ВЕЛИКАЯ СУББОТА
Отрывок из романа "Копье Судьбы"
ИЕВУС-САЛЕМ. 33 год нашей эры. Великая Суббота
54 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день.
55 Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие.
56 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.
57 Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною.
При появлении римского воина в обеденном зале настала тишина.
Одетые в белое, бородатые и пейсатые старики в тюрбанах сидели за праздничным столом. Черты их лиц плохо читались сквозь дым курительниц, от которого в глазах и носоглотке Лонгина начало щипать.
Иосиф представил собранию гостя.
- Сегодня у нас праздник, Великая Суббота, Шабат га-гадоль, - пояснил он, переходя на латынь. - В этот день наш народ получил первую заповедью «В десятый день этого месяца пусть возьмет себе каждый по ягненку на каждое семейство, по ягненку на дом». Мы взяли в Дом наш Агнца и сейчас едим Его. Присоединяйся и ты к нашей трапезе, будь нашим почетным гостем.
В давящей тишине члены Синедриона неотрывно следили за каждым движением римлянина. Проклятые колдуны! Усевшись, Лонгин запустил руку под стол и через портки стиснул себе яйца, обиталище Приапа, отгоняющего сглаз.
- Хозяин, твои гости принимают меня за цирковую диковину? Они что, никогда не видели римского солдата?
- Прости им их любопытство, - Иосиф сделал соплеменникам знак умерить накал любопытства. - Они хотели бы знать, чья душа воплотилась в твоем теле, ибо только избранным и поистине великим душам, да будет райский сад их уделом, даруется честь принести в жертву Сына Бога.
Напоминание о богоубийстве опять замутило душу дымом суеверного страха. Чтобы взбодриться, Гай Кассий осушил налитую виночерпием чашу.
Двое слуг подняли над блюдом в центре стола выпуклую серебряную крышку с крылатыми фигурками быков, подобных тем, какие украшают жертвенник Иевус-Салемского Храма. На блюде «кеара» открылось дымящееся жаркое. Гостю положили хорошо пропеченный бок с дугообразными ребрами.
Выпитое вино ударило в голову, очертания зала расплылись в тумане каждения, фигуры тринадцати белых раввинов медленно закружились, звон от удара молота по наковальне наполнил голову.
Ты очнулся от чьего-то нечестивого чавкания и не сразу сообразил, что это твои челюсти так громко жуют в гробовой тишине чужого дома.
На двух запеченных ребрах, которые ты держишь перед собой, темнеет след от раны. Сюда вошло копье.
На зубах хрустнул уголек.
Пар над блюдом развеялся.
Формируя подобие сплющенной мужской фигуры, на «кеаре» дымились кисти, ступни, ребра и голова в рыжих, облепивших бородатое лицо волосах…