому я не понимаю твоего дядю...
-А разве Эгла что-то Вам должна? - робкие попытки других славных малых порой звучали, но еле слышно. Однако Рафаэль знал, что говорить.
-Ну, как сказать? Лично мне и Габриелю ничего. Но! Кроме нас, покупателей не нашлось бы - людишки в здешних местах чересчур суеверные. Да, Эгла ведьма и это бесспорно! Но мы с братом вовсе не колдуны, поэтому от наших рук урожай пропасть не может!
Но сейчас юноши просто хохотали, стоя у колодца в летних вечерних сумерках, много спорили о кукурузе. Габриэль обратил внимание на молоко, задумался. Рафаэль заметил это и прекратил беседу. Во время этого напряженного и грустного молчания, Йосеф ясно ощутил, что его как будто не стало здесь вовсе, братья оказались вдвоем и думали о чем-то, что объединяет их, разговаривали без слов.
-Как думаешь, она уже поправилась? - спросил Габриэль, посмотрев на брата так, как смотрят, ожидая услышать что-то очень хорошее, важное, но с тайным опасением оказаться разочарованными, несчастными; будто разобьется хрупкая хрустальная чашка, так нежно и трепетно охраняемая.
Йосеф подумал, что братья Айзинсон считают его недорослем и невеждой, если полагают, будто ему невдомек, о чем идет речь. Йосефу даже показалось это оскорбительным! Он уже давно умеет думать! И очень жаль, что об этом пока никто не догадывается, кроме него самого.
За сим приятели попрощались с Йосефом и тут же исчезли.
Мирьям жила далеко, пешим ходом день потратить! И это ожидание зеленой крыши заставляло ускорить шаг! Но как только долгожданный уютный домик оказывался в зоне видимости, на душе у Габриэля становилось тревожно. Каждый раз перед встречей он не мог отделаться от навязчивой мысли, что именно эта встреча последняя, стоит лишь ему заикнуться о женитьбе. Эту историю знали все! Габриэля осуждали за нерешительность, Мирьям - за революцию в таком, казалось бы, устоявшемся мире взаимоотношений мужчины и женщины.
-Я уеду отсюда и начну прекрасную жизнь! - рассуждала молодая гордячка, - я быстро учусь... Ты очень дорог мне, Габи... Прости, но если мы поженимся, ты заставишь меня сидеть здесь и чахнуть, а я буду повиноваться тебе как господину! Но если все останется как есть, мы сможем уехать вместе! Ведь я знаю, что сердце твое со мной...
Йосеф рос, и вместе с ним росла его потребность, жажда быть ближе к тем, кто был ему интересен. С каждым годом, месяцем пребывание в доме Акивы становилось все скучнее. Уже не мальчик, но юноша занимал себя подмогой этому молчаливому деду днем, а с наступлением вечерней прохлады покидал гнездо. Свежесть била в лицо, он шел вниз по той самой тропе, которая, казалось бы совсем недавно, так утомляла его! Но уверенной твердой походкой достигал Йосеф колодца… И, обойдя его кирпичный колизей, доставал сигарету. Так мог опираться юноша о колодец на протяжении длительного времени, вглядываться в черные облака, подняв подбородок красивого лица, и думать… Рафаэль Айзинсон всегда заставлял себя ждать, Йосефа это раздражало, но сегодня так даже правильней – больше возможности обдумать все еще раз и... отказаться от намеченной авантюры.
-Габриэль решил не ввязываться в это дело, сказал об этом только сегодня. Но я не вижу большой проблемы! Дружище, прости, но мне придется рассказать Акиве, что ты за человек такой!
Рафаэль рассмеялся, Йосеф слегка улыбнулся и погасил сигарету.
-Габриэль – человек, не то, что ты – прохиндей! – ответил Йосеф, ставший восхитительно смелым за последние четыре года.
-Я не прохиндей, а голова. Эгла поплатится за свою жадность, гарантирую…
-Ведьма… мда… Может отменим?
-Ты рассуждаешь как Габи! Если мы уже решили, надо действовать. В какое время мы живем? И где мы живем?! Ты хочешь когда-нибудь перебраться в город, где много дел? Или ты, как Акива, собираешься чахнуть здесь над миндалем?
Йосеф был согласен с Рафаэлем в душе, но не привык много говорить. Ему вдруг стало жалко дядю Акиву и жалко лет, прожитых здесь, потраченных даром! Наступила глубокая ночь. Дом Эглы был тих и низок. Йосеф, пригибаясь к земле, прошмыгнул под окнами первым. На углу он выпрямился в полный рост и вытянулся, прижимаясь к стене. Его огромные глаза сверкали во всю мощь, руки были напряжены, словно струны… Он ждал Рафаэля. Тот проделал такой же путь, и они¸ стоя рядом, смотрели в разные стороны, прислушивались к темноте и шуму ветра. Наконец, Йосеф уверенно пошел к заднему крыльцу и осторожно прошмыгнул во двор. Рафаэль Айзинсон шел следом. В тишине послышалось шуршание – рыжая корова Эглы лежала на сене и смотрела. Бедная Ари… Йосеф на нее даже не взглянул, он просто нашел ведро, забрал воды из бочки и насыпал туда отравы. Рафаэль караулил у входа и все время оглядывался. Когда дело было сделано, они скрылись.
На следующее утро все поселение гудело! Каждая семья знала, что у Эглы произошло горе. Хотя, привычный для всех неурожай на ее участке не меньшее горе, но единственная кормилица и надежда ведьмы скончалась этой ночью. Странное дело! Все переговаривались, жалели, вздыхали – столько разговоров и сердечных сожалений услышала Эгла, пришедшая на базар в это утро… Да только сама она выглядела бодро и уверенно, как будто все хорошо! Она говорила обыденно и непринужденно.
Акива, вернувшись с базара, был задумчив. Он прошел в дом, мимо Йосефа и Симхи, даже не подняв головы. Но юноша спросил: Что теперь будет с Эглой?
Акива замер и посмотрел на Йосефа: Наверно, теперь саранча прилетит или еще какая напасть по дворам пройдет…
Симха испугалась и заохала: Что ты такое говоришь?
Йосеф помолчал и, усмехнувшись, пробормотал: Значит, если у нас пропадет урожай, нечем тебе будет Эглу содержать!
Еще неделю дядя был необычайно молчалив и рассеян, спустя десять дней заболел и слег, а еще через два дня Акива умер.
Продолжение следует...
© Ирина Арсенина
