Виктория стояла в своей роскошной спальне, одна ухоженная рука сжимала тонкую драпировку, а другая прижималась к стеклу, когда она смотрела на Дэвида из окна. Ее пасынок наклонился, потянувшись для пробежки, его твердый зад обрисовался. С этого угла она могла видеть, как материал спортивных штанов обтягивал его яйца. Ее киска промокла, только представляя, каково это, — сжать их. Это будет что-то иное, чем с Робертом. Она просто знала это. Нет, в то время как ее муж провисал самым непривлекательным образом, у Дэвида были бы плотные, тяжелые яйца. Она не смогла бы положить их себе в рот сразу, но если бы она…
— Прекрати, — приказала она себе шатким голосом, поворачиваясь от окна с мучительным выражением лица. Ее внутренний конфликт — та же самая изнурительная битва, в которой она сражалась каждый день – достигла такого предела, что приводила ее в слезы. Роберт этого не заслуживал. Он не был плохим мужем. Он не оскорблял и не пренебрегал ею. Она не могла желать кого-то еще. Но… Это же было враньем. Она хотела своего пасынка Дэвида так же, как и хотела дышать.
Она села в кресло, поджав ноги под себя. Она вышла замуж за Роберта, восемь лет назад после того, как он прооперировал ее мать, удалив опухоль и, в конечном итоге, спас жизнь женщины. Вики была в долгу перед ним и с готовностью согласилась, когда он пригласил ее на ужин. Он был богатым, красивым и добрым. У них был бурный роман, полный драгоценностей, роскошных отелей и ресторанов для гурманов. Она была бессильна перед лицом всей этой расточительности. Свадьба произошла три месяца спустя после знакомства.
И несмотря на то, что Роберт был таким же очаровательным, каким был когда-либо, Виктория жаждала Дэвида. И жаждала его сильнее с каждым новым днем. Дэвид переехал к ним, чтобы быстрее добираться до работы. Он устроился в одну больницу к своему отцу.
Это заставляло ее сжигать изнутри. Прикусив губу, Виктория сунула руки между ног и сжала их, чтобы притупить боль. Ее пасынок занял ее мысли. Он был так непохож на своего отца. Дэвид был молодым и сильным, и в нем была дикость, которая обескураживала ее. Его сверкающие карие глаза и нахальная улыбка преследовали ее, куда бы она ни пошла. Если они проходили по коридору, ее взгляд всегда падал на его рот, ее язык жаждал его. Ее кожа покалывала, когда он был рядом, тоскуя по его прикосновениям. А потом были его волосы. Его сильные пальцы всегда приглаживали светлые волны, придавая ему неопрятный вид, который сводил ее с ума. Она часто представляла, как она проводит своими собственными пальцами по его волосам, когда его голова находится между ее ногами, а его язык внутри нее.
— О, нет, — простонала она, когда зрелище зацвело в ее голове и очертания обрели краски. Вспыхнуло чувство вины. Она раздвинула ноги. Возможно, если бы она уже была одета, она могла бы сопротивляться желанию коснуться ее распухшего клитора. Но на часах еще было раннее утро, и она все еще носила только свой любимый старый свитер поверх лифчика и трусиков. Дрожащими пальцами она стянула трусики в сторону, обнажая свою влажную киску в роскошной комнате, и пыталась убедить себя, что не собирается мастурбировать фантазируя на Дэвида. Он был всего на два года моложе ее, но не в этом дело. Он не был Робертом. Он не был ее мужем. То, чем он был, было запрещено. Неприкасаемый. Запрещенный.
Однако это не помешало ей закрыть глаза и прикоснуться к себе. Прикусив губу, Виктория провела двумя пальцами по ее клитору, массируя его по мучительно медленному кругу. Когда кончики пальцев опустились ниже, она почувствовала, насколько уже стала влажной, ее рот приоткрылся, и вырвался тихий стон. О, как же ей хотелось, чтобы голова Колина облизывала ее. Одна только идея перехватила дыхание. Он скользил по ее нежной коже, дразня и проверяя ее щель, прежде чем войти, медленно и глубоко. Он был бы таким большим… Такой толстый, растягивающий ее, как будто ее никогда не растягивали. Она будет кричать и раздвигать ноги шире для него. Она заберет его полностью. Каждый последний дюйм Она знала, что он не просто займется с ней любовью, как ее муж. Нет, Дэвид будет трахать ее так, что будет тяжело, жарко и мокро. И она будет чертовски громко кричать от одного лишь его проникновения в нее.
Издав стон, Виктория потрогала клитор, бедра поднимались в кресле в поисках члена, которого там не было. Не в силах устоять перед болью своей киски, она запустила в нее средний палец. Все прошло гладко и легко, и она дернулась от вторжения, мышцы ее живота дрожали. Она вошла пару раз быстро пальцем, а затем замедлила темп. Облизав губы, она добавила второй палец. Чувство было восхитительным, и она не могла сдержать свои маленькие, мягкие крики каждый раз, передвигая пальцы.
Свободной рукой она стянула горло свитера, чтобы добраться до груди. Сняв чашку с ее кружевного бордового бюстгальтера, ее соски высвободились, холодный воздух заставил их затвердеть. Пока она ласкала себя, она дергала свои соски, дополнительное ощущение заставляло ее дрожать всем телом. Оргазм приближался.
В ее мыслях был только Дэвид. Это всегда был Дэвид. Несмотря на то, что чувство вины боролось с удовольствием, и слезы навернулись на глаза, она не остановилась. Ее одержимость становилась больше, чем самообладание. Это стало больше, чем любовь к Роберту. Фантазия поглотила ее, и она ненавидела себя за слабость. Ненавидела себя за то, что не остановилась. Ненавидела себя за то, что знала, что сделает, если появится такая возможность. Потому что, если Дэвид сейчас войдет в дверь, простит ее Бог, она позволит ему трахнуть ее. Она позволила бы ему трахнуть ее на кресле за шестьдесят тысяч рублей, на котором она сейчас сидела, в той самой спальне, которую она разделяла с его отцом.
Два.
Дэвид.
Дэвид остановился в конце мощеной дороги. Наклонившись, он облокотился на колени, чтобы отдышаться. За прошедшие годы он стал выносливее, но пять километров за чуть менее часа вымотали даже его. Но, черт возьми, как еще он должен был выбросить эту женщину из головы? Он полагал, что если бы он работает достаточно усердно, то пот и занятость заставили бы его забыть о своей мачехе.
— Черт побери, — выдохнул он, не разгибаясь. Хотя он зажмурился, он не смог удержать ее образ в голове. Эти мягкие, карие глаза и фарфоровая кожа. Темные волосы, которые он хотел запутать в пальцах. Эта застенчивая улыбка. Когда она разговаривала с ним, ее голос, казалось, немного задыхался. Ебать, какой она была сексуальной. И совершенно недостижимой.
Когда отец Дэвида женился на Виктории, несмотря на разницу в возрасте, Дэвид не был удивлен. Роберт всегда восхищался красивыми вещами. У него был особняк, полный их. Он был коллекционером. О, Дэвид знал, что отец по-своему любит жену. Столько, сколько шестидесятипятилетний мужчина с многократными разводами мог любить женщину вдвое меньше его. И было ясно, что Виктория тоже заботилась о Роберте. Она была внимательна и мила, и улыбки, которые она давала своему мужу, были искренними. Они были счастливы.
И все, о чем Дэвид мог думать, это то, как она будет извиваться под ним.
Проклиная все это, он встал и демонстративно избегал взгляда на окно, где находилась она. Ему не нужно было представлять, что она там может делать. Во что она может быть одета. Когда он шел по мраморному полу в прихожей, он спрятал угрюмое выражение лица за натяжным спокойствием. Если бы он столкнулся с ней, то ему бы не пришлось объяснять отсутствие настроения. Не удалось.
На кухне он налил стакан сока и отвел свои мысли от женщины, которую он не мог иметь. Выпив его одним глотком, он направился вверх по блестящей полированной лестнице. Он принял душ, оделся и вышел. Одиночество в гигантском особняке не покидало его, особенно когда рядом находится Виктория. Избегать ее был не вариант. Его отец был занят на консультациях весь день и, вероятно, не будет дома допоздна. Даже горничная сегодня уехала. Место оставалось гигантской тюрьмой искушений.
Он остановился рядом с комнатой Виктории, чтобы сделать глоток сока. Она сидела в большом кресле у окна, глядя в никуда, солнечный свет целовал ее нарисованные черты лица. Она смотрела… беспокойно.
— Эй, ты в порядке? — Спросил он, прежде чем осознал, что делает.
Она слегка подпрыгнула от звука его голоса и посмотрела на него, прочищая горло.
— Дэвид, ты уже вернулся.
— Да, — Он замолчал, когда заметил, что на ней надето. Ничего, кроме свитера. Он соскользнул с ее плеча, обнажив правую грудь. Тонкое кружево ее бюстгальтера мало скрывало ее сосок от его взгляда. Ее длинные гладкие ноги были спрятаны под тканью. – Я… Черт!
Она осознала частичную наготу и задохнулась, потянув свитер вниз и удерживая его на горле, как накидку.
— Я… Мне очень жаль. — Ее щеки покраснели. — Я еще не оделась.
Дэвид чувствовал, как перестает рационально мыслить. Все становилось ватным. Вид ее кожи полностью сорвал ему голову. Он никогда раньше такого не видел. Он прошел через комнату к ней, теряя решимость с каждым шагом.
Она напряглась, но улыбнулась.
— Как твоя нога? Ты говорил, что она болела на днях.
Хотя ее голос был дружелюбным, он слышал дрожь в нем. Она была напугана или было что-то еще? Он ответил ей улыбкой, не сводя с нее глаз.
— Все в порядке.
— Хорошо, — сказала она, потянув за край свитера.
Они смотрели друг на друга широко раскрытыми и немигающими глазами. Его взгляд был устойчивым и восхищенным, как будто что-то проходило между ними. Напряжение, казалось, вибрирует в воздухе. Все время у него были запретные мысли о ней, все ночи, которые он лежал без сна, задаваясь вопросом, почему именно ее встретил ее отец, а не он, все украденные взгляды и случайные прикосновения — все это, казалось, горело намного ярче в этот момент. Она была женой его отца, но в тот момент ему было наплевать. Он хотел ее. К черту последствия.
— Скажи мне уйти, Вики, — сказал он, ставя стакан на стол рядом с ее креслом.
— Дэвид… Это… — Она моргнула, пальцы сжали свитер.
Уперевшись на подлокотник кресла, он наклонился над ней, освободил ее руку и скользнул по ее правой груди, обхватывая ее пальцами.
— Скажи мне уйти.
Мягкий звук удивления покинул ее губы, и она инстинктивно выгнулась от его прикосновения. Член Дэвида дернулся, представив что может быть, и он провел большим пальцем по ее соску.
Затем она встретила его взгляд, бесспорную смесь вожделения и сожаления.
— Оставайся, — прошептала она. – Пожалуйста… Останься.
Он закрыл глаза и издал небольшой стон.
— Ты не представляешь, как сильно я хочу этого.
Что-то откликнулось в его душе, и он понял, насколько это было правдой. Он так привык побеждать свое желание, что почти убедил себя, что его не существует. Но здесь, теперь, когда тепло ее кожи заполнило руку, он знал, что это было неизбежно с самого начала.
Ее нижняя губа дрожала, и когда она говорила, слова вываливались сами собой.
— Давай просто притворимся. Только сегодня. Давай просто притворимся… Хорошо? Что это не мы, что это кто-то другой…
Он поцеловал ее в ответ, разминая ее грудь. Он смотрел на нее дикими глазами и рванул ее трусики с бедер. Она подняла колени, чтобы он мог стащить их и бросить на пол. Он быстро стянул собственную одежду и встал перед ее обнаженной грудью. Хотя ее бедра дрожали, она раздвинула ноги, приветствуя его.
— Черт, — выдохнул он, увидев ее обнаженную киску. Она была такой мокрой. Для него.
Сердце колотилось. Он вытащил член. Удержав ее взгляд, когда подвинул член к ее мокрой щели и погрузился в нее. Мышцы его шеи напряглись. Он стиснул зубы. Она резко выдохнула, когда он медленно и глубоко вошел в нее, ее голова откинулась на спинку стула с открытым ртом.
Он стянул кружевные чашки ее лифчика, освободив ее сиськи. Они были бледными и пухлыми, ее соски темно-розовыми. Дэвид наблюдал, как они подпрыгивают, когда он выходит и снова проник в нее, на этот раз сильнее. Ее тихий крик только разгорячил его, и когда он начал трахать ее, все его неудержимое разочарование и тоска разлетелись, как черепица в торнадо. Она была огнем, и он позволил ей поглотить его. Он позволил бы ей уничтожить его, если бы она этого хотела. Теперь он знал это. У него на лбу появились испарины пота, а плечи напряглись, когда он ритмично двигался внутри ее. Он кончил и смотрел, как упивается этим. Он никогда не видел ничего прекраснее.
Ее стоны смешались с его резкими вздохами, эхом отдаваясь в пустых залах дома его отца и заглушая реальность внешнего мира. Реальность их греха. В этот момент была только она — женщина, которую, как он думал, он не мог иметь, теплая и влажная. Мягкая и разогретая под его пальцами. Никаких последствий. Нет обещаний. Нет вины. Только Виктория. Милая, милая Виктория. И горько-сладкое знание, что все это время она хотела его так же сильно, как он хотел ее. Что она тоже боролась с собой. Что она что-то чувствовала к нему. А пока, на сегодня, этого было достаточно.