Автор Генри В.
"Эта история произошла в конце 80-х годов прошлого века в одном старинном русском городе, который, несмотря на статус областного центра и близость к Москве, являл собой типичное провинциальное захолустье поздней советской эпохи.
И если исторический центр этого и подобных ему городов тех лет ещё можно было бы условно назвать культурным, то рабочие окраины, об одной из которых и пойдёт дальше речь, представляли собой довольно жуткое сочетание пролетарского стабильного минимализма и беспробудного блатного уклада.
Тот мир бодро следовал заветам Ильича, поэтому в нем не было богатых. Эта среда, состоящая из поголовья рабочего класса с редким вкраплением технической интеллигенции, плодилась и размножалась, передавая по наследству свою бедность, веру в светлое будущее и верность полублатным понятиям и традициям.
Окраины делились на районы, а районы вели ожесточенную войну между собой за звание самого сильного и злого. Центрами сосредоточения районной силы были школы и ПТУ. Школы пополняли ряды местных группировок «малолетками», ПТУ - «молодыми» бойцами.
В восьмом классе одной из таких вот школ, тесно вплетенных в жизнь своей рабочей окраины, учился Леха Родионов. Ну, как учился? Из последних своих и учительских сил тянул он лямку за надоевшей до чертиков партой, ожидая конца этого учебного года, чтобы с нового, наконец-таки пойти в ближайшее ПТУ под номером 6, чтобы... снова начать учиться (ну, как учиться?...), осваивая профессию плотника, понимаешь, бетонщика.
Леха- долговязый шестнадцатилетний пацан- был самым старшим, сильным и злым в своём классе. Старше всех он был из-за того, что оставался на второй год еще в пятом классе. Сильным и злым, конечно, он был не из-за неуспеваемости. Сильным его сделал батя, который, появляясь в их с матерью и его двумя младшими братьями жизни в редкие паузы между зоной, ЛТП и СИЗО, заставлял почувствовать своей задницей, спиной и головой всю тяжесть отцовских рук, а иногда и ног.
Злым же Леху сделала общага, в которой его семья делила кухню и туалет с еще добрым десятком таких же бедовых ячеек общества. Лехина семья жила в небольшой комнатухе на втором этаже. Мать, не вылезая из-за своей швейной машинки и до кровавых мозолей орудуя крючком и спицами, снабжала всяческим трикотажным тряпьём всех своих соседей по общаге. Клиентура была преимущественно своя, проверенная годами, но были и заказчики со стороны. Этим нехитрым, но тяжким трудом мать Лехи кое-как обеспечивала прожиточный минимум себе и своим трём оболтусам.
Как и большинство своих бедных и агрессивных сверстников, Леха входил в местную группировку под названием...(каждый из тех, кто жил в то время в подобных районах, может легко подставить на это место знакомое ему название, для тех же, кто не жил тогда, обозначим это название литерой -N). Леха и еще несколько крепких ребятишек составляли костяк малолеток этой группировки.
Тёплыми вечерами, вместо выполнения домашнего задания, малолетки собирались во дворах и балдели: курили, играли в карты и делились скупыми событиями своей никчемной жизни. В холодное время года шайка перемещалась в подвалы своих панельных пятиэтажек. Вино, а местный сомелье чаще всего рекомендовал портвейн «777», прямиком из горлА распивалось в ближайших безлюдных сквериках и рощицах. Безлюдными, к слову сказать, эти лесные массивы были потому, что местным жителям хватало ума и здравого смысла обходить их в тот момент стороной...
Но иногда в их жизни был праздник! Ещё с утра по школе среди посвящённых передавалась благая весть: сегодня идём биться с... (пусть вражеский район будет обозначен литерой «К») «Кэшками». Общий сбор в Сквере (особое место для посвящённых) в семь часов. Наших должно быть не меньше 150 бойцов! Молодых поведёт Макар, старших- Белый с Коляном! Значит, намечается серьезная рубка!
На районе у Лехи была кликуха Родя. Кликуха - так себе, если честно, напрямую образованная от его фамилии, а, значит, не наделяющая своего носителя каким-то особым достоинством. Звучную и крепкую кличку надо было еще заслужить, отринув всякое уменьшительно-ласкательное бл@дство. Леха готовился стать Родионом! Задатки для этого были. По результатам предстоящей драки старшие могли назначить его «водящим» малолеток. А это уже первый шаг по иерархической лестнице районного княжества.
Надо напомнить читателю, что в конце 80-х годов, ещё в СССР, заканчивалась старая и начиналась новая эпоха. Не разглагольствуя о причинах, хочется обозначить лишь одно следствие тех перемен, которое непосредственно имеет отношение к заданной теме: до городских окраин докатились первые барыги и спекулянты, распространявшие западные ценности в виде доселе на тех окраинах неведомых шмоток импортных фирм - главным образом, джинсов и спортивной одежды (слово "бренд" появится в лексиконе местных жителей гораздо позже).
Мало-помалу, на смену телогрейкам ушанкам и валенкам, на телах, ногах и головах представителей "районной элиты" стали появляться диковинные и жутко дорогие олимпийки, кроссовки и шапки-«пи$до₽ки» с броскими, но мало пока еще о чем говорящими названиями: «Nike», «Аdidas», «Romika», «Levi’s»...Куртки «Аляски», например, считались недостижимым идеалом и могли быть только у главарей банд и их ушлых приспешников.
Леха к изменению своего статуса готовился заранее. Понимая, что найти где-то 15 рублей на новую спортивную шапку, такую же, как у Макара, нереально, а покупать чью-то поношенную за 10 рублей не позволяла гордость, он сделал ход конем! Ещё за пару дней до предстоящей битвы Леха старательно выполнил эскиз вожделенной шапки прямо синей ручкой на развороте тетрадного листа и отдал его своей матери, чтобы та, отложив все свои дела, связала ему именно такую. Он четко объяснил, где и какой нужен цвет, указал размер надписи, угол и высоту торчащего гребешка (поверьте, это важно), выбрал толщину нити и, дав измерить клеенчатым «сантиметром» свою голову, умчался на улицу.
В тот роковой день, аккурат в условленное время, Леха натянул свою новенькую вязаную шапку с заветной надписью на лбу, оценил в зеркале масштаб предполагаемого фурора, который он непременно произведет своим появлением в стае завистливых соперников, и выдвинулся на общий сходняк. Через полчаса он уже подошел к гудевшему и ржавшему подростковым многоголосием скверу, освещенному одним фонарем, и начал "продвигаться рукопожатиями" от края толпы к её центру.
Там стояли старшие пацаны, обсуждая планы грядущего «махача». Достигнув эпицентра, общепризнанным олицетворением которого были, несомненно, Макар, Белый, разумеется, сам Колян и ещё несколько крутых пацанов, Лёха толкнул плечом Макара.
- А, Родя, здоров! - протягивая краба, с набитыми на двух пальцах «перстаками», сплюнул Макар.
- Колян, вот пацан, о котором я говорил. Можно на молодняк поставить, - вроде, шустрый!
Колян неспешно вынул свою огромную ручищу из верхнего кармана серой "Аляски", демонстрируя великолепие синей росписи всех своих фаланг, и дал подержать втянувшему голову Лехе.
- Лана, чутка попозжей прикинем: че почем, хоккей с мячом,- многозначительно процедил Колян и сплюнул через щель, отчетливо темневшую в его верхних передних зубах. - Иди пока, Родя, - там видно будет.
Внезапно Макар, согнувшись пополам и тыча пальцем Лехе прямиком в лоб, заржал, широко открывая рот и выставляя напоказ все три свои золотые коронки.
- Ой, бл@, не могу...ой, бл@!...- только и мог выдавливать из себя Макар, заливаясь обильной слезой и захлебываясь слюной.
- Макар, ты достал ржать в одно рыло! Нам тоже охота приколоться. Ты че ржешь? - прохрипел Белый.
- А- БИ-БАС!!! - Только и смог выдать Макар, упав на землю в припадке жуткого веселья.
Все посмотрели сначала на Родю, потом на Макара, точнее на его фирменную красно-синюю шапку с большой надписью "Adidas", потом опять на Родю, на лбу которого красовалось загадочное -abibas-, заботливо вышитое матерью в точности по эскизу сына, и тоже начали ржать и валяться...
Лёха, он же Родя, ошарашенно сорвал с головы шапку и несколько раз переводя взгляд со своей на макаровскую, понял, наконец, всю глубину своего падения. Он дернулся из толпы и со стеклянными глазами пробежал сквозь ухмыляющийся строй. Выбежав, он швырнул этот позор в голубые ели и еле-еле успел донести в глазах своих слёзы на безопасное расстояние. Слезы образовывали преломляющие видимость линзы, жирно капали на телогрейку, но ни в коем случае не вытирались ожесточенно прижатыми к телу рукавами до тех пор, пока их хозяин не свернул в тёмный переулок.
На следующий день напротив входа в Лёхину общагу стоял снеговик, на верхнем комке-голове которого красовалась разнесчастная Лёхина шапка. С того злополучного дня Леху больше никто не называл Родей. Все обращались к нему исключительно и, зачастую, не к месту многократно - Абибас!
- Здорово, Абибас! Как жизнь, Абибас? Держи краба, Абибас! Абибас, тебе оставить покурить, Абибас?!
Постепенно Леха, конечно, свыкся. Но в самую глубину своего сознания, туда, где на пыльных полках лежат первые сломанные или так и не купленные игрушки, синяки от ударов отца, слезы матери и заикание брата, он положил и ту шапку.
Говорят, так и не закончив ПТУ, он попал по дури на зону, а вернувшись оттуда, начал пить, потом колоться и логично закончил свой нелепый путь где-то в 24, замёрзнув по дороге от дилера до того места, которое можно было уже с трудом назвать домом...
Ходят слухи, что братья сподобились поставить ему на могилке скромный серый памятник из мраморной крошки, а младший даже сам сварил оградку...
Говорят, на том неприметном памятнике, уже после того, как безнадежно пожухли последние прощальные бумажные ромашки, ещё пару лет можно было прочесть корявую надпись, нацарапанную синей ручкой: «Прасти нас, Абибас»..."