- «И увидел я сон. И этот сон ускользнул от меня…»
Primum
В тот день мы с Руби сидели под эстакадой на развилке Симменсбана и современного U-Bahn. В машине Руби, новеньком седане с автопилотом и голосовым управлением. Клёвая тачка, скажу я вам, только вот пришлось вырубить половину функций, а то от табачного дыма она чуть не залила весь салон противопожарной пеной. Но всё-таки клёво, да и сам Руби — крутой чувак.
Или чувиха? Я стеснялся спрашивать, в наше время считается признаком дурного тона уточнять, какие половые органы у твоего знакомого. Говорит о себе в мужском роде, да и ладно. К тому же мы не настолько близко знакомы, виделись буквально пару раз. А сегодня встретились в том пропахшем мочой баре на Вильгельмштадт, где собираются заблокированные и отщепенцы вроде меня. Узнали друг друга, разговорились, дёрнули пару бокалов пива. Руби сказал, что пришёл сюда купить немного слега. Я спросил, есть ли у него наличные: слег можно приобрести только на настоящие зелёненькие, ни один дурень не продаст его за электронную валюту. Руби кивнул и показал пачку потрёпанных купюр.
В общем, мы взяли у Карла пару заправленных под завязку лёгочных инъекторов, похожих на ингаляторы для больных астмой, и приехали сюда, под шумный путепровод из нескольких соединившихся над головой транспортных линий. Какое-то время посидели, выкурив пару сигарет и болтая ни о чём, а потом Руби вытащил один "ингалятор" и посмотрел на меня заблестевшими глазами. Игриво покачал устройством: внутри прозрачного флакона переливался настоящий чистяк, смесь мутно-белого оттенка, напоминающая скисшее материнское молоко или сперму.
— Ну что, Марк? Начнём?
— Давай, дружище. Дёргай первым. Только аккуратней, это какое-то новое мощное дерьмо.
Он кивнул, вставил мундштук трубки в рот, крепко зажав зубами, и нажал кнопку. В инъекторе забурлил испаряющийся слег; превратившееся в пар вещество хлынуло прямиком в лёгкие Руби. Сделав пару глубоких затяжек, Руби выпустил густое облако пара и откинулся на спинку сиденья. Я взял электрокальян из его рук и подозрительно принюхался. Слег пах необычно, отдавая чем-то горелым, словно в устройстве сломался атомайзер.
Над головой прогремел монорельс, заставив вздрогнуть. По закрытой же части эстакады катила целая шеренга автоматических грузовиков, издавая звенящий грохот, так что я непроизвольно протянул руку к приборной панели и повысил звукоизоляцию салона.
— Ох, как хорошо, Марк... Чёрт, это лучше любого секса, клянусь. Begeistert sein, — бормотал Руби, ворочаясь на сиденье. Из его носа на верхнюю губу потекли сопли, но я ничего не сказал. Всё равно ему сейчас насрать на всё на свете.
— А откуда у тебя такая тачка, Руб?
— Отец... Ты не знаешь, кто мой отец?
— Без понятия, если честно, — признался я, делая затяжку. Индикатор показывал, что инъектор израсходован уже на четверть.
— Мой отец.. Мой отец, хи-хи-хи, — он так глупо засмеялся, что я чуть не подавился паром, — мой отец очень богатый чувак.
В голове у меня стало пусто-пусто, будто пришёл Мистер Пропер из той дурацкой рекламы и провёл генеральную уборку. Когда я выпустил пар из лёгких, меня уже капитально накрыло. Но всё же, как заядлый наркоман, я вполне мог себя контролировать и даже вытер салфеткой потёкшие сопли. Перед глазами зарябило, и было непонятно, то ли это такой необычный слеговый приход, то ли очередные неполадки в моём байт-коде.
— И чем занимается твой отец? — безразлично спросил я, зачарованно наблюдая за этим мельтешением перед глазами. Даже иконка меню на краю зрения искривилась и начала распадаться на пиксели, что меня немного испугало.
— Он разводит животных, — не переставая тупо хихикать, сказал Руби, — и перепродаёт. Выгодный бизнес, их только успевай кормить и давай трахаться друг с другом. Прямо в поместье и держим весь зоопарк.
У меня есть одна особенность, за которую меня многие любят, а некоторые — ненавидят. Я хорошо умею слушать. Тут дело нехитрое — знай себе сиди, задавай время от времени вопросы и внимательно прислушивайся к тому, что скажет человек. Люди болтуны по своей природе, и уже не раз во время таких посиделок мне удавалось выудить полезную информацию. Вот и сейчас Руби явно ляпнул то, чего не следовало говорить, при этом даже не заметив своей оплошности. Машинально помахав ладонью перед лицом в надежде разогнать разноцветные точки, я спросил тем же скучным тоном, словно поддерживая обычный дружеский трёп:
— Для животных надо ведь кучу разрешений, не? Да и держать их следует в специальных местах, а то быстро дохнут.
— Всё на мази, брат, — Руби задумчиво разглядывал инъектор. — Слушай, а мощная хрень... Меня уже прёт, как...
— У вас и дома звери есть?
— Ага. Открой свой байт на локалку, я тебе скину фотки.
Я кое-как нашарил плывущим взглядом пиктограмму связи на десктопе байта, активировал и принял файлы от Руби. На пришедших фотографиях я увидел странное существо с кислотно-зелёными перьями, клювом и взъерошенной холкой, сидящее на деревянной жёрдочке внутри жестяной клетки. Оно вцепилось в жердь кривыми лапами и пристально смотрело прямо на меня маленькими чёрными бусинами глаз.
— И что, это... как его... оно прямо дома у вас гуляет?
— Не гуляет, а летает. Крылья видишь? Это птица, попугай называется. Не слыхал ни разу? Ты ж у нас любишь книжки читать... И старьё всякое смотреть... Но это так, для развлечения больше, типа поугарать, понял? Бооольшинство зверюг у нааас в поместье. У прееедка обезьяны в вольерах специааальных, — Руби начал растягивать гласные: признак начинающегося глубокого при́хода, — коааалы, лемуууры, пааанды... Ох, Мааарк, кааак меня прёт...
Признаться, в тот момент меня тоже накрыло. Но мой приход оказался намного сильнее и глубже, чем у Руби.
Vestibulum
Здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы вы понимали суть происходящего дальше.
Слег наркотик необычный. Приход от него куда сильнее, чем от любой другой наркоты, придуманной на данный момент человечеством. Конкретно на сам мозг он не оказывает никакого влияния, поэтому те же заблокированные могут дуть его хоть вёдрами — ничего не произойдёт, разве что голова немного закружится и станет спокойно и хорошо. Слег хороший релаксант по своей сути.
Слег дёргает установленный корпорацией психоблок, синхронизированный с прошивкой байт-кода. Ещё в 20-ом веке (я специально читал, интересно ведь, чем упарываюсь) учёные Джеймс Олдс и Питер Милнер установили, что при воздействии электростимуляцией на определённые доли мозга можно вызвать у животного яркие, практически ни с чем несравнимые ощущения. Существуют такие "центры удовольствия" в лимбических системах головного мозга. Проще говоря, если подопытной крысе дать рычаг, на который она может нажать ради получения величайшего наслаждения, то она будет давить этот рычаг до бесконечности, игнорируя еду, инстинкт размножения и прочее. Лишь бы была под лапой "кнопка удовольствия", на которую можно ткнуть. Ну и в конечном итоге крыса издохнет от нервного истощения.
Очкарики Джимми и Пит экспериментировали, конечно, на крысах, однако то, что применимо для крыс, может быть применено и к человеку, верно? Ну, по крайней мере именно так считают сильные мира сего.
Спустя столетие после опытов Олдса и Милнера, уже в середине 21-ого века, населению земного шара начали в обязательном порядке производить чипизацию сначала в затылочной части, а позже и в лобной доле мозга. Машинно-мозговой интерфейс BMIP, Brain Machine Interface Program,необходимый для взаимодействия человека с окружающими его устройствами, вживляется ещё в трёхлетнем возрасте. NeuroPort ставят в 10 лет. Braingate от байт-корпорации Cyberkinetics устанавливают в 12 лет. Каждый из чипов снабжён микроэлектродами толщиной в четверть человеческого волоса, вживлёнными прямо в кору головного мозга. А наружу выведен миниатюрный приёмопередатчик: такая твёрдая маленькая штуковина сразу за ухом, которую мы в детстве называли "антенной". В дальнейшем в течение семи лет человеческий мозг апгрейдят ещё тремя подобными чипами, без наличия которых практически невозможно существовать в современном социуме: без работающего байта ты не способен зайти в метро, произвести покупку, сесть на самолёт и прочее-прочее, вплоть до активации двигателя автомобиля или даже заказа еды на дом. Оттого заблокированные и живут недолго в своих общинах, выживая благодаря почти угасшему обороту наличных денег и помощи от благотворительных организаций.
В 2070-х выяснилось, что некоторые пользователи, хакнув систему тогда ещё примитивного байта, могут вводить себя в состояние бесконечного, лютого кайфа. Серьёзно, эти кретины просто сидели целыми днями дома, нажимая на нужную виртуальную кнопку зрительного десктопа, и кайфовали, пуская слюни и превращаясь в овощей. Даже после блокировки они остались полными идиотами, которых быстро распихали по клиникам и постарались забыть о их существовании. Чем не крысы Джимми и Пита, без остановки жмущие на заветный рычаг?
Прецедент вызвал мощнейший общественный резонанс и породил несколько законов, принятых во всех странах мира, где используется байт-код. Систему проапгрейдили множеством блоков — внутренних, прямо в мозге пользователя, и внешних системных, обойти которые с трудом способна даже хорошая нейросеть, не говоря уже о обычных хакерах. На какое-то время о проблеме забыли. Люди наслаждались байтом, а жуткие побочные эффекты удалось запихнуть обратно в ящик Пандоры. В моём детстве в игровом интерфейсе без остановки крутили навязчивую рекламу от Cyberkinetics: "Попробуй нашу дополненную реальность! Реальнее, чем ты можешь себе вообразить! Безопаснее, чем на заднем дворе родительского дома! Braingate - безопасность и комфорт для Ваших детей".*дурацкий смайлик*
Ну, по крайней мере, так считалось. На деле безопасностью там и не пахло.
Восемь лет назад появился слег. Наркотик нарёк так некий шутник с растаманского форума, по термину из старой книжки каких-то русских писателей. Изначально это была обычная жижка для электрокальянов, обладающая релаксирующим воздействием. Оказалось, "релаксирует" она на славу, просто снимая выставленные правительством и байт-корпорациями психоблоки; в дальнейшем, при хороших знаниях в программировании, можно перенастроить свой байт и дозированно получать кайф при употреблении смеси. Именно поэтому, кстати, многие слегачи ходят со старыми прошивками системы и не устанавливают обновлений. Каждый новый апдейт всё больше усложняет взлом байт-кода. В противодействие ему слег на время снимает психоблоки в самой голове, убирает гипнотический запрет, налагаемый по умолчанию корпоративной этикой.
Я хакнул свой байт лет пять назад, причём самостоятельно: тогда это было просто. Необходимо всего лишь собственноручно собрать индивидуальный билд, подходящий к твоему психоблоку. Новичкам вроде Руби приходится платить специалистам немалые деньги за взлом системы. Но он-то мажор, у него есть зелёненькие. Однако, так как мне нельзя обновлять систему, я периодически сталкиваюсь с другим явлением современного мира. Так называемым спам-штормом.
Человечество умудрилось практически полностью уничтожить экологию на планете, загадив океаны мусором; суша усеяна пластиком, и даже на орбите существуют специальные команды для отлова и утилизации космического мусора. Мусор везде, а с недавних пор наблюдается его переизбыток и в информационной среде, которую мы сами породили. Спам слипается в огромные кучи нулей и единиц и дрейфует по интернету, как те самые мусорные пятна в Мировом Океане, время от времени атакуя байт-коды пользователей, не оснащённые новыми уровнями защиты. Так как последний апдейт я устанавливал пять лет назад, вы можете себе представить, насколько часто я страдаю от спам-шторма...
Ratus
Но вот подобного со мной не случалось ещё ни разу. Во-первых, на сей раз пришедший спам-шторм оказался особенно сильным и долгим. Во-вторых, накрыло меня одновременно со слеговым приходом.
Этим и объяснялась та самая рябь на виртуальном экране десктопа. Визуально предметы начали искажаться и терять зрительную перспективу: то, что находилось близко, казалось бесконечно далёким, а далёкое наоборот очутилось совсем рядом. Инъектор, который я забрал у Руби и держал в руках, ушёл куда-то на край горизонта, и я мог убедиться в его местонахождении лишь на ощупь. Зато благодаря перенастроившейся глазной оптике я прекрасно видел тяжеловоз в паре километров от нашей машины, который медленно взбирался на эстакаду по дорожному разъезду. Ещё я наблюдал бредущую вдоль пандуса старуху: на её плечи был накинут блестящий от мелких капель дождя прорезиненный дождевик с капюшоном, а перед собой она с усилием толкала накрытую целлофаном тележку из супермаркета. Наверняка украла со стоянки, старая карга, подумалось мне в тот момент. Совсем у людей совести нет.
Мне тут же стало неприятно от собственных размышлений, потому как старуха, словно почуяв мой взгляд, повернулась в нашу сторону. На её лице красовалась допотопная кислородная маска с уходящей к баллону трубкой, а кожа была обезображена глубокими кровоточащими язвами. Из уха женщины торчал тонкий провод древней байт-системы, ещё из тех первых, экспериментальных образцов, какие я видел только в роликах на Ютубе.
Я зажмурился, чтоб отдохнуть от созерцания старой ведьмы, и увидел скопище плавающих пиктограмм, распухающий от спама почтовый ящик (скоро он раскроется, вывалив на десктоп всё своё бессмысленное содержимое) и... нечто странное. Вместо темноты обратной стороны закрытых век мне предстала некая белесая пелена, движущаяся из ниоткуда и постепенно заполняющая восприятие. Белая вуаль колыхалась передо мной, уходя и вверх, и вниз, и вообще насколько хватало взгляда. Свадебная фата? Штора? Похоронный саван? Интересно, что это: новый симптом прихода или лаги в байт-коде?
— Ты тоже видишь эту eine alten Hurre, Марк? — прохрипел Руби, дёргаясь на соседнем сиденье.
Я открыл глаза. Старая фрау по-прежнему пялилась в нашу сторону. Теперь я уже не сомневался, что она нас видит.
— Да.
— Господи, какая она жуткая... Отец говорит, что многие из этих сучек до Катастрофы работали камвхорами...
— Кем?
Он не ответил, а мне лень было гуглить. Тем более в нынешнем состоянии я вряд ли мог сконцентрироваться на поисковой строке, скачущей из одного края десктопа в другой. Приход приобрёл новый размах.
Слег тем и замечателен, что после его употребления взломанный байт обрабатывает разные части мозга подобно контрастному душу. Поначалу нарку просто хорошо: работает расположенный у гипоталамуса NeuroPort. Хорошо до такой степени, что неохота даже шевелиться, ты просто содрогаешься в немой дрожи и чувствуешь себя сродни эмбриону в материнской утробе — тебе тепло, уютно и вообще комфортно во всех отношениях. И ни о чём не надо думать. Следом идёт короткая стадия паники: неприятно, но без неё никуда. Далее "бычий кайф", когда ты цепенеешь и сидишь практически парализованный, без единой мысли, чувств и желаний, словно спишь без сновидений. Кому-то это кажется самым приятным. Мне нет. Ну а затем цветочки кончаются, и начинаются ягодки — долгий, бесконечно долгий галлюцинаторный период...
Впрочем, перечислять всё равно нет смысла, потому как на меня всей своей тупой тяжестью обрушился спам-шторм. Описать это явление сложно, но я всё-таки попробую.
Знаете те навязчивые песенки, которые словно застревают в голове, стоит раз услышать, и человек неосознанно напевает их целыми днями? Безостановочно прокручивая их на бесконечном репите. Вспомнили? Ну а теперь попробуйте представить, что таких песен сразу сто тысяч, и все они одновременно играют внутри черепушки, и заткнуть их нет никакой возможности. И идут они не только аудиальным, но ещё визуальным и даже обонятельным спектром (байт-корпорации недавно добавили такой функционал, так что отныне, просматривая рекламный ролик, вы ощущаете также и запахи из него). Таким образом, во время спам-шторма человек лишается вообще всякого восприятия мира, ибо десктоп заполнен огромным количеством всплывающих баннеров, искажённых цифровым кодом, в уши орёт размытый гул человеческих голосов, а "в нос" бьют все запахи мира. Вы скажете, что от подобного можно сойти с ума, но я привык, если честно.
Хотя сегодняшний случай оказался хуже всех предыдущих. Я почувствовал, как начал блевать. Блевать желчью и съеденной утром яичницей. Это у меня такая реакция на спам-шторм, я могу запросто и опростаться, чего сейчас, к счастью, не произошло. Наверное, я дёргался как сумасшедший, чем сильно испугал Руби. Но если он и пытался докричаться до меня, то я всё равно не смог бы его услышать из-за мириадов ревущих голосов, слившихся в один исходящий будто бы из адской бездны вой. Я и своего крика не мог расслышать, хотя чувствовал, как разеваю рот. А баннеры и письма спам-рассылки заслонили весь десктоп, разглядеть за ними что-либо было невозможно. Невообразимая какофония запахов забила все обонятельные рецепторы, и в какой-то момент раскалённые нервы наконец не выдержали и отключились, отправив меня в нокаут. В белую пустоту, заменившую тьму закрытых глаз.
Realitas
Я очнулся на Вильгельмштадт, у того самого бара, где мы утром пересеклись с Руби. Я сидел на обочине, обхватив плечи руками, мелко трясясь и глядя на лужу жидкой блевотины между ног. Редкие прохожие обходили меня подальше.
Понятия не имею, как я здесь оказался. Наверное, Руби пришёл в себя первым, увидел мой приступ и решил от меня избавиться, выкинув на обочину у бара. Мелкий говнюк.
Ладно, надо вставать и куда-то идти. Сидеть на улице под дождём не вариант. Дождь-то непростой, а у меня дождевик весь в прорехах. К тому же я где-то оставил кислородную маску, так что ещё несколько часов на открытом воздухе — и можно заказывать похоронные услуги.
Я встал и побрёл в рыгаловку Дитриха. Пусть у него и харчевня последняя, но есть свой воздушный фильтр, а меня пустят посидеть немного и привести себя в порядок. Всё-таки выгодно быть постоянным клиентом.
В баре оказалось битком народу. И выглядел он... странно. Всегдашняя вывеска Нагой обед сменилась модной интерактивной надписью Кэнди. Когда поменять успели? Холл тоже преобразился, стал чище и, как мне показалось, за день изменилась даже планировка — налево и вниз наискосок шла всё та же лестница в основной зал, по правую руку за стойкой сидела похожая на Кристину хостес, коей тут сроду не было. Снизу же доносился энергичный клубный бит, что немного необычно для Дитриха — обыкновенно он не жалует громкую музыку. Из подвала навстречу мне поднялись, толкаясь локтями, два то ли транса, то ли FtM-парня; они брезгливо поморщились при моём виде. Обижаться-то действительно не на что. Выгляжу я как последний чёрт.
Я даже остановился у двери клозета с надписью Abort, недоверчиво разглядывая застывшее по ту сторону высокого зеркала существо (тем же занимались присутствующие в холле). Человек был худой как жердь, с острыми скулами на измождённом лице, со сверкающим изумрудными искрами байт-кодом в глазной оптике. Мешковатая драная одежда делала меня похожим на пугало, а давно немытые, сальные и влажные волосы довершали образ настоящего берлинского слегача. Браво, Марк. 10 из 10 по шкале мерзости.
— Ну, как сам видишь, фейс-контроль ты не прошёл.
Сбоку ко мне незаметно подступил крепкий громила метров двух росту, бородатый и чернокожий. В его ноздре болталось золотое кольцо, как у быков на скотном дворе, и рожа его блестела от множественных вмешательств ревитализации. По самую крышку накачанный дерьмом гламурный дедуля. Он спокойно стоял, скрестив мускулистые руки на груди, но у меня почему-то возникло ощущение, что настрой у него явно недружелюбный.
— А ты ещё что за хрен? — только задав вопрос, я заметил надпись Schutzdienst на его чёрной футболке.
— Да-да. Давай-ка, проваливай, дружок. Приведи себя в порядок, а потом возвращайся.
— Чё, Дитрих наконец нанял вышибалу, да? Только когда успел? Тебя утром ещё здесь не было.
— Дитрих? Не, ты перепутал заведение, парень. Точняк, я тебе говорю. Гуляй на выход.
Во мне внезапно проснулась тупая злость. Прикрыв веки, чтобы немного успокоиться, я вновь обнаружил эту колышущуюся перед взглядом белесую дымку. А в следующее мгновение, открывая глаза, с удивлением услышал собственный голос:
— Хватит меня разводить, педрило чёрный! Я здесь уже лет пять зависаю, и никуда идти не собираюсь, понял, старый чёрт? Сейчас Дитрих тебя самого вы... Эй! Эй, полегче! Слышь, я Дитриху пожалуюсь! Карла знаешь? Каарл! — вопил я, пока он вытаскивал меня наружу под насмешливыми взглядами каких-то столпившихся на входе молодых тёлок. Я умудрился лягнуть его разок, за что получил болезненный удар по почкам.
Короче, старый цветной чмошник вышвырнул меня из бара, и я некоторое время валялся у водосточной трубы, ошеломлённо глядя на стекающую в ливневый сток мутную, грязную жижу. Не причудилось ли? Неужели меня выкинули из бара Дитриха, самого вонючего и непрезентабельного заведения во всём Берлине? Ей-богу, да у Дитриха ещё более паршивая забегаловка, чем кабаки на гамбургском Репербане! Откуда вообще взялся вышибала?!
Встав и отряхнувшись по-собачьи, я побрёл в сторону Шарлоттенбурга, к Клаусу. Можно было бы отправиться к Кристине, но, во-первых, в таком виде меня загребут bully в Митте или Кройцберг, а во-вторых — банально нет денег на такси. Даже на проезд в метро не хватит. Хотя я прекрасно помнил, что ещё утром у меня лежало около пятидесяти евро на электронном счёте. Сейчас "кошелёк" практически пустовал.
Поблизости ещё Панкоф, конечно, но там... тамошние притоны мне даже вспоминать страшно. Ну его к чёрту.
Дождь усилился, хлеща косыми струями по тротуарам. Первое время я старался перепрыгивать лужи, но ноги быстро промокли насквозь, и я просто брёл вперёд, попутно пытаясь уложить в голове произошедшее за последние сутки. Проносящиеся мимо машины обдавали меня брызгами, но меня это мало волновало. Весь Шпандау атаковала непогода; вонючая влага лилась с неба вёдрами, забираясь за воротник капюшона и оседая на лице липкой жирной плёнкой.
Значит, так. Мы с Руби накурились слега, и нас жёстко размотало. Одновременно за мои яйца взялся спам-шторм. Такой сильный, к слову, что байт до сих пор сбоит и работает некорректно (белая завеса так и маячит перед взором, стоит зажмуриться). Я вырубился, Руби отвёз заблёванную тушку в город и выкинул на Вильгельмштадт. Кроме того, какого-то чёрта исчезли последние бабки со счёта. А ведь скоро начнётся ломка, и придётся догоняться. Да-да, от слега тоже возникает абстинентный синдром, только он давит скорее на психологическом уровне, не становясь от этого легче. Иногда всё куда жёстче. Если я побыстрее не доберусь к Клаусу в его старую конуру недалеко от Зоо, то мне кранты, задохнусь, подцеплю какое-нибудь дерьмо от дождя или... Лучше даже не думать о всяких "или". Просто иди, Марк, и ни о чём не размышляй. Бывало дерьмо и похуже, верно? В какие только передряги мы с тобой не попадали, ты да я, да мы с тобой.
Когда я добрался до окраины Тиргартена, самочувствие стало, мягко говоря, хреновым. Воздух врывался в лёгкие с трудом, я сипел, кашлял и выхаркивал коричневатую слизь. Опираясь на стенку древнего ФРГшного здания, до сих пор не снесённого по странному недоразумению, я проковылял к двери подъезда и набрал на сенсоре номер квартиры Клауса. Он не отвечал.
Ладно. Можно и позвонить, так ведь? Мне Клаус обычно отвечает; я один из немногих абонентов, кому позволено звонить даже во время сна. Что ж, будем надеяться...
Не отвечает. Не отвечает, мать его так! В моём сознании уже начали рисоваться жуткие картины того, как я бреду через весь центр Берлина к Кристине в Кройцберг, подыхая и выплёвывая кусочки лёгких, когда наконец с тридцатого по счёту звонка Клаус наконец снял трубку. Его аватар на линии засветился и превратился в анимированное лицо, принявшее озабоченное выражение.
— Марк? Тебе чего? Случилось что-то?
— Откроой, — просипел я, — открывай, Клаус!
Магнитный замок отошёл, я дёрнул дверь и ввалился внутрь подъезда. Дышать стало ощутимей легче: сразу у входа на потолке установлен мощный воздушный фильтр. Лифт здесь не предусмотрен, так что пришлось плестись пешком на пятый этаж. Но это уже мелочи по сравнению с жутким забегом без кислородной маски и воздушного баллона, в дырявом дождевике и с промокшими ногами.
Клаус встречал меня у открытой двери. Он был явно обеспокоен. От него резко пахло дезодорантом, под распахнутым халатом виднелась широкая волосатая грудь. Я заметил, что с нашей последней встречи (хотя виделись мы пару недель назад) он заметно постарел и обрюзг, словно всё это время сильно употреблял и пил. Старый друг потряс мою слабую руку своей широченной ладонью.
— Случилось что? Почему ты без маски? Снова рецидив?
— Какой рецидив? — я непонимающе уставился на него. Почему-то пришло в голову, что я вообще не помню, откуда мы знакомы.
— А, забей... Проходи. Ботинки сними в прихожей. И носки снимай. Дождевик в дезинфектор, не надо мне тут заразы всякой.
Я послушно сделал всё то, о чём он просил, и прошёл в единственную комнату квартиры-студии, являющую собой пример аккуратизма и, одновременно, жуткой безалаберности. Серьёзно, в Клаусе будто живут две разных личности. Правая сторона огромного зала/кухни/кабинета была заставлена всяким древним хламом вроде персональных компьютеров с разобранными платами и торчащими проводами, фарфоровыми статуэтками, какими-то картинами и покрытыми пылью сервантами. Лежали даже настоящие бумажные книги, на обложке одной из которых я разглядел высеченную золотым курсивом надпись "Organic Trains; by Jim Carroll". На левой стороне хозяйничал Его Величество Порядок. Всё вылизано и тщательно расставлено по местам, в соответствии с перфекционизмом хозяина и даже настолько аккуратно, что возникало подозрение, не страдает ли Клаус ОКР. Правда, ощущение исчезало сразу же, стоило посмотреть направо, на неряшливую свалку у заколоченных изнутри, задрапированных тёмной тканью окон.
Я плюхнулся на раздвижной диван. Клаус поморщился, видимо, из-за моей грязной одежды, но ничего не сказал, а отправился на кухонную часть помещения греметь стаканами и что-то наливать. На большой смарт-панели во всю стену шёл старый двумерный фильм, названия которого я не мог вспомнить, но прекрасно помнил имя главного героя. Марк Рентон, мой тёзка. Сейчас героиновый торчок бежал по улицам Эдинбурга, спасаясь от каких-то преследующих его людей.
— Клаус! Почему всякий раз, как я прихожу, ты смотришь фильмы про нарков? Это такой намёк, да?
— Возможно, — Клаус вернулся, держа два наполненных виски пузатых стакана. Колу он принципиально не добавлял, но хоть пару кубиков льда не забыл кинуть. — Выпей, согрейся и рассказывай. Потом сходи умойся, а то от тебя несёт, как от бродячего пса.
Я с благодарностью взял стакан и сделал пару глотков обжигающей жидкости. Горячий ком прокатился по пищеводу, и меня сразу потянуло в сон. Чтобы не вырубиться тут же, на диванчике, я быстро пересказал Клаусу сегодняшние события. Он хмыкнул и щёлкнул пальцами, переключив фильм на новости. Транслировали очередную бучу в Европарламенте; следом отдельным заголовком шли вести из Африки — обгоревшие, торчащие углями из земли хижины, измождённые до ужаса негры и съёмки в саванне крупным планом с вертолёта: показывали падёж крупного рогатого скота, прям целые поля, заваленные тушами животных. При взгляде на них я кое-что вспомнил. Мысль пока не сформировалась полностью, но я уже знал, что придумал нечто дельное.
— Как сам поживаешь? — спросил я, чтоб поддержать разговор.
— Неплохо, как видишь. Тоже изредка балуюсь слегом, но не так фанатично, как некоторые. А что ещё делать остаётся? Гнить заживо?
— По тебе видно, ты сильно сдал, дружище.
— На себя посмотри, — буркнул он и залпом осушил стакан.— Ещё выпьешь?
— Только немного.
— А я много и не наливаю всяким... прохожим. Ты угомониться наконец не хочешь?
— Не горит пока что.
— По тебе видно, — съязвил Клаус, возвращаясь с двумя стаканами — полным для себя и наполовину пустым для меня.
В новостях усталый корреспондент в военной униформе рассказывал о гражданской войне в Судане. Над его головой в небе разрешением 15360 на 8640 пикселей кружили три северноафриканских дрона-наблюдателя. Где-то вдали вяло грохотала артиллерийская канонада.
—Полное безумие творится, — зло сказал Клаус, — но нам здесь, как всегда, плевать на остальной мир. Наступила эра абсолютного потребителя. Всем плевать на всех. А самая активная часть общества — такие, как ты — курят слег либо целыми днями пропадают в VR.
— Мне не плевать.
— Да неужели? Ты за флакон слега мать родную продашь, мой юный друг. Да и я сам-то недалеко ушёл... — он устало махнул рукой. — Всё вообще стало странным. Нет больше ни чёрного, ни белого. Остались одни полутона... Мы живём в каком-то мире повального инфантилизма. И я боюсь предположить, что этот мир ожидает.
— Хорошая мысль. Ну а чего ты хочешь от меня? Чтобы я начал принимать стероиды и накачал себе здоровенные бицепсы? Или, наоборот, пил эстрогеновые препараты и сменил пол? Или читал книжки и залил через буст кучу информации, чтобы получить Нобелевку за достижения в науке? Чего ты ждёшь от меня, Клаус? Ты ведь не хуже меня знаешь, что все мы всё равно сдохнем, а жизнь коротка и бессмысленна, как полёт бабочки-однодневки. Время утекает от нас сквозь пальцы, чтобы, как говорят янки, never to be seen again.
— Красивое изречение. Где вычитал?
— Не знаю. Сам придумал, наверное, — буркнул я, проглатывая остатки виски, — я лишь хотел сказать, что смысла во всём этом я не вижу. А слег даёт мне смысл. Хоть иногда. Он рождает новые миры.
— Рождает миры? — мой собеседник усмехнулся. — Вижу, твои миры довольно мрачные. Давай сюда стакан.
Он вновь ушёл на кухню. Я крикнул вслед:
— Клаус, слушай, я не могу вспомнить...
— Что?
Откуда я тебя знаю, чёрт возьми? Почему я к тебе пришёл?
— Да так, ничего... А зачем ты употребляешь? У тебя ведь есть всё, что нужно для нормальной жизни.
— А ты зачем? — рассмеялся Клаус, возвращаясь уже без виски. — У тебя тоже было всё. И ты всё просрал. Ты из нормальной семьи, неплохо образован, читаешь книги, разбираешься в культуре и искусстве на уровне среднего гуманитария. Когда ты в последний раз виделся с матерью, Марк? Что заставляет тебя каждый день идти на улицу и искать новые способы убежать от реальности? Вот откуда ты сейчас припёрся ко мне в таком виде? Из самого Шпандау, без маски и в этих обносках. От тебя смердит, и я уже подумываю, не выгнать ли тебя к херам собачьим. Зачем ты мне тут нужен, объясни? Ведь ты полное ничтожество.
Что ж, настало время высказать свою идею.
— Я могу быть полезен.
— Чем же?
— Ты знаешь нужных людей и благодаря мне можешь неплохо подзаработать. Вот сейчас я рассказывал тебе про Руби...
— Про Роберта?
— Да, про него. Может, про Робе́рту, никому это не известно точно, — немного съюморил я, — так вот, Руби рассказал мне про своего отца. Его папаша — дико богатый чувак, и он занимается разведением животных. У них там, в поместье, есть всякая живность типа обезьян, коал и подобного. Ещё панды, он говорил, и эти, птицы такие декоративные...
— Так-так, — Клаус поставил стакан и с интересом уставился на меня, — и что ты предлагаешь?
— В общем, Руби мне никто, а редкие виды животных сто́ят недёшево. У них там и мелочи всякой полно.
— То есть ты предлагаешь их ограбить? — уточнил мужчина.
— Я даю наводку, Клаус. Это может оказаться прибыльным дельцем, если подойти с умом. Охрана там такая себе, поместье большое, так что забраться откуда-нибудь с заднего входа не составит труда. Неприятностей тоже не должно возникнуть, бизнес нелегальный.
Он кивнул.
— Я обдумаю твоё предложение. Но сначала мне надо кое-кому позвонить. Иди умойся. В ванной висят шмотки, надень что-нибудь. Тебе будет великовато, но зато всё чистое. Если дело выгорит, то без зелёненьких не останешься, не переживай.
— А можно получить аванс? — я уже чувствовал, как издалека надвигается мрачная угрожающая волна слеговой ломки. По телу шла лёгкая судорога, от пяток до самой макушки.
— Аванса не дам. Хотя... Если хочешь дёрнуть, в ванной в шкафчике лежит инъектор. Можешь добить то, что там осталось.
Его совету я, конечно, последовал, но сначала хорошенько умылся и переоделся. После чего сел на унитаз с большим многоразовым инъектором, больше напоминающим бонг для курения марихуаны. Индикатор показывал всего десять процентов, да и слег был похуже того чистяка, который мы с Руби употребляли утром. Но мне хватило; вкупе с усталостью слег обрушился на моё сознание, как тяжёлое мокрое покрывало. Помню лишь, как свалился с унитаза на холодный кафельный пол. Он скакнул навстречу и расплескался всюду вокруг молочно-белым омутом.
Белым, почти как пустота перед закрытыми глазами.
Observatione
Опять этот резкий скачок из одной локации в другую. Я сидел в машине на пассажирском сиденье, тупо уставившись на приборную панель. Передавали фильм, который я, видимо, внимательно смотрю. Актриса Эллен Бёрстин (Сара) красит волосы в ядовитый морковный цвет и безуспешно пытается надеть красное платье, чтобы выступить на любимом телешоу. Лето-Гарольд ведёт свой бизнес, а Коннелли-Мэйрон мечтает стать модельером. Яркие летние тона ещё не омрачены героиновой ломкой и сломанными жизнями.
От панели к моей ушной раковине тянулся тонкий серебристый провод зарядки. "Антенна" за ухом равномерно пульсировала, поглощая энергию автомобильного аккумулятора, и я сидел, застывший, замерший на подзарядке с ублюдской ухмылочкой и стекающей на подбородок струйкой неконтролируемого слюновыделения. Мало кто любит прилюдно заряжать байт, ибо во время данного процесса мозги превращаются в кашу.
Наша машина куда-то ехала; за окнами проплывали серые кварталы застройки времён ГДР, а дворники счищали с ветрового стекла капли густого, как кровь, дождя. Окружающий мир казался вязким, словно застывший кисель. По дорогам ездили одни такси на автопилоте и доставщики еды на дом. Сами люди наглухо заперлись в своих квартирах и байтах; лайкают друг друга, суки, и общаются в соцсетях, пугливо выглядывая в окно лишь по праздникам. Правильно, кому нужен мир внешний, когда есть яркий мир внутренний. Мир высокоорганизованных приматов, общающихся на расстоянии, через устройства в собственном мозге.
Сидящий рядом Клаус рулил автомобилем вручную, даже без помощи байта. Он вообще консерватор во всех отношениях, этот Клаус. Чёрт его знает, откуда у меня такие познания о нём, ведь я всё ещё не могу толком вспомнить, кто он такой.
Я оглянулся. За спиной находилось зарешеченное окошко, через которое можно было разглядеть обширный кузов. Очевидно, мы едем в фургоне.
— Куда мы вообще? — спросил я, выковыривая штекер из-за уха.
— Память отшибло? В поместье отца Руби. Ты попросил взять тебя с собой. Будем работать вдвоём. Только без фокусов, Марк. И не падай больше в обморок.
— А, точно, — сказал я, хотя ни черта не помнил. — А потом куда?
— Увидишь, — коротко ответил он, переключаясь в другой ряд.
Тут мы попали в пробку. Вдоль рядов машин ходили парни мрачного вида, донельзя серьёзные и с нарисованными на дождевиках крестами. Один из них размахивал над головой толстой Библией и кричал что-то о Судном дне и гневе Господнем. Другие собирали пожертвования на переносной пэймент-контроллер. Когда постучались в дверь с моей стороны, я неожиданно для самого себя опустил стекло и кинул оставшееся евро с электронного кошелька. Клаус никак не прокомментировал, только взглянул странно. Потом тронул меня за рукав и показал направо. Снизу, под пандусом, тянулись платформы и блестящий от влаги монорельс. Станция Зоо.
— Предлагаешь заехать вечером? Я бы не отказался от пары затяжек на ночь.
— Если будешь хорошо себя вести. Ну... — он замялся, будто желая сказать то, чего говорить вовсе не хочется, — может, к чёрту этого папашу Роберта? Можно хоть сейчас на станцию, там всегда крутится народ, у кого есть.
— Клаус... Спасибо, конечно, но не делай мне одолжений. Я же торчок. Есть маза добыть зелёненьких, и надо это сделать. Правда, я без понятия, как мы станем грузить зверюг в твой фургон.
— Разберёмся, — сказал он и сосредоточился на дороге, забыв о своём предложении.
Я посмотрел на исчезающую позади станцию Зоо. Наркоши тут были всегда, их словно притягивает это про́клятое место. Когда-то тут продавала себя за сорок марок тринадцатилетняя Кристина Ф. Правда, наркотики у них были не столь изысканные, не настолько захватывающие человеческое сознание, действующие скорее на более низменном, физиологическом уровне. Правильно говорят, что самая глубокая привязанность — психологическая. Всё это дерьмо у нас в голове. Великая сила привычки.
Вообще, человек странное существо. С момента своего появления на Земле он вечно ищет, чем упороться. Я тут читал в байте одну книжку. Суть такова: люди стали людьми благодаря тому, что жившие на равнинах гоминиды два миллиона лет назад начали поедать растущий на навозе животных грибок-псилоцибин, приведший к повышению когнитивных способностей мозга и появлению абстрактного мышления, а также к созданию раннего искусства, первых технологий и родоплеменного строя. Так и называется — теория упоротой обезьяны. Позже люди начали варить пиво, курить всякие травы, создавать религии и культы, продолжили употреблять в пищу псилоцибиновые грибы (вспомните Кастанеду!) и вообще на протяжении всей истории пытались чем-то упороться, лишь бы на время убежать, скрыться от суровой реальности, которая, вполне возможно, тоже не более чем очередная коллективная иллюзия. В итоге мы пришли к тому, что имеем сейчас. К слегу.
Лучше хорошенько дёрнуть, чем думать о всяких мелочах, не так ли?
Conscientia
Мы вырулили на центральное Вильгельмштрассе, миновав здание бывшей Рейхсканцелярии, нынче превращённое в музей, поглазев через окна на пустующую памятную выставку, организованную ландтагом Берлина, и выехав в итоге на объезд городского парка Фридрихсшайн, где наблюдалось необыкновенное для нынешних времён столпотворение — какие-то демонстранты стояли с голографами, расцветив хмурое небо над парком нудными лозунгами-голограммами о защите окружающей среды. А, понятно, опять "зелёные" со своими бреднями. В принципе, на их митинг всем было плевать, не считая нескольких скучающих bully в новенькой униформе из фотонопоглощающей ткани. Полицейские сгрудились около автозака, сняв на время маски и поигрывая дубинками. Ничего нового, короче: если в этом году гринписовцы не учудят какой-нибудь нестандартный пиар-ход вроде рок-концерта на открытом воздухе или парада обнажённых трансгендеров, то скоро на них вообще перестанут обращать внимание.
Оттуда через автобан поверх древнего Центрального кладбища в Лихтенберге мы добрались на Фридрихсфельде, проехали ещё немного через какой-то район зажиточных бюргеров, и вот мы наконец в нужном месте. Дождя здесь нет, потому что богатеи раскинули над частью Хеллерсдорфа обширный купол, защищающий от дождя. Круто, ничего не скажешь. У кого-то денег как махорки.
Клаус заехал в охраняемый район сзади, по тесным проулкам, которые не знал даже GPS в машине и моём байте. Всё кругом заставлено заборами; с каждого угла за фургоном следят камеры. Я вдруг осознал, что затея, мягко говоря, бредовая. Но отступать уже нельзя, необходимо сделать то, зачем приехали.
— Вот оно. Поместье папочки Роберта, — тихо сказал Клаус.
Перед нами возвышался забор, довольно неухоженный и даже потрескавшийся местами. За ним виднелась крыша самого поместья, покатая, грязная до бурого оттенка и лишённая помпезных излишков. И не скажешь с виду, что здесь проживает крутой богач.
— Ладно, выходим. Надень перчатки и комбез.
— Дубинку брать?
— Не надо, я сам возьму. Поранишься ещё. Всё, пошли.
Я переоделся в белый комбинезон, лежавший в кузове, и натянул синие резиновые перчатки. Лица за осмотической маской видно не было. С забором Клаус поступил просто — поставил раздвижную стремянку, вскарабкался по ней наверх и уселся на верхушке забора, подождал, пока залезу я, и утянул лестницу за собой. Огляделся подозрительно. Улица была пуста, лишь через пару кварталов на скамейке мирно сидела старушка спиной к нам.
— Прыгаем.
Я спрыгнул вниз, чуть не отбив себе пятки. Клаус бросил стремянку и прыгнул следом.
Мы стояли у задней стены поместья, до неё было метров сто. Я подумал, как же мы станем перетаскивать животных обратно через забор. Животных в своей жизни я встречал мало, но всё-таки понимал, что какая-нибудь драная обезьяна наверняка достаточно тяжела для дохляка вроде слегача Марка.
Зато в моё затуманенное сознание наконец пробились соображения о том, что на территории могут находиться сигнализации, камеры наблюдения и охранники. Руби упомянул, что поместье охраняют слабо, но не до такой ведь степени. К тому же двух человек наверняка мало, чтоб обездвижить и перетащить через забор нескольких зверюг; я понял, что Клаус не захватил с собой ни парализатора, ни какого-либо серьёзного оружия, кроме сраной электродубинки. И он торопил меня без остановки, словно желая поскорее закончить некое неприятное дело. И совершенно не опасаясь ответственности за незаконное вторжение на чужую территорию.
Подбежав к чёрному входу, мы обнаружили открытую нараспашку дверь. На душе у меня стало ещё тягостнее. Ну, где там эти запахи сена и говна, крики зверей и птиц? Фильмы-то я смотрел, и в общих чертах мог представить, как будет выглядеть загон с животными. То, что предстало моему взгляду, походило на него меньше всего. Ни клеток, ни деревянных стаек, просто какой-то обширный полуподвал со стерильным запахом. Было темно, но Клаус щёлкнул выключателем, и помещение осветили ряды флуоресцентных ламп. Здесь оказалось совершенно пусто, если не считать старой рассохшейся мебели, штабелями сложенной вдоль стен. Я пробежался до конца подвала и вернулся обратно, ошеломлённо глядя на спутника.
— Клаус! Это какая-то ошибка, клянусь! Alles Käse! Ты уверен, что мы туда приехали? Это...
Он спокойно сел на ступеньку, положив дубинку рядом, и закурил сигарету. Цепко посмотрел на меня.
— Уверен, Марк. А ты уверен, что действительно хочешь ограбить отца Роберта?
— Что? Я... Ну конечно хочу, твою мать! Мне бабки нужны! Что за игру ты затеял, козёл? Куда меня притащил? Что это за место?
— Поместье отца Роберта. Раньше тут, кстати, и впрямь были животные. Но их вывезли и распродали после того, как Роберт откинулся два года назад. Тут давно никто не живёт.
Признаться, я не понял сразу, что он сказал, и продолжал орать вне себя от злости:
— Это разводка такая, да? Ну и что тебе нужно от меня? Решил похитить меня и продать на органы? Да моя требуха даром никому не сдалась! Что тебе нужно, сука? Погоди... — до меня наконец дошёл смысл его слов. — В каком смысле Руби откинулся два года назад? Мы с ним только утром...
— Не утром. Это было два года назад, Марк. — Клаус дотронулся до дубинки, и её конец заискрил электричеством. — Давай без резких движений. Стой там, где стоишь. Скоро за тобой приедут. Мимо меня ты не пройдёшь, приятель.
После этих слов он странно моргнул, и я узнал этот мимический приём. Всё это время он записывал меня на оптику байта: так делают все более-менее опытные шпики. Наш разговор — фактически моё признание в умысле на грабёж.
— Ты шпик? — от испуга и осознания ситуации голос у меня совершенно осип.
— Не совсем. Я твой полицейский инспектор. Ты кандидат на блокировку, Марк. Был им последние годы, но я жалел тебя, да и не возникало серьёзного повода, чтоб тебя привлечь. Но сегодня ты перешёл все границы, решив пойти на преступление.
— Да что происходит, твою мать, — сделав шаг вперёд, я увидел, как он крепче взялся за дубинку, и предпочёл остаться на месте. Взмолился, едва не плача: — Объясни мне! В чём дело?
— А что тут объяснять, — Клаус пожал плечами и отвлёкся на мгновение, чтобы затушить и выбросить сигарету. В возникшие полсекунды я бы мог на него наброситься, но не решился. Если на надгробии Марка и напишут что-то о нём, то первой из характеристик будет слово "трус".
— Ну расскажи уж, что знаешь! Какого хрена я не помню, как Руби умер? Куда пропали два года моей жизни? Это очередная разводка, скажи честно?
— Не разводка. Через 10 минут прибудут ребята из клиники, и ты сам в этом убедишься. Просто ты псих. А психам, как ты наверняка знаешь, запрещено использовать байт.
— Я не псих!
— Ты уверен? Ну тогда скажи мне, откуда меня знаешь, а? А кто такая твоя Кристина, о которой ты постоянно твердишь?
— Кристина, это... эээ... — хоть убей — не могу вспомнить, всплывают только разрозненные картинки и очертания женского тела в расплывчатой белой мути.
— Никакой Кристины нет, это собирательный образ всех симпатичных тебе женщин. Вирусняк, попавший в байт после спам-атаки. Программа, которая слилась воедино с твоим вялотекущим психозом. Отец снял тебе в Кройцберг квартиру, куда ты приезжаешь в совсем уж патовых ситуациях, как сегодня; там тебя встречает нанятый врач, которого ты воспринимаешь как "Кристину" благодаря программе, даёт дозу заменяющего слег стимулятора, кормит внутривенно, заряжает байт, даёт выспаться, новую одежду, деньги... Только там ты можешь находиться по месяцу-два, а из обычной наркологии сразу сбегаешь. Шляешься по улицам и всяким притонам. Потом снова идёшь к "Кристине" или ко мне. И несёшь всякий бред. Тебя ведь нельзя посадить просто так. У нас толерантное государство. — он с некоторой грустью усмехнулся краем рта и добавил: — Ты себя в зеркало-то видел? Неужели ты думал, что можешь быть симпатичен какой-то девчонке из Кройцберга?
Я сел на корточки, обхватив голову руками. Из тёмного омута где-то далеко, в затылке, всплывало нечто, чего мне вовсе не хотелось видеть. Нечто белесое, неоднородное и одновременно страшное, как снежная буря. Или мириады распадающихся пикселей.
— А тебя я откуда знаю?
— Говорю же — я твой полицейский инспектор. Назначенный государством. Сказать честно — мне всегда было тебя жаль, поэтому решение о твоей блокировке принято только сейчас.
— А Руби?..
— А Роберт и послужил катализатором. Вместе со спам-штормом и приходом от слега его смерть повредила что-то в твоей голове. В результате чего ты уже два года живёшь в закольцованном, замкнутом на себя мире. Наркоманские ночлежки, воспоминания о смерти Роберта, бегство, беспамятство, "Кристина" или я. И всё заново. Бывали периоды просветления и ремиссии, когда мы думали, что всё кончено, но затем всё начиналось по накатанной колее. Тут не только неполадки в байте, но и целый комплекс психических расстройств, от которых тебя сможет избавить блокировка. В итоге принято решение — при особо сильном рецидиве, как сегодня, с тобой больше не станут возиться. Твой отец подписал документы о блокировке. Скоро тебя избавят от сумасшествия, Марк. Сиди на месте, не дёргайся! — и он опять угрожающе схватился за дубинку.
Но мне было плевать. Я шёл не к нему, а к ближайшей стенке. Подойдя вплотную, я начал биться об неё головой, желая вытрясти из проклятой черепушки накопившееся в ней говно. Я бился лбом, после второго удара увидев красную отметину на бетоне, но не ощущая боли. Как если бы происходило это с кем-то другим, а я стоял и бесстрастно наблюдал из-за спины. Сзади обеспокоенно кричал Клаус, тем не менее опасаясь приблизиться. Хотелось сказать ему, успокоить, но рот был замкнут и крепко сжат —лишь бы не выбить зубы сильными ударами лицом о стену.
Ненавижу слег.
Memoria
Конечно же, я всё помню. Самообман; все мы обманываем себя. Наверное, человеческое сознание в принципе неспособно воспринимать мир таким, какой он есть взаправду, без скрывающих его вуалей бесконечных самооправданий.
Я увидел самого себя с точки зрения того верящего в добро и правду мальчика, каким был в 10 лет. Увидел себя настоящего — грязного, осунувшегося наркомана, проснувшегося в машине со своим другом после жёсткого слегового прихода. Спам-шторм вызвал обычную реакцию — я заблевал панель автомобиля и свою одежду едкой пахучей желчью, и одновременно испытывал "мягкий" отходняк, во время которого чувствуешь невероятное умиротворение. Будто ты сраный Будда.
Вот так я сидел минут пять в той проклятой машине. И наконец начал внимать тишину. Тишина впитывалась в меня вечным сумраком нашего мира — вереницей плетущихся по эстакадам грузовых машин без водителей, людской толпой, спрятавшейся в тесных клетушках городских зданий, непрерывным обменом данных в интернете; разговором юзеров на каких-то безымянных форумах, запоздалой трансляцией с Марса, лязгом машинерии на работающих автофабриках. Всё я увидел сразу, как будто открылся во мне некий третий глаз провидца — и плач младенца в истории инсты, и чужое мнение в твиттере, и безликое сообщение в фейсбуке. Я впитал в себя весь окружающий мир разом, воссел под деревом Бодхи и умиротворённо насрал под ним огромную кучу информационного говна. А что ещё я мог оставить после себя под тем древом? Я, обуреваемый самым страшным из человеческих грехов? Что вообще способен оставить после себя человек?
Только дерьмо.
Акт дефекации на само Мироздание оказался таким упоительным, что я сидел ещё какое-то время, приходя в себя. В органы восприятия начали вторгаться сигналы внешнего мира (симптомы моего несчастья). В ушах резонировала рельса U-Bahn, монотонно гудящего сверху, над машиной. В глаза бил тусклый свет с серого неба — оттуда, где раньше находилось солнце. Нос впитывал кислый запах рвоты.
Я лениво повёл зрачками направо и увидел Руби. Он развалился на сиденье, раскинув руки, как маленький Иисус, только без стигматов на запястьях. Модная фиолетовая чёлка сбилась в другую сторону, а из носа на подбородок стекали густые сопли с прожилками крови. Он был мёртв.
Я понял это сразу. Хоть и пытался удостовериться несколько минут. Ну, щупал пульс, хотя ничего в этом не понимаю. Пульса не уловил. Прислонил ухо к плоской груди и попытался услышать сердцебиение. Его не было. Поцеловал. Да, я всегда мечтал поцеловать Руби. И дыхания тоже не уловил.
Он был мёртв. Мертвее некуда.
И тогда я совершил кощунственную вещь. Просунул руку в промежность трупа и потрогал Руби между ног. Честно, на самом деле мне всегда было пофиг, парень он или девушка. Так-то я не бисексуал, но конкретно с Руби это не имеет значения. Однако Руби оказался девушкой. Оказалась. Хотя это тоже не имеет значения.
Но она была девушкой, что меня обрадовало. Значит, я пока что не гей.
В следующие полчаса я не совершил ни единого действия, за которые меня можно было привлечь к ответственности в дальнейшем. Всё ведь фиксируется на байт. А я не идиот. Я вызвал полицию и сидел рядом с Робертой, иногда ласково глядя на её застывший в вечности мёртвый профиль. И проводя тыльной стороной ладони по её гладким щекам. За жест в сторону промежности и подобные прикосновения мне в дальнейшем предъявляли обвинения, от которых едва удалось отмазаться.
Полиция приехала тремя мигающими, ревущими сиреной экипажами. Несколько "быков" выскочили, укрывшись за дверьми машин и наставив на меня тёмные стволы пистолетов. Я вышел наружу, в блеклый свет автомобильных фар, будто бы испускаемый слепыми бельмами некоего божества. Лёг мордой в землю, скрестив руки на затылке. Всё кончено.
Casus
Очередной переход. На этот раз из иллюзии в реальность; из мягкого сияния в прерывистое жёлтое освещение подвальных ламп. Я осознал себя два года спустя, стоящим с покорно вытянутыми за спину руками и залитым кровью лицом. Санитары связывали на запястьях синтетик-наручник. Клаус возвышался надо мной на три ступени, как Христос на горе Блаженств. Правда, вместо Нагорной проповеди он нудно и со скукой в голосе зачитывал мои права.
— Клаус, — прервал я его монолог, — что со мной теперь станет?
— Ничего ужасного. Просто вытащат байт-код из башки. И будут следить за тобой.
— Слег теперь в прошлом, да?
— Совершенно верно, приятель. Забудь об этом дерьме.
Я подумал, что тогда в машине остался жив благодаря спам-шторму. Это он вызвал приступ рвоты, и мой организм исторг наружу часть отравы, сгубившей Руби. То, что всегда было проклятьем, стало неожиданным спасением.
Клаус наконец завершил свою официозную скороговорку и устало махнул рукой, даже не попрощавшись. Двое дюжих санитаров выволокли меня из здания в карету скорой помощи, погрузив на каталку, приковав к поручням теми же наручниками. Машина тронулась с места и набрала скорость по автобану. А я лежал, безучастно разглядывая десктоп байта. Который видел в последний раз.
Вскоре нас разъединили — меня и байт. Моё слабое, исхудавшее тело доставили в сверкающую стерильными коридорами клинику, где завезли в палату и крепко привязали к койке, вонзив в вены прозрачные трубки катетеров. Именно в тот самый миг я начал истошно орать.
И орал всё врёмя. Я орал, срывая голосовые связки, когда нейрохирург вошёл в палату с серым кейсом и хмурым лицом. Я орал, когда меня подвезли к матово блестящей установке, которая и должна вытащить из моей башки байт. Я пытался орать даже тогда, когда мне ввели мощный нейролептик, воткнули шунт в затылок и включили визжащую циркулярную пилу, чтобы вскрыть череп. Я в это время разевал рот и дёргал ногами, уставясь в абсолютно белый, без пятнышка, потолок. Что-то смутно мне напоминающий.
— Кристина, — сказал кому-то хирург, — анестезия готова?
— Да, герр Фельшеринов. Начинаем?
— Вводи раствор. Не торопись сильно. У него нервное истощение крайней степени.
Я почувствовал, как у меня постепенно немеют конечности. В поле зрения появилась девушка в белой униформе с пунктирной линией пуговиц; она вызвала у меня ассоциацию с ангелом светлой одеждой и правильными, арийскими чертами лица. Кристина? Неужели это ты?.. Я так долго ждал тебя, и всё хотел приехать... Хотел тебя навестить... Почему ты здесь...
— Кри-и-истина-а...
— Пациент, вам лучше не разговаривать, — раздражённо ответила анестезиолог, сверяясь с графиком реакций моего мозга. После чего обратилась к врачу: — Герр Фельшеринов, ганглиоблокаторы тоже запущены. Передача нервных импульсов заторможена, можно начинать операцию.
— Система байта заблокирована? Что за белая дрянь плавает у него на оптике?
— Какая-то системная ошибка. Да, обслуживающая компания подтверждает блокировку и извлечение. Просят не уничтожать, а отдать на переработку.
— Тогда приступаем. Как меня достали эти поганые слегачи...
Всё потонуло в белизне сияющей бездны. Больше мне не нужно закрывать глаза... Но я ещё способен воспринимать происходящее: едва различимые контуры движутся там, в светящейся полумгле. Наверное, нечто подобное видят новорожденные. Либо мертвецы.
Скальп сняли тремя лёгкими движениями лазера. Ассистент бесстрастно натягивал перчатки, в то время как хирург вводил на сенсорной панели команды для предстоящей операции. Кристина ушла. А пила жужжала уже устрашающе близко...
И я вновь попытался закричать.
Relevium
И продолжил орать, придя в себя. Руби сонно таращился, в недоумении пытаясь убрать подальше инъектор со слегом. Пожалуй, я вопил так без остановки минуты три, пока полностью не охрип. После чего закашлялся, склонился и выхаркнул на приборную панель сгустки мокроты. Из носа свисали длинные нитки сопель. Я утёр их рукавом и поднял счастливый взгляд к старухе на эстакаде, которая всё ещё стояла и подозрительно таращилась на нашу тачку. С момента первой затяжки прошло минут пятнадцать, не больше. Меня не покидало ощущение дикой, необузданной эйфории.
— Ты чего, твою мать? — взвизгнул Руби.
— Ох... Чёрт возьми... Извини, приятель. Вот это я понимаю приход. Года два так не пёрло уже.
— Чего случилось-то?
— Накрыло жёстко, Руб! Чёрт, Руб, ты живая! — я чуть не полез обниматься.
— Что?
— Живой, - поправился я, — привиделось, что ты копыта откинул, дружище.
— Да? — глаза у Руби заблестели от вожделения. Ему пока что не удавалось словить глубинный кайф. — Мне тоже всякая хрень чудилась... Но я понимал, что это сон. А что ты видел?
— Целую жизнь, — мне стало лень пересказывать глюки, — и это было круто. И ещё знаешь, такое ощущение, будто я не просто видел это, а кому-то рассказывал. Ну, знаешь, типа я книгу пишу или я такой голос за кадром. "В тот день мы с Руби сидели под виадуком на развилке Симменсбана и современного U-Bahn..." Вот прям так, прикинь? По-литературному! И типа там кто-то сидит, слышит меня или читает. Вроде как люди из другой реальности. И надписи на разных языках... У меня до сих пор такое чувство...
— Крутяяяк... — протянул Руби. — Так, может, ещё дёрнем?
— Давай. Ты первый, мне надо отойти малость.
Он глубоко затянулся и откинулся назад, тут же расслабившись и вылупив похожие на стеклянные пуговицы глаза. Я взял из ослабевших пальцев друга инъектор и ещё раз взглянул наружу, в сторону эстакады. Старуха медленно брела дальше, толкая перед собой тележку. Очередной грузовик на электрической тяге полз вверх, отражая слабые блики солнца на солнечных панелях, которыми был обклеен весь кузов. Тучи наконец разошлись, дождь перестал, однако небо осталось таким же пепельно-серым и загазованным, как грязная подошва.
Меня посетила внезапная мысль. А вдруг на самом деле иллюзия — то, что происходит сейчас, а я валяюсь в клинике на операционном столе, и из меня понемногу извлекают байт вместе с кусочками мозга? Задевая некоторые зоны мозга, создающие правдоподобный симулякр происходящего? Ведь под приходом от слега мне тоже казалось, что всё вокруг — непреложная правда, и выдумать подобное просто невозможно. Где я сейчас, в конце концов? Здесь или на операционном столе? Или вообще в каком-то третьем месте? А вдруг...
Впрочем, какая разница? Я здесь рядом с другом, который оказался жив, и у меня в руке наполовину полный флакон слега. Может, пора перестать беспокоиться о такой ерунде, как реальность?
Я усмехнулся своим рассуждениям, зажал трубку инъектора покрепче меж зубов и вдавил кнопку. Слег внутри забурлил, дразнясь будущим кайфом, и тёплый пар хлынул в мои лёгкие, чтобы разрастись там в пьянящее, распирающее изнутри блаженство.
На прощание иконка байта подмигнула сигналом приближающегося спам-шторма. А я, закрыв глаза, окунулся в светлую и прозрачную бесконечность.
***
Автор Сергей Тарасов
Если вам понравился рассказ - ставьте лайки, пишите комментарии и подписывайтесь на канал.
Паблик автора в ВК Artificial Intelligence
Если вам понравилась статья, отблагодарить автора можно рублём:4817 7602 2906 6794 Сбер, Сергей Саныч Т.
410017739416283 Яндекс-кошель