Во всех словарях слово «турист» трактуется, как человек, занимающийся туризмом.
В колледже, где я не так давно имел смутное удовольствие преподавать, довелось работать с группами студентов специальности «туризм». И как-то, на одном из семинаров, где «мои туристы» не могли мне сказать ничего мало-мальски путного по моему предмету, я задал заведомо провокационный вопрос: «А что, граждане туристы, кто из вас умеет костёр разжечь? Палатку поставить?» Среди средне-массового хи-хи прозвучал вполне ожидаемый ответ: «Нам это не надо, мы – туроператоры; наше дело – забронировать, отправить, разместить там…»
Потом с задних рядов прозвучал робкий вопрос: «А Вы умеете?»
Да, я умею. По советским временам у меня даже был значок «Турист СССР». Хотя, не в значке дело. Мы не называли себя туристами, а свои выходы на природу на день-два-неделю не называли походами. За редким исключением. Поход предполагает наличие маршрута, сроки, наличие старшего (командира) группы, заместителей, какое-то распределение обязанностей. Типа: «Ты, Вася, будешь у нас топограф, а ты, Федя – топорограф, а Клава будет дневник похода вести».
Организованный туризм я попробовал пару раз лет в шестнадцать. Мне не понравилось. Ходить строем (или типа того) я и в Москве могу. При том, что на тот момент я уже имел богатый опыт «диких вылазок».
Отец был заядлый турист. Он организовывал первые КСП задолго до того, как туда стали привозить целые ансамбли с аппаратурой. Знал многих из тех, кого позже стали называть шотландским словом бард. Как-то отец с командой в два десятка человек прошли чуть не всё побережье Крыма дикарями. Они бы и всё прошли, но на подступах к Севастополю их погранцы повязали. Отпустили, правда. Ну, забрели ребята в погранзону, так без злого же умысла.
В свой первый поход я отправился в семилетнем возрасте. Хотя, это тоже был не классический поход. Папа-мама-я-сестра (по старшинству) высадились на небольшой станции под Угличем, протопали пару километров, на лодочной станции отец взял напрокат лодку, погрузились и дальше двинулись по Волге до… острова.
Симпатичный такой остров, появившийся в результате постройки какого-то канала: четыре км в длину и один в ширину (в среднем); с одной стороны – Волга с фарватером, до берега километра три, с другой – протока всего 800 метров. Там мы и жили в палатке две недели. Вдоль берега стояли другие палатки таких же, как мой отец, любителей дикого отдыха.
Жили в палатке, готовили на костре, за хлебом и прочими макаронами ездили на той же лодке в магазин на пароходной пристани за четыре км. Но основной пищей была, конечно, рыба. Рыба варёная (уха), рыба жареная, рыба копченая. В основном лещ. Отец каждое утро на рассвете уходил на лодке к фарватеру, бросал грузила и ловил, пока ловилось. Пустой не приходил никогда.
К рыбалке я не пристрастился. Сидеть-ждать – не моё это. Никогда не любил ждать кого-то или чего-то. Но с топором и пилой обращаться научился, умел накопать червей, позже и рыбу чистить доводилось. Мы с отцом восемь лет туда из года в год ездили. Мать и сестра – когда как. А для меня с первого и до конца восьмого класса лето проходило по одному сценарию: в июне в пионерлагерь, в июле на Волгу, август – на даче.
С возрастом я научился грести и не только на «ялике», освоил и байдарку – вёрткая зараза.
Без приключений не обходилось. В восемь лет я заблудился. Ходил с отцом за дровами. Он срубил сушину, что была мне по силам, поставил меня на тропу и сказал: «иди, а я что-нибудь посущественнее выберу». Меня же почему-то понесло левее, и в итоге оказался я на берегу в совершенно незнакомом месте. Не знаю, как отец меня вычислил, но нашел.
Как-то мы отправились через Волгу к заброшенным коровникам – там червей было немерено. Трое в лодке – отец, его брат и я – и никаких собак. Когда от острова отходили, ветер лениво крепчал, а на подходе к фарватеру разыгралась настоящая буря. Волны вздымались выше бортов лодки. Отец и дядя вдвоем сели за весла, изменив курс, чтобы волна в бок не била. Меня усадили на дно лодки, чтобы не выбросило за борт на этих «качелях». Говорят, глаза у меня были со стакан размером. Но я молчал, как партизан, пока отец с дядей развлекали меня, как могли: «Одна прошла, - (про волны), - гляди еще одна идёт! Ох, какая хор-рошая!»
Мы были на фарватере, пресекая его под углом в сорок-пятьдесят градусов, когда с одной стороны появилась огромная самоходная баржа, а с другой – мелкий пароход-«колёсник» (у него вместе гребного винта за кормой два колеса с лопастями по бортам). Вот тут мне стало по- настоящему страшно! А мужики ржут: «на абордаж!!»
Прошли так, что до борта баржи доплюнуть можно было. Только плевать я не стал – нечем было, во рту пересохло.
Но до берега с коровниками мы добрались, червей накопали. Потом за нами катер с мотором пришёл, лодку на буксир взял, вернулись без проблем.
Был еще случай, когда меня спровоцировал на дальнюю поездку на байдарке приятель отца. Сказал: «поехали, покатаемся», я и согласился. А он на пристань в магазин собрался. Мужик был под центнер весом, но ни топором, ни веслом работать не умел, хоть и силён был, как бык. Махнёт веслом – байдарка воду черпает. Я ему сказал: «не надо грести, уж лучше я сам». Так и тащил его все четыре км. Мне лет двенадцать было, и весил я как полтора барана… или чуть меньше. До сих пор не знаю, как я там не сдох…
На пристани Бык нанял мужика на «казанке», который и доставил нас к нашему лагерю с закупленной провизией и бухлом (ради последнего сей поход и затевался).
Став старше, лет этак с шестнадцати, я стал выбираться в леса с друзьями. Обычно на выходные. Облазили всё Подмосковье. Когда мне было семнадцать-девятнадцать, я мая по октябрь я рюкзак вообще не разбирал, если спальник, палатка и телогрейка не нуждались в просушке. Вынимал только миску-кружку-ложку, чтобы отмыть нормально. Кто-нить из друзей звонил мне вечером в пятницу: «ты уже знаешь, что мы завтра идём на Киржач (на Нерскую, в Опалиху и т.д.)?» «УЖЕ знаю», - отвечал я. И уточнял только время и что мне лично на общий котёл взять-купить.
Мой последний байдарочный поход был, пожалуй, самым экстремальным. Было нас пятеро: три парня, две девчонки, возраст – девятнадцать-двадцать лет. Поручик – самый опытный, он даже на пороги капитаном ходил, Пашка, Ленка и я тоже полазили немало, только Таня была девочка-цветочек – первый раз рюкзак примерила.
При всём своём опыте, Поручик был парень крайне неорганизованный и даже рассеянный. Из-за него мы опоздали на электричку до К., а следующая была только через четыре часа. И тут Поручик обнаружил, что забыл котлы и поехал за ними домой. У него было четыре часа (!), метро работало исправно, а другой транспорт ему был без надобности. Но он примчался ровно за минуту до отправления электрички. За минуту мы закидали в тамбур пять рюкзаков, две байдарки в чехлах и Поручика с котлами.
Когда приехали в К. уже стемнело. Дело было в мае, мы рассчитывали в три праздничных дня уложиться. От станции до речки Поли было километра два, но нас подвезли на тепловозе. Машинист сам предложил: давайте подкину.
Было темно, как у негра (или у афроамериканца?) в желудке, на берегу леса не было – один молодняк. Мы (гады) спилили здоровенную балясину в форме буквы «Г», что сбоку поддерживала рельсы – на то, чтобы приготовить ужин хватило.
А поутру они проснулись (с). Стали собирать байдарки и обнаружили, что части крепежа не хватает. «А я и забыл, что мы с Боцманом его потеряли», - почесал репу Поручик. Двушку (двухместную байдарку) таки собрали, и Поручик с Пашкой на ней отправились в ближайшую деревню поискать гвоздей, проволоки и прочей туфты. Что-то нашли, трёшку кое-как собрали. По ходу и пообедали. Когда погрузились, вечерело уже слегка. Пашка с Таней пошли на двушке, мы втроем на трешке. Резво так пошли.
День клонился к вечеру, когда мы увидели стоянки тех, кто опередил нас с выходом. Поля – речка для многих байдарочников знакомая, народу было много. Нам кричали с берега: «не пора ли на ночлег вставать?» Мы отвечали, что не устали еще, пройдём немного…
Из нашей пятерки авантюристов только Поручик уже ходил по Поле. Но летом. Поэтому возникший перед нами в сгущающихся сумерках разлив стал для всех полной неожиданностью. Мы заблудились в нём на раз, блуждая на самой малой скорости между деревьями, кустами, островками размером метр на метр. Вспомнился Ленин в разливе… Если он в таком же прятался, его бы вся полиция России вовек не нашла.
Стемнело. Похолодало. А мы все налегке – футболки, спортивные штаны, но в байдарке на воде не оденешься, а берега нет и нет. Ищем. Более маневренная двушка идет впереди, мы – за ней. И вдруг Пашка кричит: «Поручик, не греби сюда, тут грабли!» «Паша, ты рехнулся? – вопрошает Поручик. – Какие грабли?» «Сам посмотри!».
Очень медленно, «на малых оборотах» подходим. Действительно – грабли. Торчат из воды остриями в нашу сторону. Вертикально опускаю рядом в воду весло, на поверхности остается только лопасть – а дна нет! Но грабли торчат.
Как мы не пропороли байдарки, до сих пор не знаю. На мель садились по паре раз, но «слезали». Найдя твёрдый берег, орали от восторга. И лесок рядом был, и сухие деревца нашлись. Выпили для сугреву, дров нарубили, костер развели. Поели и еще выпили, стало в сон клонить. В какой-то момент я решил, что надо бы палатку поставить да и спать ложиться нормально. Но проще было достать Луну с неба, чем разбудить моих друзей.
Мысленно послав всех троих (Танька не в счет) по известному адресу, я поставил палатку один. В темноте. То есть, в отблесках гаснущего костра. Заполз в неё и уснул. А утром обнаружил всю компанию возле себя: проснулись ночью и заползли. А палатка стояла идеально – ни единой морщинки на брезенте.
Проснулись мы поздно, так что вышли опять же поздно. Нашли русло реки и двинулись дальше. Разливов больше не было, течение усилилось, река петляла, но Поручик классно маневрировал, и Пашка ему не уступал. Было стрёмно под полуразрушенным железнодорожным мостом, где из воды торчали обломки рельсов. Проскочили. Раз занесло на повороте, я «летел» прямо лбом в толстую ветку дерева… Успел бросить весло поперек байдарки и ухватился за ветку обеими руками. Ленка подхватила весло, на пару с Поручиком отгребла от дерева.
На ночевку вновь встали поздно, и Поручик открыл нам страшную тайну. Не знаю, как сейчас, но на всех картах начала 80-х годов прошлого века Поля впадала в Клязьму. На самом же деле, впадала она в некую речку-вонючку, названия которой никто не знал. На этой речке стоял некий ну очень секретный химзавод, сливавший в оную свои отходы. Воду из неё брать нельзя, даже купаться опасно.
Днём позже мы вошли в русло безымянной вонючки. Хотя, химический запах был не очень сильным, дышать было можно. Бурого цвета вода как будто стояла, течение практически не ощущалось. Вдоль берега зависали большие зелено-коричневые шапки пены. Деревья и кусты по обоим берегам стояли голые и мёртвые. Попадалось много топляка и лежащих поперек реки деревьев. Под большинством таких удавалось проплыть, низко пригнувшись, а через некоторые приходилось перелезать и даже перетаскивать через них байдарку. Казалось, дню этому не будет конца…
Уже темнело, когда мы добрались до Клязьмы. Увидели мостки и колодец на берегу. Пришвартовались. Пашка с Поручиком рванули по грязи к колодцу, а Ленка пристала ко мне: «Отнеси меня, я тоже пить хочу, а в кроссовках тут не пройти». Весила она не многим меньше меня, но я посадил ее себе на спину и шагнул в эту грязь. Проваливаясь почти по щиколотку и оскальзываясь на каждом шагу, я начал ругаться. Матом. Громко. Ленка ржала, вскоре к ней присоединились парни. Позже Поручик сказал: «Я стою, жду, когда же он повторяться начнет, а он всё новое и новое сыплет!»
Напились и в темноте двинулись дальше – искать место для ночевки. Ужин выдался грустный, так как водка накануне кончилась. Переночевали, утром снова за весла. Прошли еще километров несколько по Клязьме, пришвартовались близ какой-то деревни. Собрали байдарки и пошагали к железнодорожной станции. Путь наш пролегал через территорию дома престарелых, где обитали в числе прочих и сумасшедшие. Одна бабка дребезжащим голосом пела про траву у дома и рокот космодрома. «Может, нам здесь остаться? – предложил Пашка. – По-моему, после наших авантюрных путешествий нам самое здесь место»…
Мы вернулись на сутки позже, чем планировали. Наши родители успели друг с другом познакомиться по телефону, обмениваясь мнениями, могли ли мы все дружно утонуть или нас волки в лесу съели.