Собачонка обнюхала штанину Оливье и принялась лаять. Чем больше девушка успокаивала ее, тем яростнее заливалась собачка. Ее старческие глаза налились кровью, и вскоре она была уже не в состоянии лаять, а лишь кашляла, как умирающий.
Вдруг Оливье повернулся всем телом к собачке, обнажил зубы и залаял грубым и призывающим к порядку голосом злого пса. Оливье и собачонка рычали друг на друга некоторое время. Затем собачонка сдалась, спряталась за ноги девушки и смотрела в землю стыдливым взором.
Девушка прикрыла рукой рот и рассмеялась. Она откинула упавшие на лицо волосы и сказала Оливье:
— Сделайте еще.
— Как вы сказали? — спросил Оливье.
— Полайте еще.
Лицо Оливье снова стало кислым, он поднялся со скамьи, и девушка тоже сразу посерьезнела, встала и вместе с собачкой ушла. Собачка все еще боязливо оглядывалась на Оливье, и девушка понуждала ее идти, таща за поводок.
Оливье подхватил портфель под мышку и некоторое время нес его так, затем взял за ручку. Он зашел в кафе и выбрал столик у тротуара. Столик стоял еще не прибранный, на стекле хлебные крошки, а белый круг посреди стола, очевидно, от молочника.
Тут же рядом, стоило только протянуть руку, лежали на прилавке всякие панцирные — большие раки, омары, лангусты — и немного пахли. Может быть, они были не совсем свежими.
Оливье знал, что настоящий кофе должен быть черен, как черт, горяч, как адское пламя, и сладок, как поцелуй, но когда подошел официант, Оливье, как и его предшественник за этим столиком, заказал кофе пополам с горячим молоком. Кельнер выглядел хмурым, может быть, потому, что на глазу у него вскочил ячмень.
Оливье рассматривал проходящих мимо женщин, в красоте которых нельзя было найти никакого изъяна. За соседний столик уселась парочка, очевидно, студенты. Они заказали пару бутылок оранжада, гладили друг друга по щекам и целовались. Это были ласковые, нежные поцелуи. У девушки была рука в гипсе, и она держала ее на столе.
Некоторые из стоявших на другой стороне улицы машин уже уехали, и другие стали на их место. Хмурый кельнер смахивал салфеткой пыль с бутылок. Оливье ушел, оставив после себя крошки и белый круг от молочника, как и все посетители до него за этим столиком.
Уже в четвертый раз Оливье стоял перед этой дверью, но теперь, наконец, он вошел в нее.
Ведь бесконечных дорог нет.
— Вы озабочены?— спросила Коллет, секретарша, которая за три года научилась распознавать настоящую, грусть на всегда печальном лице этого человека.
— Ну что вы!— уклончиво сказал Оливье, сел на стул у стены, положил портфель на колени и стал ждать, пока Птипьер пригласит его. Этот человек мог помочь ему, он хорошо относился к Оливье еще со времен учебы в лицее.
— Идите,— сказала Коллет,— он примет вас.— Но Оливье приготовился ждать гораздо дольше и поднялся со стула крайне неохотно.
— Чем я могу тебе помочь? — спросил Птипьер, протягивая ему над столом руку.
— Ох, спасительное судно! Я ищу якоря твоей милости,— сказал Оливье горестно.
Птипьер закурил сигарету, откинулся на спинку стула и приготовился слушать.
— Ты же знаешь мое положение. Я должен что-то делать. Хотя бы раз в неделю.
— Нет, Оливье, не надо. Твои смехотворные номера уже больше никого не притягивают. С Деткой из Иллинойса тоже все кончено. Если бы она прибавила еще в весе, ее можно было бы показывать как самую увесистую даму в мире.
И Птипьер рассмеялся.
— Если попытаться изменить интонации,— сказал Оливье,
— Нет, Оливье, нет. С этим покончено. Лучше не говори.
Но Птипьеру было все-таки неловко сидеть против Оливье, он поднялся, подошел к окну и стал смотреть на улицу.
— Другое дело, если бы ты придумал что-нибудь новое, тогда можно было бы поговорить. Заходи.
Но Оливье не уходил, он сидел, держа портфель на коленях,
— У меня дети,— сказал он.
— Знаю. Ты был молодцом,— усмехнулся Птипьер, Оливье зажал портфель между колен и не уходил.
— У моей жены астма.
Птипьер сунул руки в карманы брюк.
— Извини. А у меня много дел.
Но Оливье продолжал сидеть. В беге побеждает не самый быстрый, а самый выносливый, говорят африканцы. Не скрывая своего нетерпения, Птипьер двинулся к двери. Оливье сказал:
— Я мог бы лаять.
— Лаять? — спросил Птипьер с интересом и вернулся от двери.
— Да. Как собака,— кивнул Оливье.
Птипьер задумался. В его голове сразу промелькнули разные комбинации и возможности, недаром его считали гением бизнеса.
— Можно попробовать,— пообещал Птипьер.— На фоне музыки или отдельной программой?
— С музыкой,— сказал Оливье так же деловито.— Лай и рычание, и все. Все. Если надо, подниму и ногу.
— Тогда приходи завтра утром, посмотрим, что мы для тебя можем сделать.
Он протянул руку, и Оливье улыбнулся. Птипьер с отвращением отвернул лицо, ему стало жутко. Эта улыбка испортила ему настроение на целый день, и он в свою очередь испортил настроение Коллет.
Когда жена открыла дверь Оливье и увидела мужа улыбающимся, ей стало нехорошо и она спросила, схватившись рукой за сердце:
— Оливье, что-нибудь плохое?
Муж оскалился и зарычал, а затем звонко и пронзительно залаял. Жена испуганно отпрянула и зарыдала:
— Ах, какое несчастье! О боже, за что ты так нас караешь?