Естественно, в общежитии не только русские. Появилась значительная прослойка «иностранцев», которая стала серьёзной проблемой для администрации и головной болью милиции.
Особенно тяжело узбекам, киргизам, таджикам, которые приехали в поисках работы, были строителями, дворниками, торговали или таскали мешки, коробки, ящики на рынках – часто совсем без какого-либо образования, в поисках денег, чтобы кормить оставшиеся дома семьи, они идут буквально на всё, лишь бы заработать. Не случайно курьерами, везущими в желудках презервативы с наркотиками, становятся именно они – практически неграмотные, выехавшие из далёких кишлаков, они попадают на приманку якобы лёгких денег. На суде, как и после ареста, они обычно мёртво молчат, отвечая на все вопросы знаменитой фразой: «Моя твоя не понимай!» – и твёрдо убеждены, что если хоть что-то скажут о том, кто их послал, куда и к кому, то их семью ждёт скорая и беспощадная расправа. И, кстати, в этом убеждении они обычно очень правы.
А здесь, в ссылке, пока их не стали сразу после отбытия наказания возвращать на родину, они оказываются в многослойной изоляции: и лишение свободы, и совершенно чуждая культура, и практически непонятный язык, и уголовный мир, в котором они очутились. Конечно, можно произнести традиционную фразу: «Понаехали тут всякие черно…опые, а кто их звал!» – только кому легче?
Их привела к нам настоящая нужда, о которой мы даже не представляем. Это лет тридцать назад, в эпоху развитого социализма, когда уж кусок-то хлеба был у каждого, над любым приезжим из Средней Азии шутили, что всякий аксакал, побывавший в Москве, знал, что именно здесь нужно найти для всей семьи самый дорогой подарок: глянцевые калоши с ослепительно малиновой стелькой и подкладкой. А сейчас у них на родине то же расслоение, которое мы проклинаем – на бедных и богатых – только у них там это расслоение таково, что бедные просто не знают, чем накормить детей. Все эти казахи, киргизы, туркмены, попав за колючую проволоку, начинают набирать вес – они никогда не ели дома так и столько, как в зоне! Один из жителей общаги объяснял, почему он хочет ходить в столовую: «У нас еда – это зелёный чай и лепёшка! Все эти кино ваши про то, как едят шашлык, плов – это не для нас, у нас так бай кушает, начальник кушает. Я шашлык только здесь в первый раз ел». В советские времена в погоне за званиями, медалями и поцелуем «дорогого Леонида Ильича» в Узбекистане начальство обрезало своим декханам-крестьянам приусадебные участки по самое крыльцо, чтобы получить невиданный урожай хлопка. Теперь расхлёбывают – хлопка море, но индийский дешевле, узбекский особым спросом не пользуется, а есть нечего! Это наши стараются как можно реже бывать в столовой, если только появится хоть малейшая возможность – фраза: «Я в столовку не хожу», – звучит как утверждение своего веса, состоятельности и особого статуса. Хотя все единодушно признают, что в столовой готовить стали гораздо лучше в последнее время. А вот прибывшие только что узбеки, таджики в столовую бегут, забывая и про запрет на свинину, и про другие ограничения – голод не тётка, тем более что кормят в рабочей столовой вкусно и достаточно дёшево.
Выходцы из бывших восточных республик приехали к нам от полной нужды. Именно поэтому в России они берутся за любой труд, не знают ничего о каких-то там законах и правах работающего: есть работа – будет что послать домой, поэтому стремятся заработать денежку любой ценой. Попав в тюрьму и ссылку, они сразу же образуют стойкие землячества, которые и поддержат, и подкормят, и помогут устроиться. Незнание языка затрудняет жизнь:
– Да я на русском языке и писать совсем не могу, да и на узбекском не очень. Мы ведь всей школой весь сентябрь, и октябрь, и ноябрь на уборке хлопка, там хоть что-то заработать можно для семьи, только директор и учителя всё на себя записывают, нам только норму ставят. Да ведь и им тоже заработать хочется, так всегда было. Зато работал я в Москве, мне дядя по матери машину дал в аренду, я хорошо зарабатывал. Как я по Москве ездил? Очень просто! Садится клиент – я спрашиваю: «Показать можешь, как ехать? Только не на метро! Тогда поехали!»
Только мне очень ваши русские таксисты не нравятся. А потому что они всех презирают. Тех, кто к ним сел, презирают за то, что такие деньги дурные им отдают, лохи! А тех, кто к ним не садится, презирают за то, что бедные, ехать с ними не могут, тоже лохи. Что? Как я сюда попал? А очень просто, попался с наркотиками. Нет, сам никогда, что Вы! Просто предложили – водку вози, пакетики вози, травку, порошок… Я подумал – отказался, а на другой день у моей машины два колеса проколоты… Я колёса сменил, камеры заклеил, два дня поездил – мне все четыре прокололи… Что делать? Начал и я возить пакетики.
Кстати, именно этому молодому узбеку я обязан прекрасным афоризмом, который сразу же записал себе на память. А было всё просто: в коридоре услышал длинную матерную фразу с характерным восточным акцентом. Оглянулся – увидел Мурада. Поражённый, спрашиваю:
– Как же так, у вас, узбеков, уважение к матери и отцу воспитывается с самого раннего детства, как же ты такие слова допускаешь?
И Мурат, смущённо улыбаясь, ответил:
– У нас так говорит пословица: «Около котла быть – как рукав не закоптить!»
В общении восточные мужчины предельно вежливы:
– Как Ваше драгоценное здоровье, учитель?
– Когда вернусь домой, пришлю Вам фотографию своих гор, клянусь мамой!
Кстати, именно с мусульманами у меня всегда самые горячие споры о женских образах в литературе, о девушках вообще и о русских девушках в частности. Азербайджанцы, чеченцы, узбеки упорно объясняли мне, что все русские девушки – шлюхи.
– Ни одна уважающая себя девушка у нас, – твердили мне, – не пойдёт по улице так, как у вас. Смотрите, как у неё вырез напоказ, она словно кричит: «Глядите, какие у меня сиськи, вот я какая, бегите все за мной!» А потом наденет такую юбку, что её и раздевать не нужно, у неё и так всё наружу! Прямо кричит: бери меня, вот она я! Как её после этого называть?
– Да, а когда она даже и брюки наденет, то такие, что у неё аж резинка от трусов видна, задница на волю рвётся! А как они, ваши, русские, в автобусе сидят! То она ноги расставит, то изогнётся так, что …вах, не буду больше говорить! Нехорошее случится!
Самое удивительное было в том, что по этому вопросу азербайджанца поддержал армянин – это, наверно, единственный случай, когда они были друг с другом согласны.
– У нас развод – это такой позор для мужа и для жены, что вся родня на ноги поднимется! Как это так, ты не смог жить с женой! Что же ты за мужчина? Да, всякое бывает, мужчина может позволить поступки… разные, он мужчина, с него другой спрос, но если женщина пьёт, курит, гуляет, то тогда семья погибнет!
А умница армянин подхватил:
– У нас как воспитывают детей? Идёт дочка на базар – с ней брат. И пусть дочке шестнадцать лет, а брату шесть – он идёт рядом, и не за руку сестра его ведёт, а он на шаг впереди, и мать сказала ему, когда велела в магазин, в аптеку, на базар с сестрой пойти: «Армик, ты мужчина, я на тебя надеюсь, проводи сестру!» И когда сосед или знакомый встретится, он первым поздоровается с мальчиком – как же, он важное мужское дело делает! Понимаете, учитель, он не караулит её, чтобы с прохожими целоваться не стала – нет, он сам над собой растёт, ведь он мужчина, он сестру провожает! И мальчишка ещё не бреется, а уже знает, что он за своих женщин всегда в ответе. И, кстати, у нас почти нет изнасилований! Если кто-то такое и совершит, он всё равно до суда не доживёт, его ещё в следственном изоляторе задавят, как крысу, потому что мы свою родню знаем до двенадцатого колена и за неё отвечаем, и в камере с этим подонком окажется брат тёти двоюродного племянника младшей сестры старшего сына нашего шурина со стороны внучатого племянника той троюродной сестры, что вышла замуж за деверя нашей прабабки. И тогда насильник сам в петлю полезет, потому что это такой позор на весь его род, что он сам жить не станет – что Вы, учитель, об этом думаете?
Я ответил, что всецело разделяю взгляды на воспитание детей, которые сложились у великого армянского народа и которые ещё не успела разрушить западная педагогика с её доктором Споком, феминизмом, толерантностью и политкорректностью.