В послеобеденный час в маленьком городке со старинной крепостью, царила необыкновенная тишина. На овощных прилавках вяли артишоки и брюссельская капуста, а под широкими тентами клевали носом любители кофе.
У всех домов были опущены жалюзи, как веки, и у входных дверей спали посаженные на цепь кошки. И хотя был сентябрь, стояла невыносимая жара и предательски цвели каштаны — цвели, плодоносили и теряли листву, все одновременно.
В послеобеденный час в зоопарке города со старинной крепостью тоже было очень тихо. Берберийский лев с большой головой лежал, похожий на мягкую и безобидную игрушку. Бизон завалился на вскопанный пригорок и жевал жвачку, густая слюна тянулась по земле, а хвост лениво помахивал, отгоняя мух.
Медведи, стоя на задних лапах, выпрашивали конфеты, молитвенно складывая лапы на груди. Черная обезьянка грустила, стучала время от времени в стену и затем в ожидании прикладывала ухо к решетке, возлагая на эти действия, как и все пленники, большие надежды. А тюрьма есть тюрьма.
Змеи переваривали пищу, черепахи ничего не делали, маленькие голубые попугаи висели вниз головой, но это не мешало им щебетать еще веселей, в то время как две очаровавшие друг друга птицы из их числа, сидя на жердочке, закрыв глаза, целовались страстно и долго.
Иногда тишину нарушали вскрикивания эму, и розовые пеликаны вздрагивали во сне. Они просыпались, чтобы зевнуть, открывали желтые кошелки своих клювов и затем снова прятали голову под крыло.
Старый Антуан принес газелям ведро моркови и смотрел, как красивые, животные приближались к кормушке. Он был стар, этот человек, и знал все обо всех, кто сидел здесь в клетках, все до мелочей: причины, их беспокойства, взрывы ярости, отчаяния, безразличия, тупости, послушания.
Всякий раз, когда Антуан, сделав круг, подходил к орлу, он останавливался и спрашивал:
— Как жизнь? — и, не получая ответа, только вздыхал.
А иногда он был более разговорчив:
— Меня потому не посадили на цепь, что я уже конченый человек, нет никакой охоты бежать отсюда.
В этот послеобеденный час около орла стояло два посетителя: какой-то господин с маленьким мальчиком. Это было событием, орел уже давно ни для кого не представлял интереса. Но этот господин рассказывал мальчику о высоких орлиных полетах, во время которых с земли видна только далекая точка. И что орлы любят огромные горы, светлые утра и прохладные вечера.
Ребенок в синей шапке с интересом рассматривал большую черную птицу, которая сидела, как чучело, с тупым взглядом, вобрав голову в плечи. Вот так орел просидел уже много лет. Очень много лет! Когда-то в молодости он стал пленником и приготовился к смерти. Никого к себе не подпускал близко, не принимал пищу, мучился и бесновался в отчаянии. Это было нечто такое, на что трудно было смотреть.
Всякий раз, мысленно видя огромные скалы, казавшиеся воплощением вечности, вспоминая прохладные вечера и ясные рассветы, он оживал, и тогда надетая на его ногу толстая железная цепь звякала. И все-таки он не умер от тоски и жажды свободы, с ним случилось нечто гораздо худшее: с него сняли цепь, потому что она стала уже не нужна.
Теперь он сидел, глядя тупо, как слепой, жадно ел все, что ему давали, будто бы и не было никогда у него под крыльями ни синей глубины, ни зеленых сутулых холмов, которые он любил разглядывать с высоты, ни горных озер, обрамленных скалами.
— Он ведь свободен! Почему же он не улетает? — спросил мальчик в синей шапке.
— А он привык,— ответил сторож зоопарка Антуан.
Мальчик взял господина за руку, и они долго смотрели вслед Антуану, как тот шел, вобрав голову в плечи, пока, наконец, совсем неисчез за железными прутьями клеток.