«Настоящее оскудение мысли началось уже после лагерей. Люди рассеялись по стране. Кто умер, кто опустился. Все жили в одиночку, боялись говорить и даже думать. Уходило и здоровье…» Д.С. Лихачев. «О жизни».
Конечно, интересно читать описание Дмитрием Сергеевичем жизни на Соловках. Хотя именно эти записи достигают своей максимальной скупости. В них мало историй. Голые анкетные и отчетные факты. Но и они давали пищу для размышлений. Из того, что описывал Лихачев, становилось ясным, что по культурно-социальному срезу Соловки не отличались от общей картины состояния общества в Советском Союзе 20-30-х годов. Лагеря не были местом, где собирались какие-то «специальные герои», «специальные жертвы» или наоборот «специальные злодеи». И тех и других, насколько я понял, было не много. В основном, это были обычные люди с их страхами, радостями, темными и светлыми сторонами. Идеальных людей там не было. Думаю, что их не было и среди расстрелянных до лагерей. Не было каких-то особенных людей среди охраны и администрации лагерей. Как и на свободе, добрых и культурных людей было значительно меньше, чем злых от собственного бескультурья, а потому доходивших до полного расчеловечивания, зверства и садизма.
Но, гораздо интереснее, лично мне было читать о времени, в котором Дмитрий Сергеевич жил после лагерей. 30-е годы, вплоть до войны. Думаю эти записи было бы полезно прочитать тем борцам с тоталитаризмом, которые клянут «машину репрессий», созданную Сталиным и его приспешниками. Я лично уверен, что не было какой-то специальной «машины репрессий». Была «машина управления», которая просто исходила из того «материала», с которым приходилось работать, и в котором «приспешниками», как это ни печально, были… БОЛЬШИНСТВО.
Конечно, был страх. «Все работали, как проклятые, и уже никто на общие темы не говорил или не решался заговорить, чтобы не получить новый срок…» Но, кто же заставлял бояться? Были ведь те, кто «второй срок получил из-за своего желания поделиться своим «открытием» с окружающими…» Кто возвращался в лагерь и «писал, что живет «отлично», пишет историю какого-то водохранилища, а заодно описывает и свою жизнь… «Отличная» жизнь его окончилась смертью в лагере от чистого голода…» В отличие от других, которые… «когда я через год встретил ее в московском гастрономе, она побоялась со мной разговаривать при людях…» А кто-то «был еще раз арестован и попал в Сибирь… В лесу он построил себе дом… Жил в нем один, страшно нуждался и просил купить ему машинку и бумаги…Он стал печататься и выжил…»
Кроме того, «сейчас часто говорят и пишут, что население страны не знало о размахе того ужаса…» Тут же Лихачев это опровергает фактами. Всё! Все! Знали!.. Знали о голоде на селе и беженцах, выживавших в еще довоенном городе. Но, кто-то старался помочь, а кто-то проходил мимо. А кто-то и усугублял. «Вышел новый приказ: запирать с вечера все лестницы… запирали ворота во дворы…» Сталин их что ли запирал или высшее руководство? «Захватывали не отдельных людей, а целые слои населения, а иногда и районы города, в которых надо было дать квартиры своим работникам…» И если это действия «сталинской машины», то, скажите мне, на каком уровне социальной лестницы эта «машина» заканчивается? Мелкий чиновник, дворник в нее входят? А кто тогда НЕ ВХОДИТ? Кто тогда НЕ «сталинская машина репрессий»? Кто издавал приказы «снять списки жильцов с домов, чтобы по ним не было видно скольких арестовали»? И кто исполнял эти приказы? Кровавые палачи НКВД? Кто запретил «обращаться со словом «товарищ» в трамвае, посетителям в учреждениях… вдруг назовешь «товарищем» «врага народа»?..»
Ну и главное… «А сколько развелось доносчиков! Кто доносил из страха, кто по истеричности характера. МНОГИЕ доносами подчеркивали свою верность режиму…» Или это все «сексоты»? Не слишком ли много?
В книге два характерных примера людей и их поведения. «Заведующим корректорской был вначале моей работы Штурц - партийный и очень старавшийся загладить свое немецкое происхождение…» «Заглаживал» он тем, что пытался уволить всех, на кого «могли бы подумать», «бывших». А второй связан с самим Лихачевым. «После убийства Кирова я встретил в коридоре заведующую отделом кадров: «Я составляю список дворян. Я вас записала». Я понял, что попасть в такой список не сулит ничего хорошего, и тут же сказал: «Нет, я не дворянин, вычеркнете!..»… Она ответила приблизительно так: «Список длинный. Фамилии пронумерованы. Подумаешь, забота – не буду переписывать…»…»
Где тут Сталин и НКВД? Один «заглаживал», другой «отрекался», третья «не будет переписывать»… Вот и задумаешься… Такой народ, потому что Сталин? Или Сталин, потому что такой народ? Я почему-то уверен, что второе…
