Я возвращался из рядовой короткой московской командировки в Нижний Новгород на вечернем «Сапсане». Когда я уселся в свое кресло у прохода за четырехместным столом, за другим таким же столом через проход было пусто. Отправление близилось, и пассажиры потихоньку подтягивались, занимая одно место за другим. Вот у моего стола уже комплект, а у соседнего ближайшее ко мне место заняла старая добрая бабушка, и тут же задремала. Вдруг как-то сразу, с шумом и энергией, как будто к нам проникло что-то яркое и светлое, в вагон вошли трое музыкантов с Владимиром Спиваковым во главе. Увидеть знаменитость в обыденной обстановке в первый момент всегда удивительно, и я, несколько опешив, невольно спросил: «Здравствуйте, Владимир Теодорович! И что это Вас к нам в Нижний занесло?» Я не только не был с ним знаком, но даже никогда близко не видел, правда, на его концерты ходил несколько раз. Так что мой рефлекторный вопрос был неожиданным даже для меня самого. «Здравствуйте», - ответил удивленный Спиваков, приглядываясь ко мне, - «Я в Нижнем учился когда-то, я сейчас вот еду на свой концерт!».
Про Владимира Теодоровича я знал мало, только те отдельные факты, что изредка попадалось в журнальных заметках. Знал, что он – ленинградец, но родился в войну в эвакуации. Знал, что он в детстве и юности серьезно занимался боксом. Знал, что один из его учителей, легендарный композитор и дирижер Леонард Бернстайн, подарил ему свою дирижерскую палочку, и Спиваков на концерты выходит с ней, как с талисманом.
Маэстро поместился в кресле у окна за соседний стол лицом ко мне. Напротив него рядом с бабушкой сел молодой музыкант, а около Спивакова у прохода расположился его пожилой коллега. Мне было чрезвычайно интересно наблюдать за музыкантами, и я бы с удовольствием поменялся с доброй бабушкой местом, но постеснялся просить. Пробудившись ото сна, бабуля поздоровалась с Владимиром Теодоровичем, и тут же тренированным глазом заметила, что он простужен. Действительно на его шее был повязан шарф. Маэстро признался, что его чуть продуло, и горло немного болит. «Вам надо выпить чай с лимоном!»- сделала старушка политическое заявление. Она тут-же отловила проходящую проводницу и потребовала чаю, да с таким напором, что той было некуда деться. «Положите туда две дольки лимона!»- требовала бабушка. И когда эликсир был подготовлен и доставлен, с роковой улыбкой преподнесла его Спивакову. Как бедняга не упирался и сколько ни говорил, что не хочет, бабуля была непреклонна. Морщась и кашляя, маэстро выпил кислую и горячую жидкость до дна, и испуганно посмотрел на соседку. Но бабушка удовлетворилась и снова впала в забытьё.
Спиваков же был полон энергии, и достал ноты. Я в первый раз почувствовал, что видит в них большой музыкант. Владимир Теодорович взял в руки толстый синий маркер, и раскрыл много раз прочитанную партитуру. Он смотрел в ноты, и ощущалось, как в его голове бушует музыкальный ураган. Маэстро ставил маркером крупные галки и рисовал стрелки, соединяя нотные линейки на разных разворотах, как полководец рисует на карте план будущего сражения. «Прокофьев гений!»- возбужденно говорил он пожилому соседу, толкая его в бок. «Ты посмотри вот здесь, и вот здесь!»- Спиваков совал ему под нос партитуру и водил по ней маркером. «Да, да,»- отмахивался пожилой, которому просто хотелось спать, и было совершенно не до нот. Отстав от явно дремлющего коллеги, Теодорович продолжил работу в одиночестве. Он словно заново исследовал произведение, как редкостную головоломку, и постоянно находил в ней новые оттенки и горизонты. Маэстро видел всю партитуру сразу, как картину, и мог свободно проиграть в себе любую ее часть. Мне пришла в голову аналогия из современных фантастических фильмов, где суперкомпьютер демонстрирует парящую над столом сложнейшую трехмерную модель, а герой крутит ее, приближает, изменяет одним движением руки. Вот оно, слияние алгебры и гармонии, любовался я.
Прошло более часа, и маэстро закончил работу, убрав партитуру. Пышущая энергия не давала ему сидеть спокойно, и ему явно хотелось общения. Сначала Владимир Теодорович обращал свою речь к молодому музыканту, но, видя мой интерес, включил в круг общения и меня. Это был практически монолог нашего гения, хотя иногда он начинал разговор о простых вещах.
Например, просил совета по постановке на учет и техобслуживанию автомобиля Ренджровер, и мы его просвещали. Но в основном маэстро рассказывал о своих музыкальных начинаниях, о Доме музыки в Москве, о школе для одаренных детей и важности музыкального образования с раннего возраста. Владимир Теодорович был вхож в самые верхние круги нашего государства, мог свободно общаться с Президентом и премьером, делая невозможное для других. Было видно, что хоть простейшие бытовые вопросы ему в диковинку, он не только маэстро в башне из слоновой кости, но и крупный, если не крупнейший, организатор музыкального дела в стране. Какой же должна быть производительность мозга и сколько надо сил, чтобы так все успевать, да еще и радоваться жизни при этом?!
Да, сидела в нашем герое некая веселая чертовщинка! утомившись от рассуждений об устройстве вселенной, Спиваков перешел на анекдоты, в основном известные, и на истории из его жизни, что было гораздо интереснее. Я своими словами воспроизведу некоторое из сказанного, но буду вести повествование от лица рассказчика.
История 1.
В восьмидесятом году мы с «Виртуозами Москвы» первый раз поехали в Италию на гастроли. Почти сорок человек народа, инструменты, ноты, костюмы! Организаторы от принимающей стороны посадили нас в шикарный автобус, и отвезли в забронированный отель. Гостиница была не очень большая, но со своим рестораном. А в ресторане была одна фишка - бассейн с фонтанчиком, в котором плавали рыбы. Этих рыб помощник повара отлавливал прямо при посетителе. Гость показывал, какую рыбу он хочет на ужин, помощник повара ловил бедняжку сачком, а повар готовил.
Видя заселяющуюся под вечер толпу народа интеллигентного вида с багажом, хозяин гостиницы потирал руки, и стал готовить ресторан для желающих поужинать. Официанты застелили столы свежими белоснежными скатертями, поставили блестящие фужеры, положили приборы и салфетки. Запустили в бассейн рыбу и стали ждать, когда «оспити русси» спустятся к ним, чтобы отведать их блюд, и принести заведению законную прибыль. Однако ожидания оказались напрасны. Откуда итальянец мог знать, что у русских за границей в восьмидесятых годах не было денег! А жалкие командировочные, что были, каждый берег, как зеницу ока, чтобы купить гостинцы близким, или что-то нужное, чего было не сыскать на Родине.
Все оркестранты ужинали в номерах привезёнными с собой из Союза рыбными консервами, запивая их чаем, вскипячённым в стаканах маленькими кипятильниками. Ближе к ночи я с парой основных музыкантов спустился в пустой ресторан выпить кофе и обсудить предстоящий концерт. От рыбы, которой соблазнял нас подбежавший официант мы решительно отказалась. Как и вообще от ужина, взяв что-то перекусить. Не успели мы сесть за стол, как к нам подошел встревоженный хозяин гостиницы с вопросом: «Уважаемые сеньоры, а где же все?» Пришлось отвечать, что они не придут. «Но почему!?», - вскричал изумленный ресторатор. Говорить, что мои коллеги от безденежья питаются килькой в томате, как-то не хотелось, поэтому пришлось сказать: «Мы, русские, вообще не ужинаем, такая традиция!». «Как жаль, что я этого не знал», - посетовал огорченный хозяин, - «А мы то уже запустили в аквариум рыбу!»
История 2.
Тоже начало восьмидесятых. Популярность «Виртуозов Москвы» растет, как снежный ком, и нас приглашают дать несколько концертов в Германии. Мы прилетели в страну на самолёте, а дальше должны были перемещаться поездом. Организатор гастролей, известный немецкий музыкант и концертмейстер, ждал нас на вокзале небольшого города, на котором у нас должна быть пересадка с одного поезда на другой. До этой точки мы добрались благополучно, и весь оркестр с сопровождающими лицами, инструментами и багажом огромным табором разместился на перроне. Немец заметно нервничал, потому что проходящий поезд, на который мы должны были сесть, стоял на этой станции только две минуты. Он делился со мной своими опасениями,размышляя, что надо немедленно идти к дежурному по вокзалу, объяснять, что поезд задержится, и гадал, во сколько это ему встанет. Я как, мог успокаивал коллегу, а тот никак не мог ни на что решиться.
И вот, настало время Ч! Шипя тормозами, вдоль платформы катится поезд. Все пять десятков советских граждан принимают позу низкого старта. Немец, прикрывая глаза рукой, боится смотреть на происходящее и ожидает худшего. Еще не успела раскрыться подножка, и проводник -выйти на платформу, как наш человек уже лезет в дверь, и сует работнику «Дойче бан» кучу билетов. Пока тот растерянно разбирается в кипе бумажек, в вагон врываются, оттирая проводника в сторону, наши люди. Миг, и окна настежь раскрыты! Еще секунда, и прямо в свободные проемы рам оставшаяся часть музыкантов с перрона передают контрабас и виолончели! Туда же летит багаж. Те, кто помоложе, как акробаты залезают через окна, те кто посолиднее стремительно заходят через дверь. Прошла минута, и немец с отвисшей челюстью разглядывает опустевший перрон, а ко входу в вагон прижимается слегка растрепанный проводник. «Ну вот и все», - спокойно говорю я, беря остолбеневшего организатора за руку. «Да…»- после паузы говорит он, - «Теперь я понял, почему вы выиграли войну.»
Замечание о жизни.
Я люблю летать на самолетах, и чем дальше рейс, тем, лучше. Самолет поднимает нас над Землей, ближе к Богу, и музыка на высоте звучит лучше и как-то особенно чисто. Мне совсем не тяжело в долгом перелете, можно открыть партитуру и спокойно работать, и Бог будет помогать тебе, как будто сидит рядом и открывает самое сокровенное.
Когда Владимир Теодорович вышел пройтись по вагону, чтобы размяться, я тоже встал и мне удалось недолго накоротке пообщаться с ним. Было очень отрадно, что напротив меня стоял жадный до жизни гений, но могущий говорить и о простых вещах. Редко, но встречаются такие контактные и светлые душой люди, беседовать с которыми одно удовольствие. И все же я понимал, что предо мной особенный представитель нашей расы (если только нашей), потому что почти физически слышал играющую в нем музыку, и видел в его глазах отражение блистающего неземного мира.
Но поезд прибыл на Московский вокзал, и пассажиры засобирались на выход. Спиваков нес скрипку в каком-то необычном, мягком снаружи футляре. Поскольку у меня вещей не было, я предложил помочь ему нести багажную сумку. Сумка оказалась совершенно неприподъемной. «Там ноты». - ответил маэстро на немой вопрос. Мы пожали друг другу руки на платформе. К Спивакову уже бежала встречающая женщина с цветами, а рядом на парковке музыкантов ждал автобус. Поводив гения взглядом, я сказал, - «Спасибо, жизнь!» - за то, что она без устали и даром преподносит нам волшебные мгновения.