На войне люди гибнут по-разному. Большинство гибнут от вражеской пули или от бомб и снарядов. Бывают ещё и расстрелы, по приговору или приказу. Расстреливают за измену, за трусость, за невыполнение приказа, но бывают и другие случаи.
Несколько лет назад, Петрович, мой сосед по даче, фронтовик, недавно ушедший из жизни, был моим частым собеседником. В дождливую погоду, когда садово-огородные работы приостанавливались, а телевизионные сериалы надоедали, мы садились на веранде, согреваясь ласковым теплом инфракрасного излучателя, и смотрели на дождь и ветер за окном.
Покуривали, пили чай со свежим вареньем, а иногда, с удовольствием пропускали по паре стопочек. В такие минуты, обычно молчаливый Петрович, становился разговорчивым, и вспоминал события своего фронтового прошлого. Расскажу одну его историю от его имени.
Был у нас старшина Василий Лукич. Мы его Лукичом звали. Хозяйственный мужик, обстоятельный. Мы за ним, как говорят, «как за каменной стеной». Хотя стены бывали всякие, а то и не каких не было. Старался он, чтобы полевая кухня вовремя подошла и ночлег, по возможности, под крышей был, и чтобы портянки можно было просушить. Было Лукичу лет около сорока и мне, двадцатилетнему, он казался настоящим стариком.
Молодым красноармейцем он служил в каких-то частях, которые занимались продразвёрсткой. Была такая практика изъятия «лишнего» зерна у крестьян, установленная ещё при Николае в 1916 году. При Троцком и Ленине это изъятие проводилось «по-большевицки» сурово, несознательных, порой, приходилось и к стенке ставить. Побывал наш Лукич и на Финской войне. Там был ранен, ноги обморозил, но не сильно, так что в строю остался.
Осенью сорок четвёртого были мы в Эстонии, место, кажется, Локса называлось. Разместились в каком-то большом доме. Тишина, сосны кругом красивые, в садах листва осенняя. Даже море есть, но не синее, как в сказках, а серое. Таллинн уже мы взяли, передышка небольшая для нас вышла. Вдруг подъезжает Лукич, мотоцикл с коляской был у него. Сам он довольный, радостный, а лицо странное, пчёлами покусанное. Привёз бочоночек мёду, да ещё и соты с мёдом. Вот мы весь вечер мёдом этим объедались так, что даже уже и смотреть на него не могли. Оказывается, побывал Лукич на пасеке у местной пожилой жительницы и по старой привычке «изъял излишки» мёда без согласия хозяйки.
А на другой день, к обеду ближе, шум, тревога, построение. Приказ читают о не допущении мародёрства и грабежей на территории Советской Эстонии и о наказаниях виновных, вплоть до расстрела. Забрали нашего Лукича и увезли.
На следующий день, с утра построение, прошли маршем километров восемь до небольшой площади в каком-то посёлке. Поставили нас, команда «вольно». Там уже эстонцев гражданских довольно много. Расстрельная команда отдельно стоит. Лукича вывели на середину, без ремня, сгорбленный какой-то и седой. За одну ночь поседел. Опять читают приказ, и командиры от себя выступают на тему недопустимости мародёрства. Всё на эстонский язык переводят. Эстонцы хмурые стоят и радости никакой не показывают. На глаза повязку, руки связаны. Молчал Лукич и не дрогнул, может быть вспомнил, как он когда-то расстреливал. Залп расстрельной команды. Врач засвидетельствовал смерть, накрыли чёрным, носилки в кузов полуторки и прощай Лукич. А вчера был мёд.
Не зря говорят «судьба играет человеком», только эти игры могут быть страшными и нелепыми.
Местная девушка эстонка, говорившая по-русски, общалась с нами и рассказала, что после визита Лукича на пасеку, в доме хозяйки остановился на ночлег русский генерал. Скорее всего, это был полит работник или СМЕРШ. Хозяйка, под свежим впечатлением от бесцеремонной экспроприации мёда, пожаловалась большому начальнику , а у него появился повод продемонстрировать местным, как справедлива советская власть.
Нашли мы у Лукича нужные запасы. Хозяйственный был и бережливый! Так что было чем помянуть его и душу его грешную.