Сидели мы как-то с подруженцией моей в месте приватном за кофейком и о жизни говорили. А она-то, подруга моя, хоть по образованию и гуманитарий, но по образу жизни сейчас мелкий предприниматель и занимается в основном пошивом женской одежонки – ну, платьишков да костюмчиков, а иногда и хорошую шубку смастерить может. Впрочем, занимается она всем этим не столько ради денег, а исключительно из интереса к процессу производства, любви к изготовлению изделий и отчасти возможностям общения с самыми разнообразными клиентами и клиентками, и контингент их у нее, надо сказать, крайне интересный и многообещающий.
И вот сидим, общаемся, а она и говорит мне: «Ты вот все пишешь да людей чему-то учишь, так не хочешь ли и мои какие-то впечатления записать, ну, относительно моего делового контингента? Ну, вспомни наши с тобой молодые годы, как мы с родителями за судьбу свою бились, мужей себе искали, в делах и профессии себя обретали, тряпки себе мастерили да наряжались во что Бог пошлет. И вот скажу тебе: никогда, ну никогдашеньки мы такими жуткими дурами не были, как вот теперешние мои клиентки. Это ведь ужас что такое. Я и то размышляю: как они вообще на земле-то живут? Веришь мне, иногда в такой идиотизм впадают, что я, глядя на них часто думаю: и как они ложку к уху вместо рта не подносят? Верь мне: с их мозгами возможно все решительно, и давай я тебе про них нечто вроде сериала сделаю. Вот как встретимся в очередной раз, так я тебе очередную дурью пакость буду описывать, а ты все это на народ выноси, ну, в поучение что ли? А? Ну, как тебе такая идея?»
Я, конечно, отвечаю согласием, но говорю ей: «В таком случае я и тебе свое условие выставляю: а опиши-ка мне ты сначала эту дуру, так сказать, в собирательном виде, да так, чтобы читатель сразу увидел, с кем он дело имеет».
Она соглашается: «Да нет проблем, дорогая! Уж я так на этих дурах насобачилась, что сразу тебе все их общие черты и признаки представлю в лучшем виде, а уж потом, смотря по обстоятельствам, истории пойдут из их дурной жизни. Целый сериал о дурах таким образом развернуть можем, а?».
Я, разумеется, согласна, но опять же сомнения возникают: «А, ну, как на нас приличные да неглупые тетки кровно обидятся, а женская злоба, сама знаешь, самая на свете ядовитая».
Она возражает: «Умные прочтут, да посмеются, а дуру только могила исправит. Опять же меня пойми, дорогая: я, может, в себе некую миссию чувствую: землю нашу от дур как-то поотчистить нужно же, а поскольку впечатления у меня крайне богатые, так кому, как не мне, это сделать? Должна же я хоть какую-то пользу принести нашему обществу?»
И так это она убедительно и веско сказала, что у меня никаких возражений особых не осталось.
«Ну, — говорю, — характеризуй дуру-то, так сказать, типологически».
«Так вот, — она продолжает, — современная массовая дура, как я ее вижу, есть экземпляр особый, в своем роде уникальный, причем встречается она решительно во всех слоях общества – от самой что ни на есть элиты, до простейших и социально обничтоженных ее представительниц, даже бомжих, ну, представь себе и такое. И вот есть у нее несколько особых, совершенно уникальных качеств, всегда в обычной жизни так ярко и выпукло проявляющихся, что ни с чем и не кем ты классическую современную дуру не спутаешь. Да давай я тебе их разложу по полочкам, одно к одному?»
«Давай», — говорю, а сама чувствую, что разговор ужас какой долгий будет, ибо любит моя подруга во всем крайнюю обстоятельность и пока все не представит, как ей нужно, от тебя ни за что не отстанет. Даже муж ее мне на такое ее качество неоднократно жаловался, ну, да уж тут ничего не поделаешь: характер, однако, не лечится.
«Ну, — начинает она, — современная дура, во-первых, перфекционистка чрезвычайная, просто до истерики. И этот перфекционизм буквально все ее стороны жизни охватывает и держит ее и не отпускает так, что, подозреваю, она и во сне продолжает как-то особым образом самосовершенствоваться. Тут, конечно, прежде всего внешность на первый план выходит: брови непременно нарисованы, губы надуты, худоба, ну, прямо противоестественная такая, что просто до уродства доходят. И особенно они этими похудательными занятиями себе мозги, и, представь, руки себе портят. Ну, про мозги, конечно, разговор особый, а вот руки-то у них от похудательных усилий, как правило, стареют быстро и отвратительно. Смотришь, бабе еще и сороковника нет, а руки у нее как у 80-летней старухи, сморщенные, крючковатые, жилистые, и никакая супер-пупер косметика с этим дефектом ничего сделать не может. Словом, если хочешь дуру да к тому же еще и стерву опознать, прежде всего на ее руки смотри. Вот совет даю точный. Прими к сведению.
Ну, к сороковнику своему она, конечно, вся фальшивая – от мозгов – до кончиков ногтей. Сама тощая до противоестественности, а титьки огромные ни в одно приличное платье не помещаются, даже не знаешь: как на нее и шить-то. Затем еще одна примета, и очень она точно работает: у классической современной дуры ногти как у коршуна, даже вовнутрь загибаются и обязательно с, так называемым, «дизайном»: страз на них налепят, дворцы нарисуют или накрасят их в такой цвет, что и смотреть страшно. Уж и думаешь: да как же их мужики такой ужас переносят в смысле интимности-то? Аж жалко их становится…
Далее, отсовершенствовав-таки телеса до извращения, они, как правило, за гардеробы свои берутся. И вот тут я тебе следующий неоспоримый признак дуры даю: ну, никак не может наша отечественная дура жить без норковой шубы, и так эта потребность в ней крепко сидит, что никакими кризисами ее из дурьего сознания не выбьешь. Нет реальных денег на шубу, так в кредит влезет, мужа и детишек на принудительную диету посадит, дом запустит, даже на себя наплюет отчасти, а уж шубу купит, напялит да и начнет напоказ выгуливать к месту или не к месту. И часто наблюдаю я такую картину замечательную: ползет наша дура в дорогущей шубе, метет длинным подолом грязные улицы, а сапоги на ней старые, трепаные и сумка бывает что и 10-летней давности, физиономия корявая, прическа страшнейшая, однако все это мелочи, а уж шуба при ней.
И тут я тебе третий неоспоримый признак дуры даю: даже если в том особом случае, что у нее деньги на общий облик и шубу каким-то чудом нашлись, то вот во всем остальном у нее, как правило, вечный финансовый кризис, ни на что денег нет, и смотрит она на мир с таким озлобленно-пристервленным выражением: дескать, вот вы, сволочи, живете, а я прозябаю. И этот вечный уже почти абсолютный дефицит денег опять-таки с ее неуемным перфекционизмом связан и его, как бы, внутренним особым продолжением является. Вот ты, скажем, живешь в квартире в 60 кв.м., а я, хоть и деньги есть на 75 квадратах ючусь, а дура-то, дура наша хочет на 120 или 150, а то и на 200 кв. м. располагаться, причем либо уж с дизайном в «дворцовом стиле», либо подай ей «арт-деко», либо супер-пупер минимализм да крайне дорогущий, и на меньше она не согласна. А если бедный муж завоет да начнет ей внушать: «Да мы это не потянем, да сейчас кризис, да подумай, дорогая…», то, она либо орет уж совсем дурье, классическое: «Мужчина должен!», либо опять-таки занимает денег и в непомерную ипотеку впрягается и так до бесконечности.
А денег все меньше, а потребности растут, и тут вдруг дура на какой-то момент за пределы самопознания выходит и начинает интересоваться окружающими. И вот в столкновении ее с внешним миром такие коллизии обнаруживаются, что лучше я их тебе в виде своего рода сценок или диалогов представлю. А сейчас давай отдохнем от дуры-то да по бокалу шампанского себе закажем. Ну, как?»
На том и порешили, а о дуре в другой раз поговорить решили.
