Переосмысление жизни и смерти…
Под вечер вновь хлынул проливной дождь, отстукивая по крышам забавный и, в тоже время, заунывный слегка сбивчивый ритм. Когда же стало совсем-совсем темно, вода с небес вдруг перестала извергаться, а лишь изредка капала крупными, почти нереальными каплями. И вот тогда началась гроза.
Я люблю грозы, в них есть что–то пугающее, таинственное, и, наверное, даже слегка мифическое. Словно разъярённый и разгневанный бог Зевс с поднебесных вершин Олимпа пытается попасть своей молнией в очередного заядлого и увёртливого грешника. Но сегодня полуночные небесные всполохи, почему–то, раздражали. Даже сквозь плотные тяжёлые двойные шторы.
«Ладно, всё равно уже не усну», — пришла ко мне в голову мимолётная мысль.
Найдя ногами стёртые, и оттого ещё более удобные, домашние шлёпанцы, я пошёл на кухню, ведя рукой по стене, чтобы ненароком не врезаться в темноте в очередной угол. Свет не хотелось включать принципиально. Вообще, строго говоря, красоты природы и рукотворные стихии, типа электричества, плохо совместимы именно в такие моменты — моменты господства мира над человеком.
На кухне ветер тихонько и жалобно стучался в окно сухой веткой старой сгорбленной черёмухи, устало растущей возле клумбы под окном. И я, вняв его искренним мольбам, приоткрыл правую створку в прохладное, пахнущее прелой листвой и озоном ночное осеннее забытье.
Ветер самостоятельно, по–хозяйски, но отнюдь не нахально, обосновался на моей кухне, покачивая легкие ажурные тюлевые занавески. Хотелось горячего чаю. Свет, по-прежнему, был выключен, но темнота стала понемногу угнетать. И тут я вспомнил, что где-то среди кучи разной ерунды в ящике кухонного гарнитура лежали старые свечи. Вот, что было нужно. Это живой огонь. Уж они с ветром найдут общий язык. Но, если все-таки, по каким-то неведомым мне причинам у них будут разногласия, то ветер легко и непринуждённо задует слабый, не уверенный в себе огонёк, восстановив тем самым требуемое равновесие.
Чайник нервно и резко щёлкнул, напоминая всем вокруг о своём существовании. Я уж было потянулся за чашкой, как вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный внимательный взгляд. Теперь нас было больше, чем двое — я и ветер. И это странным образом не пугало, а отнюдь — интриговало.
Медленно и очень осторожно взяв чашку с полки, я обернулся — на подоконнике, облокотившись на оконную раму, сидел мой давнишний друг и однокашник. Мы с ним не общались с окончания института, больше пяти лет.
Нет, мы не поругались, а просто как-то что-то где-то не срослось, что-ли. Всё не было времени, забывалось. А потом и номера телефонов поменялись, и адреса уже не по одному разу. И всё же это был он. Точнее, это был не совсем он, а что-то бесконечно похожее на него: те же глаза, та же улыбка, те же волосы… Вот, только он был прозрачен, как лёгкий дымок от маленького несерьёзного костра.
Уже мысленно перебрав различные варианты о том, откуда и почему меня посетила столь странная, но реальная галлюцинация, как вдруг всё тело пронзила, словно высоковольтным разрядом электрического тока, ясная мысль. В глазах на мгновение потемнело, сердце гулко и больно отозвалось набатом в висках, а во рту сделалось так сухо, как бывает не во всякий неудачливый год в пустыне Гоби. Лишь спустя пару тройку глубоких вздохов мне удалось унять разбушевавшийся организм. И вот тогда, разлепив сухие непослушные губы, держась одной рукой за столешницу гарнитура, я произнёс не своим голосом:
— В-в-витька. Ты чего это? Ты как это?
— Ты всё равно не поверишь, — усмехнулся в ответ друг.
— Я теперь всему поверю, — выдохнул я и, совладав с дрожью в пальцах, налил себе стакан чая. — Будешь?
Витя в ответ громко захохотал.
— А ты, блин, ничуть не изменился, — сказал мой гость, закончив смеяться. — Я же душа теперь, понимаешь?
— Призрак? — неуместно и глупо уточнил я.
— Называй, как хочешь, — мне показалось, что Виктор даже слегка обиделся. — А я к тебе поговорить пришёл.
— О чём? — скоростью сообразительности в этот момент я явно не отличался.
— О чём хочешь. Правда, у меня времени всего ничего — только до рассвета.
— Так, когда ты… — тут мой голос осёкся, отказываясь произносить то очевидное, и от того ещё более жуткое слово. — Когда?
— Позавчера.
Ветер настойчиво напоминал о неукоснительном следовании правилу беседы с душой — рассвет планировал наступить чуть менее чем через полтора часа.
— Витька, Витёк, дружище, ты меня прости, что я…
— Нет, дай я скажу, — вдруг спокойно перебил меня призрак. — Это всё… знаешь, это даже в чём-то забавно. Я же смог через столько лет найти твой адрес. О, ты даже не представляешь, как это было не просто. Только не перебивай меня! Не откладывая в долгий ящик решение, вечером же купил билет на утренний самолёт Москва—Новосибирск. И утро выдалось прекрасным: солнышко яркое, небо ясное, воздух свежий с лёгкой морозцой… В общем, не долетел мой Аэробус, как ты уже успел заметить. Мы рухнули прямо на Уральский хребет. Ну, не надо, не смотри на меня так! Смерть моя была без мучений – почти мгновенной. Никто не выжил из пассажиров и экипажа, к слову.
Тут мой друг замолчал. И эта тишина всем своим видом давала понять, что ни стоит её ни под каким предлогом нарушать. Мы просто сидели и пили чай. Точнее я пил. После продолжительной паузы, Витя заговорил снова, но голос сильно изменился. Как будто в этот момент мой закадычный товарищ говорил со мной из подвала или глубокого колодца. И столько тоски было в этом голосе, что моё сердце тоже стало потихонечку опускаться на дно холодной ямы грусти.
— Зачем я вообще решил к тебе полететь? Эх… — Витя ещё на несколько минут замолчал. — А знаешь, что самое противное? Знаешь? Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь! Или нет, не так. Я знаю, сколько теперь стоит моя собственная смерть, потому что я сам себе её купил, представляешь?
Тут плечи души затряслись, и она разразилась приступом громкого истерического хохота. И смех этот был жуток — как будто сама старуха с косой решила похохотать с нами. Внезапно, смех моего собеседника резко сменился истерическими выкриками:
— Зачем?! Какого рожна?! — с каждым криком голос Вити делался немного отдалённее и слегка тише.
Потом истерика сменилась плачем. Легким и едва заметным. Рассвет уже был где-то совсем близко, когда Виктор сказал, всхлипывая:
— А, ведь, я так хотел жить…. Понимаешь? Просто хотел жить…
Не зная, что ответить, я молча допивал уже остывший чай. Мне показалось, что чтобы я сейчас е произнёс — всё это будет глупо, фальшиво и неуместно. И я молчал. Молчал до тех пор, пока ветер не завыл пронзительно и тоскливо.
— Кажется… мне пора, — сказал мой друг, начиная потихоньку становиться всё слабее и слабее различимым на фоне светлеющего неба.
— Подожди, — вдруг опомнился я. — Ты же ещё ко мне придёшь?
— Нет, дружище. Мне нельзя, — грустно ответил Витёк. — Прощай.
Солнце показало самый-самый свой краешек над дальними домами, а Витя уже почти стал невидимым. И продолжал растворяться в пропитанным влагой и озоном воздухе. Он улыбался мне, но теперь в этой улыбке не было ни грусти, ни тоски. А… Надежда, что-ли.
У меня к горлу подкатил противный липкий комок, который никак не получалось сглотнуть. А из глаз потекли слёзы. Тихо и спокойно.
— Не грусти, друг, — сказал Витек еле различимо на фоне шумящей за окном листвы. — Там, — он показал пальцем наверх, в небо. — Там хорошо. Там Бог. Но ты за мной не торопись, слышишь?! Просто береги свою жизнь, и однажды мы снова с тобой встретимся. Обязательно!
С последними словами, душа полностью растворилась в утреннем воздухе. А я всё стоял, словно каменный истукан, возле раскрытого окна с пустой чашкой в руках. Стоял, и думал о последних словах моего друга. «А, ведь и правда, даже если там хорошо, зачем торопиться? Всё равно, все туда успеем…»
Новосибирск – Искитим – Новосибирский Академгородок,
2017 г.
Автор: Михаил Бедрин
Ничто так не греет душу автору, как внимание и поддержка, поэтому не забудьте поставить лайк, оставить своё мнение о рассказе в комментариях и поделиться им с друзьями в своих соцсетях. И конечно, подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые рассказы и статьи. До скорого!
