«…- Так что, внутреннее беспокойство пригнало тебя сюда, или что-то ещё?
- Ты зришь в корень. Но беспокойство о другом. В плане материальном я сделал всё, что мог из мне доступного, чтобы все, кто оказался в зоне моей ответственности без необходимого не остались и даже полвека спустя после моего ухода в мир иной. Конечно, если не случится какого-то глобального форм-мажора, а они в истории человечества уже не раз бывали. Но в этом я не волен. Знаешь, я, как и ты, понимаю всю зыбкость и негарантированность реальности.
- Ну, сейчас ты меня поразил. То, что мы могли быть не только в сексе на одной волне, я помню. Ты всегда хорошо чувствовал фактуру реальности. И тогда в молодости, когда мы вовсе не в таких категориях о мире, жизни, людях говорили, отличался глубиной. Не было в тебе поверхностности. Теперь я понимаю почему. Это от твоей мамы, из твоего детства. Я и тогда видела, что ты внешнему миру только приоткрыт. Внутри у тебя несравненно больше. Но борзость молодости многое подвергает осмеянию. Я и тогда понимала, что ты проворно меняешь маски: рубаха-парень, мачо, комсомольский лидер, а твое истинное лицо рельефнее, мудрее и, как-то старшее физиономий на масках. Может, потому-то ты мне и был интересен, но ты поразил меня тем, что так вот сейчас открылся. Не много есть людей, с кем можно говорить на одном языке, и мне нравится, как ты это формулируешь… Извини, я тебя перебила.
- Да и тебе спасибо. Даже если бы от поездки осталось только то, что ты сейчас произнесла, мне стоило приезжать, но я о другом. Понимаешь, комсомол, молодость, ты… Потом борьба за место в мире, потом вторая большая любовь. Это окрашивало жизнь какими-то большими целями. Сейчас в бизнесе всё ровно, настолько, конечно, на сколько это возможно с нашими реалиями. Ну, и здесь уж как у всех. Та модель, которая у меня с партнерами сложилась уже отстроена, её нужно поддерживать, следить, но это - уже данность и перешла из категории страсти и цели. С любовью, ты знаешь, она - в воспоминаниях. Варвара с Никитой - это, скорее, средство избавления от одиночества. Да, я их люблю… Но с тобой же нужно честно. У меня пропало ощущение большой цели. Да её просто нет! Появилась какая-то психология обывателя что ли: за тем присмотреть, там подыграть, причём такое самоощущение не только у меня. Мой партнер, тот, что спецназ и экономический гений в одном флаконе, примерно в таком состоянии. Он подсел на алкоголь. Меня это тревожит, но я его понимаю. Мы то с ним такие душеспасительные беседы с полным духовным обнажением не ведём, но я чувствую, что прав. У нас кризис больших целей.
- И что? Ты ждешь, что я тебе их нарисую? Тебе и твоему бизнес-партнеру? Ты не сильно меня переоцениваешь? Я что, Всевышний? Да все бредут по жизни в поисках смысла… Все, кто хоть одну извилину имеют. Знаешь почему война, болезнь, катастрофы являются самым ярким событием в жизни человека? Потому что всё остальное, кроме самой жизни вообще, становится вторичным. И ты хочешь, чтобы я придумала тебе цель, сравнимую по влиянию на мироощущение с перечисленным? Господи, спаси и сохрани.
- Ну чего ты взвилась? Я приехал говорить с тобой. Как знать, а вдруг меня что-то посетит. Озарения жажду, вот чего. Не переваливай на себя мои проблемы. Дай мне пожить пару дней рядом, вдохнуть, выдохнуть и оглядеться. Пансионат покажешь?
- Завтра… Сегодня ужин, вечер у камина, светская беседа. Подходит?
По двум этажам их строящегося пансионата Лидер пробежал с видом хозяина. Учинил допрос с пристрастием прорабу Петру Ивановичу, осмотрел техническую документацию и вынес вердикт: пока не перекрыли крышу, нужно возвести облегченный вариант третьего этажа, под полноценный зимний сад, музыкальную гостиную, выставочный зал, особенно когда услышал, что первый кандидат в постояльцы - художник.
- Ты с ума сошёл! А сроки? А проект? А деньги? – Лялька взорвалась от этой маниловщины. – Ты ещё скажи, что и участок земли нужно побольше.
- И ты абсолютно права – нужно выкупить соседний участок. Домик там приличный, вполне для персонала подойдёт.
В их пансионате он начал хозяйничать, словно имел на это полное право. Петру Ивановичу велел снять копию проекта, сразу же кому-то отзвонил с распоряжением по телефону в Москву, друга-чекиста Петечку, имея целью обременить просьбой о возможности выкупа соседнего участка, пригласил на ужин, позвал к Ляльке вечером. В Ляльке боролись противоречивые чувства: он её раздражал и восхищал одновременно. Она так давно привыкла всё планировать, решать да и делать сама, что это вторжение в зону её интересов и ответственности, совершенное так бесцеремонно, просто обезоружило. С внутренним бешенством она как-то быстро справилась, потому что, конечно, он, по сути, был прав. Да к тому же она точно знала, если он сюда влезает, значит все свои идеи профинансирует, но вот так в лоб, без всякой подготовки взять и вторгнуться в сферу её влияния, распорядиться стройкой и её планами на вечер… Нахал. Так с ней давно никто не поступал.
- Знаешь, а меня завела идея пансионата, - сказал он, примиряюще взглянув на Ляльку, после ужина с Петечкой, когда тот благополучно отбыл, приняв под козырек просьбу о соседнем участке. – Даже какой-то азарт появился. Забытый вкус, скажу я тебе. Ой, здесь так хорошо! Здесь что ли, у тебя под боком особнячок построить? – и он махнул головой в сторону соседнего лесничества.
- Во-первых, там лесничество, если ты не понял, территория с особым статусом. Во-вторых, о таком соседстве я не мечтала, уволь.
- Ну, про территорию ничего не говори. У любой проблемы есть только цена вопроса и процедура, - он довольно нахально посмотрел на Ляльку, в которой уже почти явственно поднялась волна негодования, примерно, как на стройке. – А про соседство ты зря. Я – человек мирный, да и сюда бы приехал совсем уж на старости лет, когда отошёл бы от дел, и приехал. Вели бы мы с тобой вечерами долгие, умные беседы. Я бы тебе сирень к порогу приносил, опять же, твои любимые фиалки.
Она давно всё поняла: он хочет вывести её из состояния гнева, в котором перемешалось всё: их давнее прошлое, её зависимость теперь уже от его воли, права на которую открывают его деньги, которые он, она уже с этим смирилась, правда, не без доли облегчения, вложит-таки в их пансионат. Она знала, что в пансионате он увидел возможность как-то связать себя с ней, Лялькой. Да, с одной стороны это, конечно, лестно – значит дорожит общением. С другой – она боялась, что его вторжение в её мир приведёт к неизбежным переменам. Каким? Ей казалось, что только-только всё устоялось, что-то стало отдаленно напоминать хоть какую-то предсказуемость, смахивающую на стабильность. В глубине души она понимала, что стабильность – это не про неё, да и вообще, не про наше время. Турбулентность – стиль эпохи. Но, как любой человек, она надеялась, что, разобравшись со своим прошлым, а на это у неё ушли годы, можно яснее прочертить перспективу будущего. И вот он, человек из её прошлого, с которым, как казалось, она давно простилась, врывается в её жизнь. Одно успокаивало, по крайней мере, он через два дня отчалит. "Успокойся, Ляля! Вспомни, что ты гостеприимная хозяйка. Да и к тому же, он ещё не перешел к главному, ради чего он приехал», - вовремя подсказал ей внутренний голос.
- Слушай, а рядом с домом твоей второй любви на старости лет ты тоже что-нибудь отстроишь? – ехидно спросила она.
- Ой, узнаю тебя! Как же ты одним вопросиком можешь выразить так многое! Ну сильна! Нет, в её мир я вторгаться не буду. Для меня она условно иммигрировала в Австралию, табу.
- А, значит в мой мир ты влезть можешь.
- Да. Могу, смею, хочу.
- Слушай, если думаешь, что я сейчас взорвусь от гнева, не дождёшься. Скажу, что ты очень самонадеян. Да и то хорошо, что от дел ты отходить не собираешься: Киту лет всего-ничего – обязательства подопрут. Так что зароем топор войны и не будем о проблематичном будущем, да и не ради пансионата ты приехал.
Для чего он приехал?..»
