В 1989 году советские кинематографисты с киностудии имени Горького получили государственный заказ — снять детский антивоенный фильм. Этот заказ казался неисполнимым. Судите сами. Фильм должен был быть про военную игру, а не про реальную войну. Мальчики всегда любили играть в подобные игры, тем более коллективные и хорошо организованные, вроде пионерской «Зарницы». Показать эту самую «Зарницу» так, чтобы она вызывала у взрослого зрителя не ностальгическое умиление по собственному детству, а ужас и омерзение, заведомо невозможно. Более того, играть в этом фильме должны настоящие дети. Попробуйте сделать так, чтобы ребёнок изобразил то, что ему всегда нравилось, как нечто неприятное. Это вообще-то нереальная задача. Ладно бы речь шла о каких-нибудь ужасах мирового империализма, то есть американских детишках или детях из трущоб страны «третьего мира». Нет, фильм должен был быть про наших советских пионеров.
Причём показать надо было не хулиганов каких-нибудь, а совсем напротив, обычных школьников. Показать, как военная игра делает из них натуральных чудовищ. Вот как такое снять? Если бы я не видел фильм, думал бы, что это невозможно. Надо ещё упомянуть, что раньше в советском кино пионеры во время каникул всегда занимались чем-нибудь весёлым и радостным. Типичным в этом смысле был фильм «Каникулы Петрова и Васечкина». Там, кстати, даже хулиган один был, правда, вскоре перевоспитавшийся. А тут вдруг внезапно те же дети в пионерлагере солнечным летом, но при этом происходящее должно не умилять зрителя, а пугать. Фильм «До первой крови» полностью выполняет эту задачу. Советские киноделы сотворили натуральное чудо. Как им это удалось?
Успешность решения поставленной задачи определил, в первую очередь, сценарий. Его написал известный советский детский писатель, сам пацифист по убеждениям, Григорий Остер. Режиссёру, операторам и актёрам оставалось снять по его сценарию фильм, ничего не испортив. И они это сделали. Сцена с молчащими «мёртвыми» детьми на морском пляже по своему символизму и психологическому действию на зрителя напоминает лучшие фильмы Тарковского. Но подобных сцен, с чисто визуальным воздействием, в фильме немного. Разве что ещё столкновение ребят на скале над пропастью. Весь остальной фильм совсем иной.
Показ рушащихся моральных норм во время войны, даже игрушечной, передаётся не столько через визуальные образы, сколько через слова и действия героев фильма. Мальчика, который считается доносчиком (дети думали, что именно он стуканул руководству лагеря об их ночном купании), цинично используют для слива информации штабу противника. Другая сторона также пытается манипулировать главным героем, угрожая отпустить его «живым» (то есть не «убитым» по игровым правилам) и тем самым морально дискредитировать перед друзьями — те сочтут, что он выдал врагу секретную информацию, за что его и пощадили.
Одна из самых психологически выверенных сцен происходит в самом начале. Это идеальное сценарное решение — сцена задаёт тем самым тон всего киноповествования и вводит зрителя в нужное настроение. Если бы её перенесли в конец, то все прочие эпизоды фильма воспринимались бы совсем иначе. Сцена воспроизводит достаточно типичную военную ситуацию. Главный врач госпиталя одной из противоборствующих сторон попадает в плен. Она знает, где расположен штаб. Разведгруппа должна вытащить из неё эту информацию.
Следует помнить, что разведгруппа состоит из советских пионеров, образцовых ребят, они не могут (во всяком случае в советском кино) даже изобразить что-то похожее на настоящую пытку. Всё, что они могут — напугать пленную, что они и пытаются сделать. Однако девочка оказалась стойкой и не испугалась. И тогда дети находят выход. Нужна пытка, которая для них самих вообще не пытка, а вот для девочки — да. Они засовывают ей мокрую холодную лягушку… нет, не туда, куда могли подумать самые пошлые, всего лишь за шиворот. Девочка срывается и плачет. К счастью для неё, появляется отряд своих и выручает девочку. Зритель невольно задаётся вопросом — допустим, этот метод бы не сработал. Что ещё придумали бы пытливые детишки? А будь это не игра, а настоящая война, на которой от добытой ими информации зависели бы жизни их друзей?
«Жизнь» в этой игре символизируют бумажные погоны с символикой одной из сторон. А смерть — отсутствие этих погон. Один оставшийся погон означает ранение. Все «боевые действия» сводятся к срыванию погон с плеч противника, что само по себе символично. В реальной истории погоны срывали с плеч офицеров во время позорного разжалования, по приговору трибунала. Фильм заканчивается дождём, смывающим краску с погон ребят. Самый младший из героев видит это и спрашивает у старшего товарища: «мы умираем?» Этот финальный штрих подводит черту под повествованием.