После выпуска из Суворовского военного училища, отгуляв отпуск, прибыли мы для дальнейшего продолжения учёбы в ВВКУ. Почти всех выпускников назначили командирами отделений или взводов, над недавними выпускниками гражданских школ, но были там и ребята срочники из действующей армии.
Сейчас поражаюсь, как были для нас тогда важны некоторые мелочи, ради которых мы готовы были рисковать даже карьерой. Были тогда в моде брюки клёш ( клефаны - на молодёжном сленге). Ну я тоже сшил себе, пока был в отпуске, такие, естественно, цвета хаки под китель. Нарушать выданную военную форму было нельзя. Вещь не соответствующую уставной форме отбирали, а нарушителя наказывали.
И вот я прилетел к новому месту службы, выхожу из здания аэровокзала в этих клефанах и вижу, напротив через дорогу стоит военный патруль, как водиться впереди офицер с портупеей и кобурой, чуть дальше два курсанта третьего курса (определил по трём шпалам на рукавах, а у меня одна, хотя я в армии тоже был третий год, если Суворовское считать).
Понимаю, в растройстве, что попал. Убежать в незнакомом аэропорту не смогу, они здесь местность за три года изучили, а я ещё и с чемоданом. С документами всё в порядке, но на мои клефаны они уже внимание обратили. Начинать учёбу на новом месте с залёта в комендатуру, перспектива не очень, да и модные штаны новые жалко! И тут от остановки мимо отползает автобус, здоровенный «Икарус», и отгораживает меня от, уже начавшего движение в мою сторону, патруля. Я начинаю бежать с автобусом рядом, прикрываясь его корпусом, соображая что делать дальше. Но тут водитель, видно решив, что я отставший, притормаживает и приоткрывает дверь, я пулей влетаю в салон, он добавляет газу и входит в поток транспорта. Уф, пронесло! Так началась моя учёба в ВВКУ.
После зачисления перед принятием Присяги, как полагается проходим «курс молодого бойца» (КМБ — воен. сокращение), изучаем азы военного дела. Построил вечером нас командир потока ( курс состоял из двух потоков) — молодой лейтенант, очень надменный и важный, хотя сам ещё недавно был курсантом ( а может, именно поэтому), крутя связку ключей на указательном пальце подходит к одному, крестьянского вида, коренастому курсанту, которому эти азы давались не очень легко и спрашивает:
- Товарищ курсант, вы почему такой тупой? В школе много двоек имел?
Курсант, напирая на раскатистое «О», отвечает:
- Не ооодной, тооварищ лейтенант!
- Что, все тройки? - покачивая головой и корпусом в такт вращения ключей, продолжает допрос курсовой.
- Трооек, тоже не былооо!- уже с обидой отвечает курсант.
- Что, одни четвёрки? - наседает офицер.
- И четвёроок небылоооо! - бубнит парень.
-Неужели одни пятёрки? - не унимается офицер.
- Так точнооо, товарищ лейтенант!
- Дак, ты ещё поди и на золотую медаль претендовал? - огорошенно продолжает допрос офицер.
- Поочему претендоовал. Имею!
Строй уважительно загудел.
После долгого притирания к новому училищу, со второго семестра начали нас, наконец-то, отпускать в увольнение. Знакомств в городе ещё не было и ходили, что бы город изучить, на девчонок поглазеть, сладостей поесть, на аттракционах в парке покататься, да кино посмотреть. На большее время не хватало. Всё это можно было получить в ЦПКО (если коротко -просто парк). Поэтому там можно было встретить всех увольняемых с первого курса. Старшекурстники, если и заходили в парк, то только для того, чтобы под ручку важно прогуляться со своими подругами и поймать наши завистливые взгляды.
Опаздывать с увольнения было просто не возможно и неважно на сколько, хоть на минуту, хоть на час, так как ты мог получить не только наказание в виде нарядов в не очереди, но и лишиться права на увольнения на месяц, а то и больше. Общественный транспорт в СССР ходил неритмично и непредсказуемо и почти всегда переполненный, особенно в часы пик. Такси было не по карману и по мобильному телефону его не вызовешь (даже выражения «мобила» тогда не было). Поэтому возвращались загодя или неслись как, загнанные лошади, распугивая пешеходов дробной поступью солдатских ботинок. Как-то мы с моим товарищем Иваном, простояв час на остановке у парка, провожая взглядом проходящие мимо переполненные троллейбусы, с тоской в душе начинали понимать, что вероятно, мы опоздаем.
Очередной троллейбус провыл мимо остановки с висящим гроздями народом в незакрытых дверях, но вдруг он метрах в пятидесяти притормозил, что бы высадить пассажиров, и мы с Иваном рванули, как будто за нами неслась стая голодных волков, прямо по проезжей части, лавируя между «жигулями» и «москвичами» ( не поверите, но иномарок тогда не было, от слова «совсем»). Догнав троллейбус, я как таран врезался в в толпу висячих пассажиров (тут было не до этикета), но зацепиться за какую нибудь ручку не смог и начал валиться назад, не желая убирать ногу с подножки, но тут меня нагнал Иван и так саданул меня в спину, что я на полкорпуса погрузился в людскую массу, которая крякнула от сильного сжатия, но так меня сдавила, что развернуться и подать другу руку не смог. Троллейбус тронулся, и в окно я наблюдал стоящего на дороге Ивана, но даже вылезти обратно я не мог. Машина набрала скорость и вдруг начала тормозить на светофоре, Иван рванулся в след, я не понимал зачем он догоняет. Всё что я мог сделать для него, это вывалиться наружу, что и пытался сделать, не смотря на ворчание окружающих:
- Ты уж разберись — ты сюда или отсюда!!!
Тем временем Иван вновь почти догнал троллейбус, но загорается зелёный сигнал светофора и он начинает движение. Курсант из последних сил догоняет машину и хватается за канаты, болтающиеся напротив заднего стекла и повисает на них. Канаты натягиваются и рога троллейбуса слетают с контактной сети и грустно повисают по разным сторонам, он останавливается посередине забитого транспортом перекрёстка.
Я обомлел, как и все, но, воспользовавшись возмущённым выдохом пассажиров, сумел, наконец-то, развернуться к двери и втащить товарища на подножку. Вышел водитель, одевая верхонки, матерясь на чём свет стоит, начал тянуть канаты, надевая рога на контактную сеть, и орать:
- Пока двери не закроются — не поеду!
Но никто и ухом не повел, троллейбус тронулся. С увольнения мы вернулись вовремя.
Отправили нас как-то в караул. Караульное помещение, это единственное помещение, где находиться оружие в заряженном виде, даже в оружейной комнате хранятся автоматы отдельно, патроны отдельно. Поэтому там железная толстая дверь, которую охраняет вооружённый караульный, с правом открывать огонь на поражение, на окнах железные решётки, в общем, маленькая крепость, из которой можно выходить только очередной смене. Еду и то в термосах со столовой доставлял наряд. Ходить в караул мы любили, хоть немного от учебного процесса сочкануть, но этот начался со сверхъестественного события.
Когда очередная смена пришла с постов и села обедать, белый круглый матовый плафон, который от долгого висения под потолком покрылся толстым слоем пыли, без видимых причин, вдруг отцепился от своей ножки и нацелившись в голову сидящего под ним курсанта, таки попал в цель! Шар разлетелся, как осколочная граната. Раздался нешуточный грохот, переполошивший всю караулку. Курсант отделался шишкой на макушке, которая посинела минут через тридцать , потому что обедал в зимней шапке с распущенными клапанами. Морозы тогда стояли под тридцать и на посту, особенно ночью так замерзали, что не могли отсоединить магазин от автомата при разряжении оружия, после возвращения с поста. Отсюда и спасительная шапка на голове.
При заступлении на пост одевали поверх шинелей овчинный тулуп с воротником, который в стоячем положении, был выше шапки, на ноги наматывали двойные портянки и всовывали в огромные валенки. И все-равно в концу двух часовой смены, казалось что мозги и то замёрзли. Поэтому при возвращении в караульное помещение валенки, ватные верхонки, портянки раскладывали на сетку в сушильном шкафу ( металлический ящик, размером с большой шифоньер, в котором снизу разогретые до бела толстые спирали и несколько рядов полок из крупной металлической сетки, температура в нём была градусов восемьдесят). Сам шкаф тоже раскалялся и в комнатушке было от него жарковато. Прибывшая с постов смена долго от туда не выходила, отогреваясь.
И вот поднимают ночную смену заступать на посты, все получают оружие, надевают на себя амуницию и строятся в коридоре на инструктаж и проверку. Сразу видно одного не хватает. Разводящий бежит в комнату отдыха, может не проснулся от команды. На топчанах пусто, на всякий случай заглядывает под них — ни кого! В комнате бодрствующей смены искать не где - длинный высокий стол и две скамейки. Осталось комната начальника караула, совмещённая с оружейкой, комната приема пищи (четыре стола на четыре человека каждый и немного стульев) и сушилка. Больше искать не где. Все разбежались смотреть. Нет человека!
Капитан, начальник караула (начкар), побледнел и метнулся в оружейку считать автоматы. Уф! Все на месте. Значит сбежал без оружия. Выглянул за металлическую дверь:
- Часовой, курсант такой-то, не выходил?
Тот удивлённо (без разрешения начальника караула тот не имеет право ни кого не впускать и не выпускать, даже если это сам генерал, к тому же дверь замыкается изнутри и ключи у начкара):
-Ни как нет!
Решетки на двойных окнах, из толстых чугунных прутьев целы и своей конструкцией не предполагают открывание. Все в прострации. Нечисть, сбросившая плафон на голову разводящему потрудилась, не иначе.
- Обыскать караульное помещение по новой! - командует начкар, с растерянным лицом и печатью лёгкого испуга.
Все разбредаются, уже потеть начали в тулупах, лица у всех раскраснелись. И вдруг из сушилки, в которую не забегал разве что ленивый, на цыпочках выходит разводящий бодрствующей смены и приложив палец к губам жестом зовёт капитана. Все гурьбой за капитаном набиваются в сушилку, разводящий тихонько открывает сушильный шкаф. Нам в лицо пахнуло жаром, прелостью и непереносимым запахом портянок, на сетчатых полках грудой лежали валенки, портянки, сапоги, шинели, в общем, всё, что кто-либо хотел подсушить или напитать теплом перед выходом на пост. И на самой нижней полки, где самый жар от спиралей, из под этого военного хлама торчало человеческое колено.
- Он, на фиг, наверное, сжарился, - прошептал кто-то («на фиг» в данном контексте синоним прозвучавшему, более суровому выражению).
- Раскапывайте его! - заорал от нетерпения капитан.
Раскопки дали положительный результат. Разрумянившийся и разомлевший любитель тепла и электроспиралей, открыл глаза и долго, ни чего не понимая, глядел на толпу, сгрудившихся над ним, вооружённых людей в тулупах и валенках.
-Ему сон приснился, товарищ капитан, про родную Кубань и Чёрное море, - кто-то задумчиво высказал предположение, и уже показно грозно дал совет начкару:
- За это его, подлеца эдакого, в ночь, на тридцатиградусный мороз, на самый дальний пост!
Все грохнули от смеха и облегчения. Потом долго домогались до теплолюба, как он не сжарился в шкафу под кучей шинелей и не задохнулся от запаха портянок.
Новый год праздник, ожидание от которого, всегда превышают действительность. В ВВКУ он проходил всегда скучноватенько. А почему - это понятно только стало после краха Советского Союза. Руководство страны оберегало покой народа, не озадачивая его тревожными новостями, как теперь. В любой праздник, в тихую, вооруженные силы приводились в состояние повышенной боевой готовности. Особо нам никто ничего не объяснял, но в увольнение в праздники отпускали только по особым случаям ( например личная свадьба или ребёнок родился). Конечно ёлка и украшения в казармах( почему-то командование не любило это слово и заставляло говорить «подразделение» или «расположение», очевидно это было связано с тем, что со словом «казарма» ассоциировалось с чем-то мрачным от царских времён) были, и столики из столовой приносили на весь курс и на каждом был тортик с конфетами и газированные напитки, и небольшой концерт могли собственными силами закатить. Но всего этого было недостаточно молодым растущим парням и к празднику в казарму всякими нелегальными путями попадал алкоголь. Коллектив собирал деньги и самые сорви головы шли в самоход или правильные курсанты в увольнении покупали, переливали в бутылки из под газировки или во фляжки и перебрасывали в условном месте через забор.
Зная это, командир курса с командирами взводов перед празднованием Нового года проводил шмон в расположении и за щитом, скрывающим тепловые коммуникации, обнаружил ящик водки.
Немедленно по результатам обыска курс был построен, и все с любопытством глядели на ящик с бутылками с прозрачной жидкостью. Конечно, многие были сильно огорчены, но ради конспирации, вида не кто не подавал, старательно изображая на лицах новогоднее настроение.
Командир курса опытный офицер, понимая, что спрашивать «чьё?» наивно, сразу двинул воспитательную речь:
- Вы, ещё молодые люди с полностью не сформировавшимся организмом, хотели потребить этот яд! - но видно, поняв, что прозвучало как-то высокопарно, сорвался на понятную речь во внутри казарменном обиходе:
- Вы, паразиты страны, когда напьётесь?! Что, б...ть, за жажда такая?! Вот, кто хочет выпить бутылку водки, сейчас, шаг вперёд! Ничего ему не будет!
Сто девяносто девять курсантов замерли по стойке «смирно» и в наступившей тишине, как гром среди ясного неба, прозвучал одинокий звук каблуков курсантских сапог, делавших шаг вперёд.
-Я, курсант Такой-то!
Тише тишины я в жизни не слышал!!!
Майор, придя в себя, от не ожидаемой ситуации, своим, начищенным до блеска, хромовым сапогом, показно брезгливо, двигает деревянный ящик в сторону вышедшего курсанта,
- Пробуйте, товарищ курсант!
Тот достаёт бутылку, срывает пробку и медленно неопытно пьёт. Выпив до дна, ставит пустую бутылку в ящик и говорит:
- Готово!
Майору ни чего не остаётся, как для сохранения лица, отдать команду:
- Стать в строй!
Курсант, с правильной отмашкой рук и поднятием ноги на уставную высоту, встает в строй.
Все сбиты с толку от нештатной ситуации, стоят в тишине вытянув руки по швам. Но не долго!
Вдруг шеренга со смельчаком, по принципу домино, начинает валится на пол. Всё падение сопровождается топотом сапог, сдавленными смешками и барахтаньем на полу. Потом всем удаётся встать и восстановить строй. Один наш герой продолжает лежать, счастливо улыбаясь с закрытыми глазами. Смеха уже ни кто не сдерживал, всё просто потонуло в нём!
-Сержант, утащите его на кровать!- кричал майор, сам стараясь сохранить показное спокойствие, гася весёлые огоньки в своих серых глазах.
Слово командир сдержал, не наказал «любителя просто водки». Но когда тому на утро было не так хорошо, как «давеча», вывел его перед строем и попросил рассказать, как он себя чувствует. Курсант смог из себя, зеленого, выдавить лишь:
- Очень плохо!
Я до сих пор дружу с этим человеком, он давно не пьёт крепкого, может даже с того случая!
Продолжение в третьей части.
Если уважаемым читателям понравиться, то закончу эту юморину или сказ про приколы в Советской армии во всех военных заведениях и службах, в которых мне привелось нести воинскую обязанность пред страной, которую любил и которой нет.