Когда республику Коми сделали местом отбывания наказания, местом лагерей и ссылки, появились в посёлках (да и в городах тоже) люди, прошедшие «Крым, Рым и Нарым и Кылым». Сантехник, менявший батареи в школьном кабинете литературы, знакомый мне по общежитию весёлый и разговорчивый мужик далеко за пятьдесят, легко и ненавязчиво выпросивший у меня коробок спичек, полпачки сигарет и свежую газету, заметив мой взгляд на его расписанные синими разводами руки – да не руки, а лапищи, явно знавшие и холод, и работу с железом и огнём, и ледяную воду, уютно устроился в углу кабинета возле снятой батареи отопления и, тишком покуривая, прочитал целую лекцию.
– Молодятина в больших городах поворовывает потому, что больше ни на что не способна – им бы пиво дуть да девок щупать. Я ещё помню то время, когда разбой, хулиганка были на зоне позорные статьи. А как же? Разбой – это когда ты дал по башке человеку, забрал у него деньги, часы, сумку… А он, может, из последних сил тянет семью, детей кормит, или сам только что откинулся, то есть недавно вышел, а его изуродовали… А севшие за хулиганские статьи – это вообще отморозки, за пачку сигарет готовы искалечить… Бывало, они в бараке в своей секции зашумят, завозятся, так Гриня-кенарь рявкнет: «Эй, там, сявки, зажмурились на раз!» – и тишина! У таких в отряде-то и голоса не было, слова они на зоне не имели, это сейчас они крутых строят, а за душой-то ничего нет. Был, помню, один такой, как-то рассказал после обеда:
– Малявка по скверу бегала, стольник всё просила разменять, мороженое купить хотела, а вокруг то ли жались, то ли в самом деле денег не было, ну, я подозвал – и разменял!
Дурень долго молчал, ожидал, чтобы попросили продолжить, а потом счастливым голосом продолжил:
– Ага, я и разменял: дал две десятки да три рубля по рублю!
И радостный захохотал!
Был у нас Жека-шахтёр, за неосторожное убийство сидел, он этому уроду без замаха от пола ногой вмазал так, что потом на больничку гадёнка утащили. И никто не возразил – да, всякое было, но полная погань своё место знала!
Мы, бывало, над ними смеялись:
– Что, живодристик, у бабки пенсию отнял, теперь рассказываешь, будто на гоп-стоп ходишь тяжеловооружённый, мелочь тонконогая?
Так один даже обиделся:
– А что, - говорит, – у бабки деньги не такие, что ли?
Тут ему Филипп Казара рассказывает:
– Слушай, как наши дедушки говорили. Вот сидят под мостом два разбойника – старый и молодой. Молодой говорит: «Такая ночь непутёвая. Одну старуху прирезал, так и у той всего копейка и была, зря и резал!» Старый ему дал раз по уху и объясняет: «Дурак ты ещё. Сегодня старуха, завтра старуха, сто старух – вот тебе и рубль! Эх, молодой, учись!»
Так этот придурок головой кивает:
– А что, правильно!
Я же говорю, нет у них за душой ничего, только водка да порнуха, вот и все интересы. Да ещё теперь наркота пошла! На первое место лезет! Я вот читал про этот город наркоманов там, за границей, как его там называют… как они здорово придумали: собрали в одно место всех своих придурков, всю эту шарагу, которая ни работать, ни учиться не хочет, да и не может, как дед мой говаривал про таких: ни жать, ни косить, ни у бабы спросить, и сказали им очень просто…
Мой собеседник со вкусом закурил и продолжил:
– Дали им этого пива, дали наркоты, ведь им шприцы раздают, каждый день чистые, и колись вволю! Только за пределы этой деревни Ширяловки Кумаровской не вылезай! Да они поди-ка там все переписаны, перефотографированы, в картотеки уложены, и если сунется такой придурок куда – тут ему по носу! Сиди, не рыпайся, жри свою ханку и не моги мечтать о другой жизни!
А наши-то рады бы в такой рай попасть, чтобы, значит, и ширево, и девки-дуры, и травка, и врачи присмотрят – заповедник непуганых идиотов. Ведь понятно, зачем это придумано: сюда умные родители своих глупых деток привозят на экскурсию из всех соседних стран. Смотри, дурак, учись, профессию получай, образование постигай, а то будешь вот так, в срано-драных джинсах, в потной майке на полянке лежать, а на тебя, как в зоопарке, смотреть будут, пальцем показывать! Типа, смотри, Гансик, и ты тоже приглядись, Матильдочка, как живут эти гигантские ленивцы! Станете плохо учиться – сюда попадёте!
Да ведь многим нашим это за счастье – так пожить! Ведь у большинства книжки в руках я никогда в отряде не видел, газетку выпросят – так ведь не читать, какие им там события в мире, если они с детства то клей нюхают, то пиво сосут, с этой газетой друг к другу бегают, показывают фотографии: «Смотри, брателло, какие буфера! Вот бы мне такую!» И в ум ни одному не вступит, что они на хрен никому не нужны, нормальная девка такому в жизни не даст – у них ведь ни ума, ни фантазии, ни силы, одна злоба да жадность! И все разговоры у таких об одном, как у подростка: вот у бабки в деревне иконы были, вот бы продать, а лучше в банке кредит взять и свалить, пусть ищут! Один тут как-то мечту высказал: «Выйти бы из подъезда – а на асфальте портмонет лежит! Я его открываю – а там сто сторублёвок… нет! Тысяча тысячерублёвок! Вот уж бы я гулял!»
Нет слов.
Я иногда пересекаюсь с обитателями общежития, мы рассуждаем о разных вещах, порой они сами вспоминают своё прошлое, зону, проволоку – практически ни у кого нет сожаления о бесполезно выброшенных годах жизни. Основной довод: это не мы такие, это жизнь такая! Очень многие готовы без всякого смущения сказать: «Да, я знаю, я украл, отнял, ограбил, с вашей точки зрения мы преступники». Но это не приступ раскаяния, не припадок самобичевания, потому что вслед за безжалостным приговором себе обязательно следует продолжение: «А вы все такие же, только обучены говорить красивые слова. Вот Вы, лично Вы, учитель, никогда не воровали? Врёте, воруют все, только я не боюсь признаться, а Вы и все такие же стесняетесь. Вот Вы рассказывали о барыге, ну, по-вашему, предпринимателе, который дал миллионы на восстановление храма. А он просто с этого что-то имел, причём очень крупно: или деньги, левые доходы отмывал, или ещё какую махинацию придумал, и так каждый!»
И ведь не скажешь такому философу, что эта его правда очень проста, он именно потому готов всех мазать в чёрный цвет, что иначе его картина мира просто рушится! По сути, можно повторить слова Достоевского: «Если Бога нет, то всё дозволено!» Это значит, что если ты утверждаешь, что в любом добром деле заложен обман, притворство, корысть, желание урвать, что чистого, естественного добра просто нет на свете, то тогда и ты не вор, а один из всех, не мошенник, не насильник, просто глупо попался, а вот остальные ещё хуже, но хитрые, сумели скрыть, или богатые, сумели отмазаться – откупиться, или трусливые, поэтому и твердят, что воровать – грех, а самим хочется, но боятся!
И можно сколько угодно говорить, то человек сам кузнец своего счастья, и я, конечно, буду повторять на уроках своим ученикам, что Господь даровал нам свободу воли для того, чтобы мы сами выбирали свой путь и сами отвечали за свой выбор, за все, что свершим, но в душе, как я ни сержусь на их ограниченность, глупость, безделье и бесконечную уверенность в том, что их жизнь – это единственно возможный путь, мне бесконечно жаль их, брошенных семьей и страной, озлобленных от безысходности и невозможности что-либо изменить, часто не имеющих ни дома, ни близких людей... Дай Бог нам не озлобиться, не проклясть их, не отбросить на обочину жизни, подальше от себя! Это так трудно, но единственный путь – тот, который определен в Писании: «Грех ненавидь, грешника люби!»