Это было много лет назад. Я работала в поликлинике уже несколько лет, чему-то подучилась после окончания университета (получила специализацию по медицинской психологии в Институте усовершенствования врачей), понемногу собрала удобные для себя методики и уже поняла, что самый привлекательный и адекватный для меня способ работы — это психологическая консультация. Мать пришла без дочери. Ее голос звенел близкими слезами, а руки комкали полу кофты. — Я не знаю, что делать! Мне так страшно! — сказала она. — Присаживайтесь и рассказывайте. Сейчас во всем разберемся, — уверенно сказала я, никакой уверенности внутри себя не чувствуя. Я проработала практическим психологом уже достаточно, чтобы отчетливо видеть: здесь проблемы не с учительницей математики или курением самой девочки. Девочка Алла всегда была не без странностей. В четыре года спрашивала взрослых: вы чувствуете, как пахнут облака? Неужели не чувствуете? А хотя бы как поет небо, слышите? Потом как-то поняла, что ее вопросы вызывают обескураженность в лучшем случае, и спрашивать перестала. Приблизительно тогда же говорила, что у нее есть свой ручной говорящий енотик, который к ней приходит, когда никто не видит. Енотика звали Иеронимус. Никогда не любила играть с детьми. Играла по преимуществу одна. Потом стала выбирать себе одну подружку, обычно из тихих, не очень умных девочек. Когда исчезала одна (родители Аллы так и не поняли, как именно заканчивались отношения, но одно можно сказать наверняка: их дочь всегда была совершенно неагрессивна), почти сразу появлялась другая. Мамы подружек иногда делились с мамой Аллы: «Послушайте, ваша нашей такие странные вещи рассказывает!» — «Какие же?» — напрягалась женщина. — «Да черт его знает! — пожимала плечами подружкина мама, как правило, тоже не блиставшая умом. — Говорю ж вам: странные!» Впрочем, с годами странности Аллы как будто сглаживались. Она неплохо училась в начальных классах (в средней школе успеваемость снизилась), потом два года с удовольствием посещала театральный кружок. В целом оставалась домоседкой, много читала, перезванивалась с одноклассниками, неохотно, но все же помогала по дому, изредка ходила гулять. Никаких особых проблем с девочкой никогда не было, но… — Сама не знаю почему, но я с ней никогда не могла расслабиться, — призналась мама Аллы. — Как будто все время ждала какого-то подвоха. Она много лет ничего такого не делала и не говорила, но я… С ней никогда не было легко. — Может быть, это вам теперь, задним числом, так кажется? — Нет-нет! Моя мама, когда была жива, тоже это говорила. — А ваш муж, отец Аллы? — Он всегда на работе или в телевизоре, и ничего вокруг не замечает. — Но что же произошло теперь? Наступление подростковости поначалу ничем особым на Алле не отразилось. В тринадцать лет она вставила сережку в ноздрю, немного почитала про Каббалу, немного послушала группу «Рамштайн» и как будто бы угомонилась. Но спустя еще год совсем перестала общаться с приятельницами и часто часами сидела в своей комнате с закрытыми шторами и выключенным светом. — Что ты там делаешь?! — спрашивала мать. — Ничего. Думаю, — отвечала Алла. Потом девочка стала запираться в ванной, где тоже выключала свет и вообще непонятно что делала. Иногда ночью спала в одежде. Стала очень избирательна в еде. А потом наступило самое страшное: Алла начала в пустой комнате с кем-то разговаривать. — Может быть, несчастная любовь, аффект? Злится на кого-то внутри, выкрикивает вслух в сердцах? У подростков бывает… — Нет. Никаких любвей, вообще отношений не было, я бы знала, она же дома всегда. Она кому-то воображаемому отвечает. Спорит. Иногда можно понять. Например: «Нет! Отстань!», «Почему это? Я же говорю, что я…» — Вы наверняка спрашивали ее об этих эпизодах. Что говорит сама Алла? — «Отстань. Ты не поймешь». Вы думаете, это… это уже оно? — Что такое «уже оно»? — удивилась я и тут же по выражению лица матери догадалась. — В семье уже была психиатрия? — Да, — женщина смотрела в пол. — Мой дядя, брат моего отца. Много раз лежал в психушках, покончил с собой в тридцать два года. Их отец, мой дедушка, скорее всего, тоже, хотя там не точно известно, бабушка от него сбежала и не любила об этом вспоминать… — Алла ходит в школу? — Да. Каждый день. Даже если всю ночь просидела в ванной, утром одевается, собирается молча, как робот, и идет. Я спрашивала у классной руководительницы, осторожно, она сказала: да, пожалуй, стала более замкнутой, но это, знаете, такой возраст…Что же мне теперь делать? Вести ее к психиатру? «Вообще-то, наверное, это было бы самое разумное», — подумала я и сказала вслух: — А Алла ко мне придет? *** Алла была невысокая и пухленькая, с круглым родимым пятном на правом виске. Достаточно для своих лет образованная (много читала). Я почему-то думала, что она будет молчать, но она легко откликалась на самые разные темы. Вспомнили енотика Иеронимуса, я ей рассказала, что у моего младшего сына в этом же возрасте был воображаемый друг Максим. Алла, видимо, расслабилась и оживилась, и я решилась спросить напрямик: — А с кем ты разговариваешь сейчас? Лицо девочки стало грустным: — Понимаете, они и прежде иногда были. Но я раньше думала, что их все слышат. А теперь знаю, что не все. — Не все, — подтвердила я. — Ты слышишь голоса? — Да. Иногда это просто как многоголосый шепот или песня без слов… Вы слышали когда-нибудь? — Да. Я всегда слышу такую многоголосую песню в гуле мотора старых автобусов. — Точно! — обрадовалась Алла. — Именно так! Я ее тоже слышала, когда мы с родителями на автобусе в Судак ехали. А иногда… они говорят дурацкое… и еще бывает накатывает такая темная волна… — Что ты тогда делаешь? — Когда волна, надо просто сидеть в темноте и не шевелиться, она рано или поздно уйдет. Если начать суетиться, делать что-то — тогда хуже. От голосов помогает не спать. Когда очень устаешь, они замолкают. Еще помогает ходить в школу. Там они почти всегда молчат… А вот когда я гуляю с подружками, очень мешают, я раздражаюсь, девочки думают, что на них… — А сейчас? — Сейчас молчат. Может быть, тихо-тихо на заднем плане, как прибой, но это даже успокаивает. — Они… эти голоса… они тебя к чему-то призывают? Велят что-то сделать? — Обычно нет. Просто стыдят. Говорят, что я сумасшедшая и меня посадят в психушку. Еще со мной никто никогда не будет целоваться и вообще дружить. Иногда вот не велят раздеваться, говорят, это стыдно… Иногда, что надо помыться… часиков так пять-шесть… Вы знаете, я не хочу в психиатрическую больницу… — Это понятно, — вздохнула я. — Кто ж туда хочет! — А что вы скажете моей маме? Что же я скажу ее маме? Что это, скорее всего, психиатрия? Что нужно идти к психиатру, класть на обследование, лечить таблетками или уколами? Мне на поликлинику много лет приходит журнал «Психиатрия и психофармакотерапия». Там был большой переводной обзор про шизофрению со статистикой по разным странам. Все страны разделены на три группы: где хорошая медицинская помощь таким больным, где средняя и где, считай, никакой. Разные лекарства, количество госпитализаций, восприимчивость к препаратам, а про страны, где почти не лечат и надеяться людям и семьям не на что: «Значительная часть больных дольше, чем в двух других группах, сохраняет социальное функционирование». «Ребята, вы сами поняли, что написали?» — подумала я, дочитав этот обзор. Она же пока сама держится. На пределе, да, но — своими силами. Все явно запустилось гормональной перестройкой, обычное дело для дебюта всяческих психиатрий. Может ли быть потом «отлив», ремиссия? Может быть, я это знаю доподлинно. Сколько я видела всяких шарлатанов, которые утверждали, что шизофрению можно лечить психодрамой, глубинной психотерапией, трансперсональной коррекцией или танцами! Порядочно. Встать в их ряды? — Там, среди них, есть один, — напомнила о себе Алла. — Он говорит: держись, не сдавайся, тогда прорвешься. Я ему иногда верю, иногда нет. Шизофренический голос, поддерживающий носителя симптома? О таком я ни разу до этого не слышала. — Это тебе повезло. Но они у тебя вообще мирные. — Так ведь и я сама мирная, — улыбнулась Алла. — Откуда бы взялось? — Да, мирная. А еще умная и сильная, — твердо сказала я. — И тот твой голос прав: пока ходишь в школу, пока сохраняется социальное функционирование из того чертового обзора, у тебя есть шанс прорваться. *** — Не сдавайте ее пока! — сказала я матери. — Ее мозг сражается. Ее демоны не слишком агрессивны, как и она сама. Антипсихотические лекарства уберут позитивную симптоматику, но одновременно снизят ее собственный защитный потенциал. Давайте еще подождем и обсудим, как вы можете поддержать ее в семье. Тут главное — не навредить. — Спасибо вам! Я так надеялась, что вы именно это скажете, — со слезами на глазах сказала женщина. Я очень злилась себя. У девочки была психиатрия. Сейчас или потом — она приведет ее к краю… А нас учили: чем раньше начато лечение, тем лучше качество ремиссии. По крайней мере, первой из них… Я должна была направить их к специалисту. *** Моя искренность с читателями имеет предел. Если бы не окончание этой истории в реале, я бы никогда вслух не призналась, так и носила в себе, как не неудачу даже, а этический казус, в котором я повела себя вопреки профессиональной этике. *** Она гуляла на детской площадке. Бесполый на вид ребенок был в дутом розовом комбинезоне — наверное, девочка. «Не может быть!» — подумала я и стала заходить справа — там должно быть родимое пятно. Висок прикрывала прическа, но она заметила мой пристальный взгляд и мои маневры. Присмотрелась и уютным жестом прижала ладонь к круглой щеке. — Не может быть! — воскликнула она. — Неужели вы все еще здесь работаете?! — Ага, — кивнула я, не найдясь, что сказать еще. Не спрашивать же у выросшей Аллы: «Как же тебе удалось не сойти с ума?» — Ой, я так рада вас видеть! Вы знаете, я даже хотела потом еще к вам прийти, особенно когда беременная была, но думала, что вы уже не работаете, наверное, да и не примете без ребенка… — Ну почему же… — Мы к вам запишемся и придем, — твердо сказала Алла. — Ей уже два с половиной года, а она все еще с соской засыпает. Все говорят, что это безобразие, но я не знаю, как… — Конечно, приходите, обсудим. Я уже уходила, довольная, как налопавшийся сметаны кот, когда она окликнула меня: — А вы помните, тот голос, который тогда велел мне не сдаваться? Я молча кивнула, снова начиная бояться. — Он потом был немножко на ваш похож! — Алла лукаво улыбнулась, а я сама ощутила на своем лице растерянную гримасу. — После школы они у меня вообще дрессированные стали. А сейчас я так с ней не высыпаюсь, что вообще ничего. Хоть на старом автобусе поезжай кататься, чтобы послушать… Да, чуден мир. Много кем мне приходилось в жизни побывать, но вот голосом в чужой голове…