Статья посвящена роли вооруженных сил дореволюционной России как интеграционного механизма. В ней затронуты вопросы русификации по казенно-армейскому образцу, когда инородцы, иноверцы и «коренные русские» подвергались повторной социализации с высоким уровнем унификации. Под русификацией понимается не только обучение государственному языку, но и формирование религиозных, этических, географических представлений, бытовых и профессиональных навыков, усвоение элементов военной символики, которые в совокупности формировали российскую (русскую) идентичность.
Регулярная армия не случайно называется школой нации, поскольку располагает огромными возможностями социализации по заданным стандартам. В многонациональных государствах роль армии как интеграционного механизма возрастает в связи с обучением языку как средству внутригосударственного общения или языку титульной нации. Представления об армии как о школе для народа были широко распространены в образованных кругах русского общества уже в XIX столетии. Декабрист П. И. Пестель считал, что военная служба способствует распространению «того именно просвещения, которое правительству было бы угодно»
1. Полковник генерального А. Ф. Риттих, автор нескольких трудов по «военной этнографии»,ярый поклонник идеи мощного воспитательного воздействия казармы, утверждал: «Задача русской армии в отношении еврейского населения будет состоять в том, чтобы преобразовывать его посредством оенной школы в русское население, которого последующее поколение уже будет хорошим контингентом для пополнения рядов русской армии».
2. «Проведение инородцев через наши войска — могучее средство их русификации», — писал в 1910 г. иркутский генерал-губернатор Селиванов.
3. Астраханский губернатор в 1887 г. полагал, что «для кочевого населения (ногайцев и калмыков. — В. Л.) отбывание воинской повинности будет иметь полезное воспитательное значение, приучая его к порядку, гражданственности, а через то и к переходу к оседлости от кочевого образа жизни»
4. В учебном пособии по военной статистике для Академии Генерального штаба, бывшем в употреблении до Первой мировой войны, курсивом выделено: «В самых разнообразных вопросах какого бы то ни было характера — политического, гражданского или военного — всегда должно и прежде всего преследовать цель объединения всех народностей, обитающих в России, — обрусения их».
5. Во время военной службы люди приобретали ратные навыки, и это обстоятельство в условиях межнациональной или межрелигиозной напряженности весьма остро ставило вопрос об их лояльности, или, как говорили в России XIX в., их надежности. Заслуженный кавказский генерал П. Х. Граббе вспоминал, как Николай I посетовал, что военное ведомство не сумело «в подражание англичанам» сформировать на основе дагестанской, ингушской и осетинской милиции «постоянное и устроенное войско». На это царь получил ответ, что «постоянное устройство их (милиций. — В. Л.) в полки по нашему уставу повлекло бы к огромным расходам и важным неудобствам. Настоящие происшествия в Ост-Индии (восстание сипаев. — В. Л.) прибавили страшный и полный довод к приведенным тогда мною доводам»6. Недоверие к мусульманам было главной причиной того, что до конца имперского периода последователи пророка Магомета на Кавказе и в Средней Азии не подлежали воинской повинности.
При решении вопроса о распространении воинской повинности на инородцев Сибири в комиссии под председательством Р. Н. Куколь-Яснопольского в 1910 г. стремление использовать армию как инструмент «обрусения» возобладало как над опасениями возможных бунтов при введении «солдатчины», так и над риском военного обучения племен, лояльность которых не была гарантирована.