Я помню своё детство лишь украдкой,
Короткими отрывками и в них
Скитаюсь восхищенный в безспорядке,
Как будто в измерениях иных.
Вот я в Крыму на надувном матрасе,
А подо мною в глубине морской
В лазури света нежного прекрасен
Плывет мой папа тенью неземной.
Со дна хватает для меня ракушки
И вместе с ними тянется ко мне,
И я, к матрасу прижимаюсь ушком,
Прислушиваясь, как он в глубине.
А в далеке кораблик белый-белый
Как с сахара плывет за горизонт
И мне не страшно я ведь с папой смелый
Переплываю древних греков понт.
Ещё чуть дальше, у могилы Грина
Мне папа грустный говорит о нём:
"Здесь высочайшего писатель чина
Отмеченный Божественным огнем!"
А я смеюсь - надгробие так ржаво.
Могила неухожена, но он
По шее моей треплет меня слабо
И перед Грином делает поклон.
Ещё чуть дальше, я лежу на сене
А надо мною в небе высоко
Порхают восхитительные тени
Мышей летучих тихо и легко.
И звезды словно искры в антраците.
Мой папа управляет лошадьми
И дедушка, и дядя вне событий,
Творимых незнакомыми людьми.
Три воза сена друг за другом едут,
Мы с папой на переднем возлежим.
Везем за лето скошенное дедом
Сквозь папин сигаретный сладкий дым.
И кажется, что мы стоим на месте,
А звезды высоко на нас летят...
Чуть отвлекаюсь и сейчас исчезнет,
Картин из детства выстроенных ряд.
В них мне пять-шесть, ну может чуть побольше.
Почти что сорок лет уже прошло,
Но нет воспоминаний во мне тоньше,
Которых хочется ещё, ещё.
Там был я словно в доброй Руке Божьей,
В непроходящем счастии внутри,
В тепле вселенском ласковом по коже.
Как на всё это ты ни посмотри.
И в жизни современной уже взрослой
Я вижу только проблески из той
Прекрасной жизни детства невозможной,
Несбыточной вдруг ставшею мечтой.
