Это был самый хмурый мужчина, какого когда-либо видели. Он смеялся только при исполнении служебных обязанностей, в личной жизни никогда. Его большие светлые глаза были безутешны, и с годами грусть вытянула его лицо, а брови и уголки рта опустились книзу. Но он нравился людям, потому что внушал им чувство превосходства, а именно это и требуется, чтобы хорошо себя чувствовать.
Его преданная жена донесла портфель до дверей подъезда, смахнула на ходу несколько пылинок с его поношенного, хорошо выглаженного костюма, дети поцеловали его и махали, пока он не скрылся за углом. А жена еще крикнула вслед:
— Будь осторожен, Оливье.
И в голосе ее звучало так много невысказанного страха и заботы: «Берегись, не попади под машину!», «Смотри, чтобы с тобой ничего не случилось!» и «Веселей, Оливье, веселее!»
Работой Оливье был смех, смех под музыку. Эту «смехотворную» должность он начал исполнять три года назад, сразу после того как в результате простуды потерял голос и не мог больше петь.
Три года подряд люди слушали его ржание и смеялись от всего сердца, смеялись до колик, до слез. У Оливье был один-единственный конкурент, вернее, конкурентка, да и та в Иллинойсе. Эту даму весом в сто двадцать килограммов звали Деточка. В списке жертв ее заразительного смеха было два покойника и целый ряд лопнувших аппендиксов. Способности Оливье оценивались значительно скромнее, но дело было не в конкуренции, а в том, что публика больше не хотела смеяться вместе с ним. И Оливье уже два месяца болтался без работы.
В это утро он, как всегда, вышел из дому, держа портфель за ручку. Разок ему показалось, что его приветствуют, и он резко поднял руку, чтобы снять с головы шляпу.
Хм... Очевидно, приветствовали кого-то другого.
Затем остановился случайный прохожий и попросил прикурить.
— Я не курю,— объявил Оливье с грустью.— Собираюсь купить дом и «ситроэн».
Прохожий вынул изо рта сигарету, подмигнул в знак того, что понял шутку, и продолжал свой путь.
И Оливье пошел дальше — ведь бесконечных дорог нет.
На асфальте была изображена голова Христа в терновом венце. Оливье остановился, держа портфель у живота, и принялся изучать рисунок. Очевидно, он появился здесь или прошлым вечером или ночью; много людей прошло по нему, от тернового венца остались лишь отдельные колючки.
Оливье посмотрел на поднятые к небу глаза Христа. Левый был больше и находился гораздо ниже правого, слезы походили на ячменные зерна, а рот был мучительно разверзнут, как в крике. Оливье показалось, что если он приблизится еще на один шаг, то безвозвратно провалится в раскрытый настежь рот. И он не сделал этого шага, а обошел кругом.
На перекрестке бульваров создалась пробка. Полицейский растерялся. Когда никто больше не понимал, что же здесь происходит и кто, куда собирается ехать, Оливье скорчил разъяренному водителю презрительную гримасу и прошмыгнул между двух автобусов.
Возле универмага он остановился и стал рассматривать молодую девушку, выбиравшую уцененные перчатки на уличном лотке. Перед ней была целая повозка перчаток, и девушка вошла в азарт. Она бесчисленное количество раз то натягивала на руку, то стягивала все новые пары.
Оливье уже чувствовал головокружение, а девушка, не зная усталости, стояла перед лотком и все находила новые и новые перчатки, которые ей хотелось примерить.
Переходя улицу, Оливье оглянулся в последний раз. Именно в этот миг девушка по локти погрузила свои руки в груду перчаток, и Оливье зажмурил глаза.
Дважды он прошел мимо здания, куда должен был войти, но не решался. Он встретил нескольких знакомых, и один спросил:
— Как дела, Оливье?
Но он спросил это так, что ответа не требовалось. Ни для кого не осталось секретом, что бог вылепил Оливье из неважного теста.
Он заметил, что уже долго стоит перед витриной магазина для мужчин. Снова были в моде жилеты и охотничьи шляпы с узкими полями и витым шнуром. Молодая женщина раскладывала в витрине новый товар — модные галстуки,— и Оливье сделал кислую мину. Женщина удивилась и посмотрела на него вопросительно.
Оливье пожал плечами.
Витрины всех обувных магазинов выглядели, по его мнению, одинаковыми, полными туфель с одной ноги, черных и коричневых; он обошел несколько улиц и вновь оказался перед зданием, куда собирался войти еще утром.
Машины Птипьера не было видно.
Оливье одолели сомнения, и он двинулся назад, в сторону бульвара. На одной скамье под платанами сидела, девушка с распущенными по плечам волосами и собачка. Оливье не знал ни одной породы собак, и вообще он их боялся. Но это всего-навсего была крохотная, пучеглазая собачонка, и хотя ее верхняя губа не покрывала оскаленных зубов, она показалась Оливье добродушной зверушкой.
