Сегодня проснулся среди ночи и сел работать. В четыре у меня закончились сигареты и пришлось идти в круглосуточный магазин, продавщиц которого я постоянно бужу, а они постоянно жалуются и, если я захожу к ним вечером, обязательно спрашивают, во сколько меня ждать сегодня ночью. Мир сограждан для меня сюрреалистичен и абстрактен - я не понимаю как можно жаловаться на отсутствие сна, работая в круглосуточном магазине.
Выйдя из пальона я остановился и закурил. Янтарная от фонарей Ленинградка ритмично отшелушивала время, стирая шины о растопленный асфальт, пятна фар разбавляли предутренний эфир чем-то едким и пульсирующим. Закованный в бетон проспект походил на порванную аорту. Интересно, живут ли в этом доме эпилептики, и если да, то выходят ли их окна на трассу?
- Камарадос, закурить есть?
Я обернулся. передо мной оказался бойкий старикан, с абсолютно белой головой - волосы у него были длинные и чистые, они стягивались в пучок на затылке, отчего большие, темно-карие глаза казались выпученными. Резкие, очерченные седой щетиной скулы, наглая ухмылка и.. футболка с портретом Че Гевары.
Я молча протянул пачку. Дед вытащил две сигареты и одну тот час же уронил, расхохотался, глядя прямо на меня, поднял упавшую, вновь ухмыльнулся, ввинтив сигарету в уголок рта - это ему очень шло - и, ссутулившись, сложив руки так, будто на него сейчас наденут наручники, характерным жестом испросил прикурить.
Мы молчали и курили, наблюдая за движением машин. Дед успел вытащить откуда-то чекушку и несколько раз предложить ее мне, но в результате все выпил один - не закусывая, затягиваясь после каждого глотка, занюхивая рукавом.
- Что ты тут делаешь?
Я пожал плечами. Говорить не хотелось. Ленинградка шумела и переливалась, рядом со мной седеющий революционер пил водку, а дома ждала только скучная статистика, да пара непроверенных отчетов. Я выудил из кармана еще две сигареты, одну протянул старику.
- Я вот чё думаю, камарадос. Ты когда-нибудь мечтал о революции?
- Предположим.
- Да что ты мне говоришь - он пихнул меня в плечо - конечно мечтал, вид у тебя самый революционный, понимаешь?
- Нет - абсолютно честно ответил я
- Слушай, камарадос - революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются её плодами отпетые негодяи - как говорил Бисмарк..
- Карлейль
- Чиво?
- Томас Карлейль. Это его цитата.
- Эт кто?
- Шотландский писатель.
Дед замолчал. Сложил руки на груди. Опустил их, в беспокойстве провел ладонью по волосам, снова скрестил руки на груди. Я внимательно посмотрел на него - утро уже вступало во власть и теперь каждая мимическая черта моего собеседника подчеркивалась удлиненной тенью на морщинистом лице. Лицо отражало беспокойство, вызванное то ли шумом машин, то ли скудной эрудиционной базой. Ленинградка никак не затыкалась, машины приглушали фары, заворачивая на ТТК.
- Ну ладно, - шмыгнув носом произнес дед, - увидимся завтра. На том же месте в тот же час. Ты придешь?
Я лишь пожал плечами.
Старик вытянулся струной, щелкнул каблуками и приложил оттопыренную ладонь к виску
- Патриа муэрта!
- О муэрте
- Ой, да какая разница - обиженно хмыкнул он и, развернувшись, побрел к подземному переходу.