Николай Михайлов (1966-2006)
АНТОН СОЯ:
Мы шли по улице Марата ранним осенним утром и редкие встречные прохожие шарахались от нас, двух неопрятных бородатых бомжей. На их лицах я читал отвращение и брезгливость. Совсем не те чувства, которые привык видеть со сцены фронтмен известной рок-группы. Хотя назвать «Бригадный Подряд» популярной группой к 2005-му году язык не повернулся бы даже у меня. А у Кольки Михайлова он и так не сильно поворачивался после черепно-мозговой травмы, бомжовско-алкогольного угара последних лет и ночи в холодной ментовке. Собственно, бомжом из нас был только Колька. Но выглядел он настолько живописно, что я рядом с ним тоже становился бомжом в глазах окружающих. Мимикрировал под более крупную и яркую особь. Вёл я Колю в ночлежку, наилучшее сейчас для него место. И вообще происходящее было для него редкой удачей, хотя он пока этого ещё не осознавал. Трудно сказать, что вообще творилось в его отбитой голове. Вчера вечером его случайно встретил на севере города в районе Сосновки басист «Подряда» Кирилл Поляков. Михайлов выскакивал на прохожих из кустов рядом с автобусной остановкой, в ультимативной форме требуя деньги на бухло, и попал прямо на Кирилла. Колю, по его словам, только что выгнала на улицу двоюродная тётка, у которой он кантовался последние пять дней. Спятившей старушке казалось, что он её объедает и обворовывает. Я уверен, что не казалось. «Только никуда не отпускай его, - слёзно попросил я, когда Кирилл позвонил мне, - а ещё лучше – привези в центр». Прошлый раз, когда Коля вынырнул из бомжовского небытия около больницы Скорой Помощи, ему удалось сбежать от Ромы, вокалиста группы «Бондзинский», который случайно увидел его, пытался спасти и так же звонил мне среди ночи. Пьяного Михайлова сдержать и задержать всегда было практически невозможно. Большое дикое животное, упрямый бык - даже истощившее его организм бомжовское существование не смогло его укротить. Кирилл привёз Коляна на Маяк и передал на руки мне и подоспевшему Конвисеру. Так началась обречённая на провал операция спасения нерядового бомжа Михайлова.
Честно говоря, я был страшно зол на Коляна. Не было у меня никаких добрых и светлых чувств к человеку, пропившему свои мозги, талант, друзей, и группу, к человеку - никогда ни о ком не заботившемуся и вечно всех подставлявшему. Но и бросить его я не мог. С осунувшегося лица из-под косматых бровей тридцативосьмилетнего старика на меня смотрели полные надежды глаза. И Александр Владимирович Конвисер, лепший кореш и собутыльник Кольки последних его более-менее разумных лет, учитель русского и литературы из купчинской школы – тоже не мог его бросить. Дурацкие интеллигентские комплексы. Колян бы на раз бортанул нас в подобной ситуации. Ну и хрен с ним - впереди была большая работа. Бомжа нужно было привести в человеческий облик, а для начала хоть куда-то привести… Но главное – мы его отловили.
- Тося, слушай! Гитарку бы мне, - мечтательно произнёс тощий пьяный питекантроп, пустив слезу, упорно торящую свой последний путь на чёрном от въевшейся грязи лице.
И я растаял. Моя злость испарилась. Осталась только жалость. Но вести домой к жене и ребёнку это косматое вонючее чудище, уплетающее за обе щёки, купленные ему батон и палку колбасы, не представлялось возможным. Я позвонил своей доброй знакомой Ане, всю жизнь проработавшей медсестрой в дурке на Обводном, и она тут же договорилась с главврачом, что он разрешит алкоголику и бомжу Кольке перекантоваться у них, пока я решаю его вопросы. И сбежать ему оттуда будет куда сложнее, чем из обычной больнички. Уж что-что, а сбегать из больничек Коля любил и умел. Но принять в дурке его могли только официально от психиатрической скорой. А вызвать её могли только менты. И наша живописная троица отправилась сдаваться в ближайшее отделение милиции. Добровольно! Такого в Колиной жизни, насыщенной историями с милицией, ещё не было. По дороге я изложил Коле свой план по его эвакуации на курорт в дурку. Он усиленно кивал головой, блаженно улыбался, и вообще, старательно прикидывался всё понимающим зайчиком. Вот уж кто всё точно понимал быстро и чётко, так это менты. Их совершенно не интересовало, зачем две мутные личности со странными фамилиями (они нас их, кстати, даже не спросили) хотят определить пьяного бомжа в дурку. Пять тысяч рублей в качестве документа и аргумента их вполне устроило. Симпатичные ребята из психиатрической скорой помощи приехали неожиданно быстро. Выслушали наш бред (им же не привыкать) и согласились отвезти Колю в психушку. Осталась самая малость. Освидетельствовать его, как невменько. Но здесь-то уж точно никаких проблем не ожидалось. Особо притворяться Коле не было нужды. Он уже давно был кукушечный. А тут ещё и мы настойчиво попросили его просто мычать и не отвечать на вопросы. Он помычал и не ответил. Врубился – решили мы – отлично!
И вот, представьте себе этот прекрасный концептуальный спектакль: ночь, обезьянник в отделении милиции на улице Марата, крашеные в зелёный болотный цвет стены, дежурный мент, врач скорой, пьяный спящий бомж Михайлов и мы с Конвисером.
Врач (расталкивая Колю):
- Просыпаемся. Здравствуйте. Как вас зовут?
Коля (перестаёт храпеть, открывает мутные глаза, недовольно щурится от яркого света, оглядывается, видит нас с Конвисером и, расплываясь в блаженной улыбке, подмигивает нам, успокаивая – я всё помню, расслабьтесь чуваки) смотрит на врача, но вовсе не мычит, а сипит:
- Коля. (Прокашливается и отвечает чётко и ясно). Николай Васильевич Михайлов.
Мы с Конвисером в ужасе строим Коле страшные рожи, усиленно машем на него руками, а он довольный, произведённым на нас эффектом, всем своим видом показывает, что он в деле, всё помнит и нас не подведёт.
Врач (недоумённо поглядывая на нас):
- А какой у нас нынче день, милейший? Дату назовите: год, месяц, день недели.
Коля (Морщит грязный лоб, грустит):
- А чёрт его знает.
Мы с Конвисером выдыхаем. Врач что-то довольно фиксирует в своих бумагах.
Коля (радостно):
- Вспомнил, бля! Вроде 2005-й? Октябрь. Пятница что ли?
Врач морщится, как от зубной боли. Смотрит на нас, вопросительно подняв брови. Мы прячем глаза.
Коля (торжествующе):
- Ну, что? Правильно? Попал?
Мент смеётся. Ему, гаду, смешно. Мне не очень.
Врач (вздыхая, показывает на нас пальцем):
- Ну, а это кто такие? Вы их узнаёте?
Коля (недоуменно хмыкает, смотрит на врача, как на полного идиота):
- Ха! Конечно, узнаю. Это ж друзья мои любимые! Тося и Конвисер. Пришли за мной. Чтоб я друзей своих не узнал? Ну, ты даёшь.
Руки у меня окончательно опускаются и немного трясутся. Хотят сомкнуться на Колиной шее. Мент хохочет в голос. Врач стремительно выходит на улицу. Мы с Сашкой бросаемся за ним.
Врач:
- Извините, ничем не могу помочь. Не наш пациент. Разбирайтесь сами.
Я:
- Да, он - гад такой, на самом деле полное невменько. Это редкое просветление. Пропадёт ведь. Жалко.
Врач, садясь в машину:
- Извините.
Я (протягивая деньги):
- А может решим как-то?
Врач:
- Ни в коем случае.
Захлопывает дверь и уезжает. Мы с Конвисером остаёмся одни перед ментовкой, смотрим друг на друга. Злиться на Колю не получается. Получается смеяться. Но это нервный смех.
- Друг-то наш Колька, любимый наш родной, вон какой молодец, - говорит Конвисер. - На все вопросы правильно ответил! Ему в «Что? Где? Когда?» с Друзём играть надо. Друзь наш Колька!
- Нет! – говорю я, - пошлём его в «Кто хочет стать миллионером?», умницу такого.
Ну, а что? Пришлось заплатить ментам ещё пятёрку, чтобы знатоку Коле разрешили переночевать в обезьяннике. А в шесть утра я пришёл за ним, и мы отправились пешком в «американскую» ночлежку, которая каким-то чудом влачила своё существование неподалёку от площади Александра Невского.
Мой друг Колька Михайлов, кстати, никогда не был мне другом. Таких друзей – за хрен, да в музей. Я дружил с его ближайшими друзьями Димкой Бабичем и Сантёром, а Колян прилагался к ним. Он и Макс Васильев. Два отчаянно талантливых соловья из Купчино, самого гопницкого спального района города-героя Ленинграда. Сантёр жил в соседнем со мной доме в типичном купчинском дворе с хоккейной коробкой, обрамлённом девяти- и пятиэтажками между улицей Димитрова и Бухарестской. А Димон с Коляном жили (в пятнадцати минутах ходьбы от нас) через парадную друг от друга в огромной девятиэтажке на Будапештской, которая словно средневековая крепость замыкала внутри себя просторный двор. В этом же дворе жил Густав, барабанщик «Кино», правда, не знаю зачем вам эта информация.
К тому времени, как я стал с ними плотно общаться (к концу 82-го года) – одноклассники (четыре будущих панк-рокера в одном классе!) Сантёр Лукьянов, Димка Бабич, Коля Михайлов и Макс Васильев закончили свою восьмилетку и разлетелись кто куда, как горошины из лопнувшего стручка. Сантёр и Бабич пошли доучиваться в разные купчинские школы с немецким языком, а Макс и Колян пошли в путяги. Михайлов учился на резчика по дереву в том же ПТУ, где до него учился Цой, а после него Горшок с Князем – настоящая кузница панк-рок-кадров, надо бы там доску повесить, вырезанную по дереву.
Михайлов мне как-то сразу не понравился – неопрятный амбал с грязной патлатой головой, не знакомой ни с мылом, ни с расчёской, и длиннющими ногтями с чёрными полосками грязи под ними. Он всё время хихикал над чем-то своим, насмешливо глядя на меня. Эдакий здоровенный увалень, чем-то неуловимо напоминающий разъевшегося Элвиса Пресли. Сходства с королём добавляли Коле нелепейшие бакенбарды на толстой ряхе. А так типичный мудаковатый купчинский гопник. Встреть я его на тёмной улице – поспешил бы перебежать на другую сторону. То ли дело милейший Димка Бабич, в квартире которого и происходила наша первая встреча. Добряк Димон, благодаря трижды сломанному носу и очкам напоминал Джона Леннона. Леннон и Пресли – неплохая у меня была тогда компания. Но стоило Коле взять в руки гитару, как я забыл и про его ногти, и про волосы – у чувака оказались идеальный слух и офигенный голос. Коля играл на гитаре Битлов и Антонова, в отличие от моих одноклассников, предпочитавших Розенбаума и прочую блатоту. А ещё у Михайлова, Макса и Бабича была группа, они играли рокешник на трёх гитарах в клубе для трудных подростков в торговом центре на Альпийском переулке. Причём научил их всех (и Сантёра тоже!) играть Макс Васильев, самый креативный и талантливый из этой четвёрки. Бабич играл на басу. Хуже всех (по мнению его друзей, завидовали не иначе, мне так наоборот - очень нравилось) играл Сантёр, поэтому в группу его не взяли, зато он был самый симпатичный, энергичный, прикольный и весёлый. А ещё Сантёр выпускал самодельный (самописный) журнал с вклеенными фотографиями про себя и своих друзей, «фэнзин» - как его назвали бы сейчас. По барабанам стучал пятый их одноклассник – Вовка Люлюкин, позитивный чувачок. Назывались они, естественно, по-английски, но без всякой фантазии, то FOOTSTEPS, то ROLLING EGGS. А играли какую-то непереносимую шнягу, умудряясь завоёвывать призы на районных конкурсах. Ни о каком панк-роке купчинские соловьи тогда даже не помышляли. Да и не слышали мы его тогда ещё в 1982-83 году.
Макс Васильев комментирует: «Вообще-то, клуб был самым обыденным для того времени. Для самых простых подростков. «Факел», кажись звался. Насчет призов - в самую точку. В этом клубе был, какой-то конкурс-отбор на городской конкурс-отбор. Все группы, что там занимались (а было их числом пять) должны были исполнить три песни отечественных авторов, две из которых должны были быть патриотического содержания. Ну, типа «Надежда - мой компас земной», а третья по собственному выбору. Мы рубанули «Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди…» из «Семнадцати мгновений» и собственную рок-балладу «Твой новый путь был так далек…» и заняли ровно пятое место, о чем и было написано в почетной грамоте, которую нам вручили».
Я, как полная музыкальная бездарность, всегда очень уважал всех настоящих музыкантов. Мы слушали «Аквариум», «Кино» и «Странные игры», но снесло мою юную башню от «Отдела Самоискоренения». Это был настоящий панк-рок (во всяком случае мне очень хотелось в это верить) – бодрый, талантливый, злободневный, агрессивный - музычка, которая мне 15-летнему была просто необходима. К тому же это была группа брата моей одноклассницы Аньки «Анти» Лавровой. Она приносила мне послушать бобины «ОС» в авторском оформлении, я был вхож в их дом, что ещё надо для счастья? Я тоже хотел быть панком, как Федька Лавров, хотел свою группу, но играть я умел только на воображаемой гитаре. Зато я писал стихи и не стеснялся орать их на любую, предложенную Сантёром музыку. Орать - потому что петь, как Колька я не умел. Мало кто, вообще, мог петь как Колька. Под стихи у меня было приспособлено нечто вроде амбарной книги. Ночью я корябал туда свои гениальные вирши. Утром отдавал книгу Сантёру, он половину перечёркивал, на остальном сверху писал аккорды и к вечеру песня была готова к репетиции, на которой совместными усилиями дорабатывались и текст и мелодия. В общем, стопроцентное совместное творчество. Когда песен накопилось на альбом, я позвал одноклассников, и мы поехали к Федьке Бегемоту писаться вживую. Играть практически не умел никто. Хорошо, что альбом группы «Беломор» не сохранился – плёнка рассыпалась. Осталась лишь пара песен, записанных Федькой на свою музыку – «Оптимист» и «Долой гопоту!». Но и этого было достаточно, чтобы Колян Михайлов начал проявлять интерес к моему творчеству и при встрече просить почитать мои тексты. Зачем – не знаю, ведь Колька и сам прекрасно писал стихи. Коляну, вообще, от бога было отсыпано щедро сверх всякой меры. Про слух и голос я уже сказал. Ещё Коля прекрасно рисовал, хотя нигде этому не учился. Моментально ловил ваши черты и набрасывал точный портрет за пару секунд и штрихов. Имел ироничный, и что самое удивительное для наших широт - самоироничный склад ума. Он неожиданно смешно шутил, хотя читал мало. (Комментирует, вернее – оппонирует мне Макс Васильев: «Как ни странно, но то что Колька мало читал - не есть факт. Я помню времена, когда он читал чуть ли не запоями. По книге за вечер. Детективы, какая-то пиратская романтика и что-то о войне. И даже сборниками стихов не брезговал, стервец. Заболоцкого цитировал наизусть. Разумеется, эта страсть вскоре пала под натиском «Вермута», но кинофильмы пополняли его цитатный запас»).
Когда Коля первый раз пришёл ко мне в гости, он сразу проявил интерес к моей библиотеке. Я с радостью поощрял Колину любовь к чтению и развёл библиотечную деятельность. Пока не узнал, что они с Сантёром сдали моего Конан Дойля в ближайшем букинисте и купили бухла. Дома у Михайлова, ни то что книг - мебели, (кроме кроватей), не было. Ютился будущий король панк-рока в однокомнатной квартире вместе с мамой-инвалидом. Жили они очень бедно. Любимым Колиным блюдом был майонез, щедро намазанный на хлеб.
Я ненавижу хрустальные дома
Живущие в них люди полны дерьма!
Денег не было и нет, денег не было и нет!
Пока буржуи выбирают ковры
Я поглощаю алкоголя пары
Денег не было и нет, денег не было и нет!
Там где депутаты, там излишняя роскошь.
Жрут сервелат домашние кошки...
Коля никогда в жизни не занимался спортом, но был здоров, как бык, и необычайно силён. Как-то уже после злополучной травмы в начале двухтысячных я отправил его сдавать кровь. Знакомые врачи, прежде чем положить его в барокамеру, жёстко затребовали анализы, увидев кого я им предлагаю лечить. Все показатели у Коли оказались идеальными. Его здоровье было не убить, но он очень старался. Если бы он хотя бы мало-мальски следил за собой, то был бы необычайно красив - я ведь уже упоминал его сходство со смазливым Элвисом. Но зачем? Бабам Коля и так нравился. Ему по его же словам всегда было кому «сунуть свою сардельку». Да, особым романтизмом Коля не отличался. Это точно. Но друзья (и девушки) в нём - таком диковатом, как раз и видели своего героя. Зато природной харизмы у Коли хватило бы на троих. И всё это он умудрился слить в унитаз. Всё пожрал зелёный змий.
Впрочем, Димку Бабича, самого душевного человека в мире, змий сгубил ещё раньше. Димка и Колька были лучшими друзьями. Босяк Михайлов и профессорский сынок Бабич (его отец долгое время преподавал в ЛИИЖТе) души друг в друге не чаяли. Михайлов, естественно, всё время пасся в роскошной квартире Димона, где кроме суперского бобинника, о котором я мог только мечтать и плейбоевского календаря в комнате отца (о котором я даже мечтать не мог), была ещё и целая тёмная комната под фотолабораторию, где Бабич колдовал над чёрно-белыми отпечатками эпохи. Уже в девятом классе Димка, старавшийся ни в чём не отставать от весёлых друзей, заработал диагноз – «алкоголизм». В десятом - первый раз попытался ломануться в окно, а потом порезал разбитым стеклом вены. И вытаскивал его из бездны, и вызывал скорую не Коля, а Сантёр. Коля всегда умудрялся не быть рядом с тем, кому был нужен. Он легко сваливал и легко возвращался. Лёгкий такой парниша. Два раза разваливал группу «Бригадный Подряд» просто переставая появляться на репетициях. А потом мог легко прийти в новую группу своих бывших музыкантов и забрать её под себя, как это случилось с Юрой Соболевым и его «Дохлым номером» и моим проектом «Тося и больные». Легко, без всякого сожаления, сливал из группы лучших друзей. Ему всё сходило с рук. Ему всё прощали. Его, суку, все любили не понятно за что. За медвежье добродушие, чудовищную простоту, лихость молодецкую, обезоруживающую улыбку? За безыскусность, аутентичность, честность, какую-то гипернастоящесть, подкупающую своей талантливой наглостью и наглым талантом? За голос и песни? За то, что ему от жизни ничего было ни нужно – кроме водки, компании и гитары? «Мне бы гитарку» - и всё будет в кайф. Бабич, любя, иногда звал Колю «Ослом». Он и был таким ослом из бременских музыкантов с бакенбардами и ослепительной улыбкой. Многие до сих пор спорят - был Коля панком или нет. И действительно, у него даже кликухи панковской не было. Маккартни любил, песни писал исключительно мелодичные и гребень на голове не выстригал. Разве что татуировку у Удава сделал. Свидетельствую: Коля Михайлов был настоящим русским панком, в прямом смысле этого слова, самым настоящим из ленинградской грядки. Не придуманным и деланным, как золотая молодёжь: Свин, Рикошет и (даже) Бегемот, которые вынуждены были из кожи вон лезть, чтобы доказать свою принадлежность к помоечному племени. Коляну ничего этого не было нужно, он был плоть от панковской плоти – абсолютный дестрой и ноуфьюче, человек дна плюс чистое творчество на чистых (иногда грязных) дрожжах. И расцвело это творчество, раскрывшее его, как тонкого лирика, воспевшего жизнь обычного купчинского гопника, именно тогда, когда он с друзьями одноклассниками начал играть то, что они называли (а мы считали) панк-роком. С того момента, как мы с Сантёром стали брить виски, красить чёлки и записывать панковские агитки - до рождения «Бригадного Подряда», прошло почти два года. Почти всё это время Коля с Димкой стебались над нами, нашими нелепыми нарядами и такими же нелепыми песнями. Разве что Макс Васильев нам сочувствовал, параллельно, участвуя в Сантёровском проекте - «Пара-Шок». (Опять же версия Макса: «Проект «Пара-Шок» скорее можно называть моим, ибо писался он у меня дома. А в общем-то это наш с Сантером последний визг, перед моим убытием в армию. Делать было нечего, вот мы ничего и не делали, а токмо сидели и придумывали песенки. Осень 1985 года)». Коля даже едкую сатирическую песню написал про некого панка Тосю, который во всём пытается подражать своему гуру Бегемоту, но выглядит при этом глупее некуда. Текст Колян снабдил талантливой карикатурой на меня. Такой вот – боевой карандаш. Коля с Димкой заваливались ко мне домой и наперебой докладывали, что теперь они – «ультрики», в пику нам с Сантёром «панкАм-битничкам». Что такое ультрики, они объяснить не могли, но строили сложные рожи и даже вытанцовывали идиотские па, показывая, как надо, соответствовать их передовому движению. А потом ржали до упада, глядя на моё недоумённо вытянувшееся лицо. При каждой встрече они просто не могли не простебать мою тягу к панк-року. И вдруг – хоп! - появляется «Бригадный Подряд», самая настоящая панк-группа с фронтменом Михайловым, два года до этого искренне стебавшимся над панками.
Ну, конечно же, всё было не так внезапно, как мне показалось. Сначала, была историческая поездка купчинской четвёрки летом 1985-го года на историческую родину Бабича в местечко Гадяч. Более панковского названия трудно придумать. Есть правда ещё деревня Панковка. Но «Бригадный Подряд» родился в Гадяче. Именно там миссионеру Сантёру удалось окончательно обратить Михайлова, Макса и Бабича в свою панковскую веру. Окончательно – потому что ещё до поездки друзья были морально готовы к обращению. Уже на вокзале все были в панковских одеяниях. Коля постриг свою гриву, оставив длиннющую чёлку и хвост. Сантёр ушил ему полосатый комбинезон из магазина «Рабочая одежда». Макс, как новогодняя ёлка, ходил в «пиджачине», сверху-донизу усыпанном «значочками». Даже Димка Бабич сменил прикид на рабочий комбез, вываренный в хлорке, ушитый и расписанный от руки словом «rock», выстриг чёлку и украсил себя значками и булавками. Купчинские денди! То-то в Гадяче все были рады – обычно цирки до них не доезжали.
Сразу после возвращения из путешествия, «гадячские» панки из группы «Пока без названия» поспешили порадовать меня (будущего биолога) своими новыми песнями. И взяв гитару и губную гармошку, они приехали ко мне на практику в Вырицу на студенческую агробиостанцию, распугав местных старушек и поразив моих однокурсниц, которые, наконец, убедились, что есть в городе придурки покруче меня. Я же в это время отсутствовал – изучал в лесу места жировки и погадки представителей местной фауны. Так что, мы разминулись. Зато они дали небольшой концерт для моих однокурсниц, оставили глумливое послание в моей амбарной книге и уехали. А дальше уже было дело техники. Коля придумал идиотское пролетарское название в духе времени. Сантёр привёл Михайлова к Бегемоту, где тот поразил и обаял всех своей наглостью и харизмой. Федька нашёл им совершенно не умеющего играть торчка-барабанщика Игоря Сайкина «Саида» - чувака настолько прикольного и клёвого, что его музыкальные неумения отступали на второй план. И незадолго до нашего с Сантёром уходом в армию, на квартире у Феди Бегемота Лаврова был записан первый альбом «Бригадного Подряда». Я, конечно же, всё пропустил, и о записи узнал от счастливого Сантёра постфактум. Альбом вышел на диво ладным. Там были замечательные песни. Глупые, корявые, нелепые и наивные, но замечательные. Именно такие, какими мы все и были тогда. Федька им очень помог с аранжировками и звуком. И Коля отлично спел. Классно! Честное слово. Лет десять назад я познакомился на книжной выставке во Франкфурте с пожилой панк-леди, прекрасной во всех отношениях и с серьгами из пивных пробок в ушах, менеджером крупного лондонского издательства. Оказалась, что она - в прошлом известная кларнетистка - одно время близко тусовалась с музыкантами «Sex Pistols». На следующий год я привёз ей в подарок сидюк с переизданным первым альбомом БП. Через месяц она прислала мне письмо полное искренних восторгов. Она писала, что каждый вечер слушает альбом, что это – офигенно, самый настоящий кондовый панк-рок, который теперь уже не делают даже в Англии. Так-то.
Это она ещё текстов не поняла. Вот, например, мой любимый Сантёровский, совершенно гениальный:
Колючая проволока стен с током.
Я не пойду на размен с богом.
Лучше куплю уж портвейн крепкий.
Размыть размеренность дней не с кем.
Размою размеренность дней - вылью.
Покрою старых друзей пылью.
Смешаю всякую дрянь - выпью.
Вдруг распустил таракан крылья.
Я рослый, мослы - во! Взрослый - не то слово.
Или вот ещё прекрасное, сатирическое:
Если хочешь строить дачу, хочешь многого достичь,
Даже если дети плачут, не воруй ты госкирпич.
Оторвём по-науке твои длинные руки.
Режь серп - бей молот. За нетрудовой доход!
Режь серп - бей молот. За нетрудовой доход!
Мы с Сантёром ушли в армию, а у Подряда пошла пруха. Перестройка вынесла на большую волну всё, что было связано с русским роком и даже такие маргиналы, как подрядовцы, вкусили незаслуженной славы. В БП вместо Сантёра появился новый гитарист Юра Соболев – музыкант талантливый, техничный, упорный и в меру сумасшедший, чтобы выживать рядом с Колей, Димкой и Саидом. БП приняли в Ленинградский Рок-Клуб. В моём сознании это было равноценно приёму меня в рыцари круглого стола. Но мир однозначно сошёл с ума. В советском фильме «Взломщик», на премьеру которого в кинотеатре «Аврора» я сбегал в самоволку, я видел Вилли, Скандала и других знакомых панков. Да, что там в кино, в утренней почте показали клип «Объекта Насмешек». Я смотрел на глумливую морду Рикошета в армейском телевизоре и не верил своим глазам. Панк-рок в «Утренней почте»! Долбануться можно. Ну, мы и долбанулись. Вместе со всей страной. Хотя справедливое недоверие к миру-перевёртышу в душе осталось. «Подряд» не просто приняли в рок-клуб, Колю приняли за своего панк-мэтры – Свинья и Алекс Оголтелый. Более того, милаха-увалень Колян в кратчайший срок умудрился стать любимчиком околорокклубной панк-тусы. Все эти панки и ковбои: Дрозд, Скандал, Орех, Хэмфорд и Топ et cetera - обожали Колю. Они таскались на все концерты Подряда, отличительной чертой которых была обязательная жестокая драка среди публики. И, естественно, бухали со звездой после концерта. Песни про Кировский Завод и «соловьёв» у пивного киоска, принесённые в группу талантливым Соболевым, окончательно выстроили образ «простого» парня - алкаша, работягу, ухаря и куролеса Коляна Михайлова. И этот хулиганский образ прирастал центровыми легендами. В основном, конечно, это были легендарные пьянки на улице Рубинштейна и последующие безобразия. Если раньше всё заканчивалось киданием урн и убеганием от ментов, банальными «сутками» и вытрезвителем в Купчино, то теперь каждое приключение фиксировалось тусовкой в истории. Вот пьяный Коля заваливается в витрину винного магазина, и только скорость и сообразительность Скандала и Книзеля, выдернувших его тело из-под падающей стеклянной гильотины, спасает его от страшной смерти. Вот Михайлов обзывает «депутатом» какого-то мужичонку в очереди в «Гастрите» (столовке на Невском) и гремит за это на 15 суток. Вот три мента на Рубинштейна под дождём, тщетно пытаются повязать Коляна. Висят на нём как собаки, заламывают руки, но чувак не сдаётся, падает вместе с ними в лужу, и, побарахтавшись там с ними минут двадцать, умудряется вырваться и убежать от выбившихся из сил бойцов.
Языком болтая, быстро убегаю, ну-ка, серый дядька, догони!
Слышу топот сзади и сопенье дядек, а впереди сирены и синие огни!
Трезвость - норма жизни! Резвость рук, ног!
Трезвость - ярче радость брызни! Резвость - панк-рок!
Особой пикантности приключениям Коли придавало полное совпадение его имени и фамилии с именем и фамилией президента Ленинградского Рок-Клуба. Все очень веселились, когда в рок-клуб приходил очередной счёт из вытрезвителя на имя президента, или уведомление из КВД о необходимости повторных анализов на гонорею. Колян теперь на всякий случай представлялся так: - Я Коля Михайлов, не тот.
Это была не жизнь, а песня. Жизнь - мечта. Бухло, компания (влюблённая в него), бабы, виснущие на шее и гитарка, конечно же. Михайлову реально снесло башню от новой «звёздной» жизни. Он купался в ней, как в ванне с портвейном. На репы Колян являлся редко – хорошо, что на концерты приходил. Венцом концертов того времени стал фестиваль рок-клуба на Зимнем стадионе летом 1988-го года. На большой сцене при огромном стечении народа, в самом центре Вселенной, молодые, злые и прекрасные, при общем воодушевлении – лучше концерта нельзя было придумать. А какая была замечательная компания у БП в тот солнечный летний день: «Народное Ополчение», «Дурное влияние», «Автоматические Удовлетворители» - весь цвет ленинградского панк-рока 80-х. Мы с Сантёром, свежеиспечённые дембеля, переполненные восторгом и завистью, смотрели на сцену из набитого битком зала стадиона. Наши друзья стали небожителями. БП открывали день. Начался сет Подряда со спетой под акустическую гитару песни «Думы окаянные» из фильма «Пять вечеров», и клянусь – это было самое проникновенное её исполнение со сцены, хотя Михайлов и переврал все слова. Колян был в ударе. На сцене над музыкантами в качестве украшения висели его запасные штаны. Сам он был великолепен: босиком, в футболке «Береги Родину – Мать твою!» (которую разорвал на груди в процессе пения) и трофейной шапке-афганке. Куда девался купчинский увалень? На сцене стоял матёрый зверь с непослушной гривой, лихо тягавший микрофонную стойку, отпускавший смешные шутки и самое главное - певший, как король панк-рока, Шаляпин от панка, мать его ити. Коля Михайлов просто был создан для большой сцены, и не важно, что играть в его группе умел всего один музыкант. Зато как жужжала Юрина гитара! Раскатистый густой баритон Михайлова гремел на весь зал, выдувая песню про глупую наркоманочку: «Ты воруешь морфий из-под замка. Да брось ты, дура! Давай пивка! Брось ты, брось ты - эти наркотики! И я полюблю тебя!» И я бы точно бросил всё, на месте этой жабы. Верный Бабич с басом наперевес смотрелся круче некуда: бритый наголо и с огромным свежим фингалом, прекрасно дополнявшим сломанный нос. Саид от избытка чувств, на последней песне выбежал из-за барабанов и выбросив палочки, натурально запрыгнул Коле на руки. За музыку в этом цирке отвечал чёткий, как робот, Юра Соболев. И если у Сантёра исподлобья глядящего на Соболева, наверняка присутствовала мысля: «на его месте должен быть я» (будешь-будешь, Саша, долгие годы будешь), то меня просто распирало от счастья и невозможной крути происходящего. После каждой песни Подряда зал взрывался восторженным воплем. И я, что есть сил орал вместе с ними. На огромных стадионных табло сестрёнка Оленька, Ольга Слободская, верный админ рок-клуба после каждой песни писала: «Подрядовцы - Молодцы!» И это было правдой. Я разделял момент славы со своими друзьями, будто стоял с ними на сцене и невозможно гордился собой. Это же была моя группа!
- Да? Твоя? Ты же всегда был сбоку и немножко сзади. - Опустил меня на землю Сантёр.
И он был совершенно прав. Но мне тогда было некогда это обдумывать. Я уже летел за сцену, чтобы обнять триумфаторов. Димка Бабич спас меня от охранника, который слегка офигел, когда я отодвинул его плечом, прорываясь к сцене. Музыкантам тогда можно было всё. Мы обнимались. Что-то яростно и радостно орали друг другу. Это была победа! В первую очередь над разумом. В реальность меня вернул «звёздный» Колян.
-Тося, слушай, я там на сцене кеды оставил. Сбегай, а? Я чё-то устал.
Ну, я сбегал, конечно. С радостью, если честно. Впервые прикоснулся к сцене. Принёс кумиру пахучие кеды. Директора у Подряда, тогда ещё не было. Ну, и остыл слегка, пока бегал. Коля реально зазвездил тогда. А кто бы не зазвездил? Разве что все остальные подрядовцы.
Вскоре, буквально через пару месяцев, к так и не принятому обратно Сантёру, прибавились уволенные из группы Бабич и Саид. На их место пришли басист Александр Коньяк Муравьёв и драммер Валера Труха Трушин. Собственно, это и был «Дохлый номер». Юре Соболеву быстро надоела звёздность и полная неуправляемость Коли. У Соболева, в отличие от Михайлова, были серьёзные планы по покорению мира. Во всяком случае были амбиции и цель. И он понимал, что с Колей каши не сварить, а расхлёбывать придётся. Юра ушёл из анархического БП и создал свою новую группу, на репетицию которой, как ни в чём не бывало, и завалился кукушонок Коля. Сначала он прикинулся овечкой и любезно предложил Юре петь его песни в «Дохлом Номере». Пел он гораздо лучше Юры. А потом поклялся ходить на репетиции, и они решили вернуть группе старое название. И всё покатилось по накатанной дорожке. Пьянки, веселье и постоянное отсутствие Коли на репах.
Вместе с Колей и Юрой Соболевым, Трушин, Коньяк и примкнувший к ним на пару концертов Мотя - составили золотой состав БП. Но это уже была другая группа. Хотя на концертах всё так же дрались зрители, а после концертов (а часто и до) всё так же надирались музыканты (все кроме Соболева). БП обзавёлся директором Петей Вампиром Новиком и готовился к гастролям. Мы с Сантёром по-прежнему старались не пропускать подрядовских сейшенов, но всё это становилось обыденным, ощущение чуда прошло. Мы постепенно привыкали к новому миру, новому БП, и новому Коляну, которого теперь я видел то с Алексом, то со Свином. И я наверняка видел его чаще, чем музыканты на репетициях. Старых друзей Коля тоже не забывал. Поводов для прихода ко мне в гости у Коли было два: стихи и бухло. Первый формальный – узнать не написал ли я новых текстов, полистать мою амбарную книгу, сказать, что стишки клёвые и надо делать песни, второй – честный.
- Выпить есть?
- Не-а.
- Бля, жаль. А деньги есть?
Денег у студента Тоси тоже обычно не наблюдалось. Но были пластинки. Колян и, например, Оголтелый, а может и Крыса, Саид, или Дрозд, любой Колин собутыльник в тот день - выбирали диск из моей куцей коллекции, и мы отправлялись на проспект Славы, где Коля всегда безошибочно выбирал из прохожих жертву, способную купить за трёшку, или пятёрку мою «Омегу», или «Киссов». Коля был очень убедительным продавцом чужих дисков. Обычно, покупатель был счастлив, что выскочивший на него амбал с конской чёлкой и хвостом на голове не порезал его, а всего лишь впарил пластинку. Ну, а потом веселье, естественно. И песни под гитарку.
Помню, как пьяные Коля с Сантёром убегали от таксиста по лестницам ЛДМ, перед концертом «Колибри» и «Двух Самолётов». А фиг ли – резвость норма жизни! Я ещё тогда пытался пыжиться и проявлять чудеса ответственности: разыскал Колю в недрах ЛДМ, тряс за грудки, взывал к отсутствующему сознанию и наставлял на путь истинный – на следующий день ему, как раз нужно было отправляться на какой-то фестиваль, то ли в Череповец, то ли в Каховку. Милый Коля просто отпихнул меня и отправился дальше жить своей прекрасной полной чудес и радостей жизнью. Мне, вообще, тогда ужасно хотелось быть частью этого монстра по имени Бригадный Подряд, хотя бы самой незначительной. Хотелось принимать участие в этой ярко-синей движухе. И это обретало самые нелепые формы. Пока Бабича ещё не выгнали из группы, мы успели с ним съездить в Киев, где я на полном серьёзе договаривался с местными рок-функционерами о концертах «Бригадного Подряда». Я стоял на сцене БП во время концертов (например, на фестивале журнала «Аврора»), сбрасывал оттуда особо ретивых панков и зачем-то запрещал счастливым обладателям кинокамер снимать это действо. Зачем? Видимо, чтобы через двадцать лет тщетно разыскивать съёмки ослушавшихся меня операторов. Мало того, я вступил в рок-клуб в качестве психолога «Бригадного Подряда». Я думаю это единственная группа ЛРК, у которой был штатный психолог. Когда я пришёл за членским билетом, Оля Слободская с любопытством, смешанным с ужасом и жалостью посмотрела на меня и спросила знаю ли я, с кем связываюсь? Я думал, что знаю, но даже не предполагал насколько болезненна и прочна будет эта связь. Тем более, что где-то через год, к осени 90-го, вялое существование БП практически прекратилось. Петя от них ушёл. Что толку директору от группы, которая постоянно выходит на сцену в пьяном виде и потом вынуждена спасаться от зрителей бегством, как это было, например, в Череповце. Гастроли в Германию отменились. Ещё бы нет, если на их совместный концерт с пригласившей их немецкой группой, завалили панк-фашики, дружки Трухи и устроили шоу с зигами. Я был на этом концерте, но выступление фашиков, к счастью, пропустил. Разбирал очередную драку в зале. К тому же в туалете ДК Связи, где проходило это ослепительное шоу в это время кого-то просто убили. Такие дела.
Несмотря на эти невзгоды, Подряд успел отыграть пару замечательных концертов навсегда въевшихся в мою память, и даже сыграть на рок-клубовской Ёлке. Помню, как отплясывал под «Идиота» рядом с блаженно улыбающимся и пляшущим козлом, ну то бишь танцующим пого - Артемием Троицким. На этой же Ёлке случилась феерическая драка между двумя ковбоями: Юрой Лосевым, одноклассником Феди Лаврова и Славой Книзелем, другом его одноклассника Юры Скандалиста из другой школы. Причём представитель моей купчинской итальянской школы - Лосев (знакомец Коляна по Эрмитажу, где Михайлов проходил путяжную практику) так отмутузил центрового ковбоя Книзеля, что лицо последнего превратилось в сплошной синий пузырь. «Жизнь настоящих ковбоев!» Ковбой Книзель повесился во время съёмок фильма Рашида Нугманова «Дикий Восток», ковбой Лосев отсидел в 90-е за бандитизм, потом получил пулю в голову, выжил и до сих пор коптит питерское небо. Вспоминаю я сейчас всё это благолепие и думаю: может оно и не плохо, что Подряд в той формации просуществовал так недолго? Впрочем, благодаря настырному Юре Соболеву и клубу НЧ/ВЧ, (что ютился в сквоте в проходном дворе между Каляева 5 и Чайковского 20, почти напротив серого дома на Литейном), «БП» всё-таки удалось записать свой лучший альбом под названием «Членский взнос». В нем было много патетики, много политических агиток в духе перестроечного времени, и они до сих пор мне нравятся своей прямотой и наивностью. В нём были суперхиты «БП» – Соловьи, Сенкевич и Кобзон, практически визитные карточки группы, затем перепетые всеми её составами. А их, поверьте мне, уже было не мало. Ведь БП до сих пор на сцене. Хотя из первого состава в живых остался только крепкий дедушка Сантёр.
А тогда в НЧ/ВЧ, мы с Сантёром пели на записи «бэки» с Колей и Юрой, и даже представить себе не могли, что будет дальше. В том же НЧ/ВЧ прошёл, а вернее сорвался уникальный концерт, посвящённый свадьбе Юры Соболева на стриптизёрше Наде. Компания там собралась такая, что просто снимай кино и все фестивали твои. Но человека с камерой не нашлось. Фотографировал, правда, это действо великий Вилли Усов, но потом повздорил с каким-то панком, вроде даже получил бутылкой по голове, обиделся и ушёл. Жаль. Хотелось бы ещё раз взглянуть на всех, но трезвыми глазами. Помню точно, что я подарил молодожёнам серую ручную крыску из зоомагазина. А уникальным концерт был, потому что не состоялся по причине невменяемого состояния Юры Соболева. В первый и последний раз случилось такое недоразумение. Жених, (обычно единственный трезвый из БП на сцене), напился и не смог сыграть ни одной своей песни. Мне кажется, что это был последний концерт золотого состава БП. Они сыграли вместе всего 12 концертов. Всего дюжину! Потом пришли страшные 90-е и словно цунами смели всех, кто не крепко стоял на ногах.
С тех пор и на долгие шесть лет БП погрузился в пучину небытия, (словно его сглазила-заколдовала неприглашённая на свадьбу Юры фея), в летаргический сон, в период полураспада, став кораблём-призраком, группой-легендой, изредка выныривавшей из тумана, когда её никто не ждёт. Пришли мы как-то с Сантёром на концерт «Водопада им. Вахтанга Кикабидзе». Сейшен оказался так себе. Зато после концерта на сцену вылезла совершенно невменяемая троица – Михайлов, Крыса и Саид – и эти упыри стали просить у собирающихся музыкантов инструменты. Ну, как просить – буквально пытались отобрать их.
- А сейчас будет настоящий панк-рок! На сцене «Бригадный Подряд»! – Проорал Крыса в ещё работающий микрофон.
Народ уходящий из зала, ровно, как и мы с Сантёром, опешил от такого поворота и замер на месте. Но инструментов захватчикам никто не отдал. И микрофоны отключили. Тогда они просто стали хором орать «Идиота», (Зачем я, зачем я полюбила идиота? Ну зачем я, зачем я полюбила его?) пока их не согнали со сцены. И, конечно, вот этот прекрасный выход Коли на сцену наглядно демонстрирует то, как он по ней скучал. Но Юра Соболев, дважды обжёгшись на Михайлове, слышать о концертах с ним больше не хотел, сделал коммерческий проект с женским вокалом, писал музыку на заказ, работал ди-джеем на радио «10» с Ростом и Ай-Ай-Аем. Потом он и вовсе надолго забросит музыку, прочитает свою фамилию наоборот и станет крупным спецом по продаже велосипедов. Весельчак Саид умер от передоза. Трушин потарчивал и барабанил в хардкор проектах. Коньяк куда-то пропал. А потом и вовсе умер. Просто мор какой-то. Жить быстро, умереть молодым – чуваки, зачем же так? Вы приняли всё слишком буквально! Димка Бабич превратился в невыходящего из дома социопата, прочно сидящего на тяжёлых колёсах. Михайлов на волне былой славы пил по-чёрному с весёлыми дружками – Крысой, Дроздом, Трушиным и т.д., но постепенно дружки вымирали, да и память о Колиных подвигах в народе слабела и покрывалась тиной. Даже его бывшая девушка по имени Марьяна (опять, как у Цоя), родившая ему ребёнка, которого Колька своим не признал, перестала давать ему деньги, да и просто перестала давать. Король скорее был мёртв, чем жив.
И только умница Сантёр закончил институт Лесгафта и отправился работать учителем физкультуры в школу, где продолжил свои эксперименты с музыкой. Там у него в студии мы записывали всё подряд с Максимкой Васильевым, Сашкиным другом Мироном и Сашкиным учеником – Конвисером. Странный Cаша Конвисер, мальчик из интеллигентной семьи, которого вырастили и испортили купчинские панки, уже появлялся в этой путаной истории и ещё не раз будет играть в ней важную роль. А пока он учился в школе (в которой теперь преподаёт русский язык и литературу) и играл на клавишных инструментах, сначала в школьных группах, а потом в проектах Сантёра, которые с приходами к нему в школу кукушонка Михайлова, естественным путём превратились в альбомы практически не существующей группы «Бригадный Подряд». Михайлов снова стал купчинским соловьём с гитарой, звёздность выветрилась, а регалии теперь лишь слабо помогали клянчить мелочь у пивных ларьков. Король спустился с небес и вернулся к истокам. К Сантёру, Максу с Бабичем, и примкнувшему к ним малолетке Конвисеру. Альбомы писались в школе у Сантёра и дома у Коли и Бабича допотопными способами. Старшеклассник Конвисер ходил за Колей хвостиком, смотрел ему в рот и учился у него всему самому плохому. Что не помешало ему закончить школу, а потом пединститут имени Герцена.
"Розовая вода» и «Рок-н-Ройял»! О что это были за альбомы! Чудо какое-то, а не музычка. Просто энциклопедия неустроенной Колиной жизни, плюс наскрёбаные по сусекам запасы песен Макса и Сантёра (даже парочка моих и одна Конвисеровская туда попала). Полный фьюжн: от лирически-сюрреалистического посвящения розовой воде (некоей субстанции которую Колян с друзьями не гнушались употреблять в романтические 90-е) – «Выпили розовой воды и не заметили: беда кралась за нами в виде ног», до критики рэпа – «до чего же он нелеп – русский рэп». Были там и издевательские каверы на «Ласковый май» и Тыниса Мяги, и какие-то уж совсем авангардные треки. Но в основном это была суровая правда Колиной жизни, жизни ленинградского маргинала, тунеядца и алкоголика, которая и раньше проглядывала в его (и Максовской, и Сантёровской, и даже Соболевской) лирике, а теперь вот просто забила фонтаном спирта «Рок-н-Ройяль».
«Поступайте в наше ПТУ», «… по детскому саду гулял пэтэушник», «… его убили в этой драке ножом, а он был совсем не причём», «… в городе работает преступная группа – ещё шесть трупов», «… жизнь растянулась, как сопля, из потолка растёт петля», - всё это роскошество было тщательно разложено на гармонии и положено на прекрасные, почти битловские мелодии. В лице Конвисера, Коля обрёл не только верного пажа-бутылконосца, но и соратника по любви к мелодике, распевкам и красивым проигрышам на клавишах и акустической гитаре. Никаким панк-роком в новых альбомах «Бригадного Подряда» даже не пахло. Никаких тебе «Мяу-мяу-мяу», никакого «Мордобоя», «Ленин с нами», «Политики КПСС» и «Хундыр-Мундыр-Йохарлы». Была правда песня про навозных мух и разные сорта говна, но это скорее было исключение из лирического ряда. И что дальше? А ничего. Полный возврат в дорокклубовские времена. Альбомы нигде не вышли. Распространялись по старинке, переписыванием с кассеты на кассету. Сантёр ушёл из школы в бандиты, (извините, в бодигарды). Студент Конвисер синячил с бывшим королём панк-рока Михайловым и сантехником Васильевым, которые напиваясь, доводили его до слёз своим кухонным антисемитизмом. «Бригадный Подряд» поминался теперь исключительно у купчинских пивных ларьков. На покупающего пиво из-за угла выскакивала растрёпанная булгаковская парочка – огромный спившийся Элвис Маккартни и начинающий синеть Вуди Аллен и наперебой тараторили:
- Помнишь Ленинградский рок-клуб? Кино, Аквариум, Зоопарк, Бригадный Подряд! Знаешь? Уважаешь? Добавь на пивко, мужик!
Мы с Сантёром к этому времени обзавелись семьями. Сантёр, кстати, познакомился со своей будущей женой, благодаря разыгранной с Колей сценой спасения барышни от хулигана. Хулиганом был Михайлов, а спасителем Сантёр, естественно. Мы растили детей и старались выжить. Нам было не до музыки. К тому же мы рассорились в 95-м после досадного случая. И всё-таки, когда я в 29 лет созрел, чтобы записать альбом на свои стихи, я первым позвонил Лукьянову и предложил ему написать музло, как в старое доброе. Писать альбом я собирался по-взрослому, на студии «Инди» у легендарного Коли Гусева, музыканта «Странных Игр» и «АВИА». Сыграть музыкальные партии были готовы – Юра Соболев, Федя Лавров, Дусер – замечательные музыканты и мои добрые товарищи. Я радостно предвкушал запись своего первого альбома. И что вы думаете? На первую же сессию вместе с Сантёром заявились тихие зайчики Михайлов и Конвисер, и начался их обычный алко-балаган. Коля был мил, почти трезв, и любезно предложил исполнить мои песни на записи. Петь-то я предполагал сам, но куда мне было до Коли. Могучий свой талант он ещё не пропил. Соблазн был велик, и я согласился. Могу сказать одно – было весело. Особенно веселился Коля Гусев. Мелодии придумывались и партии раскладывались прямо в студии, где царили полная анархия и адский дурдом. Гусеву казалось, что получалось нечто похоже на его любимых «The Cars». А я, недавно переслушав материал проекта «Тося и Больные», понял, что больше всего это похоже на моих любимых «The Pixies», которых я тогда ещё слыхом не слыхивал. Конвисер притащил на запись своих знакомых школьниц - Катю и Надю, типа на подпевки, и они придали альбому дополнительную яркую краску. Записали мы кучу песен на мои стихи. Потом Коля, которого я пару раз уже успел выгнать с записи за пьянство и снова простить, каким-то непостижим образом прогнул меня на запись старых подрядовских песен и каких-то своих новых хитяр. Материала получилось аж на два альбома. Но альбом проекта «Тося и Больные» под названием «Абрахам» так и не вышел в свет. Потому что всё, что мы записали, по каким-то неведомым мне тектоническим причинам вдруг стало называться «Бригадный Подряд». Да, да, именно так. Как я в это вписался? Не могу вспомнить. Энтузиаст хренов. Ну, и тщеславие, конечно же. Видимо, мне очень хотелось, чтобы мои песни зазвучали со сцены. Ещё Сантёр был весьма убедителен в своих аргументах, обещая жёстко держать Колю и Конвисера в ежовых пацанских рукавицах. В который раз мы наступали на те же грабли. Давно пора было понять: любой музыкальный проект, в котором принимал участие Коля Михайлов автоматически становился «Бригадным Подрядом».
Тридцатилетний, сильно побитый жизнью клоун-алкоголик проснулся от летаргического сна и снова вышел на сцену, потащив туда Сантёра и Конвисера. Соболев возвращаться в группу и играть с Михайловым категорически отказался, хотя и отметился на записи, (как, впрочем, и на Rock-n-Royal). Альбом решили назвать «Восставшие из зада», но вовремя одумались и назвали «Худшее». Мы с Сантёром сами сделали оформление для кассеты из какой-то немецкой порнооткрытки. Из забракованных остатков наших безумных сессий с Гусевым получился ещё один альбом – «Сине-Бело-Голубой». Песни пошли в народ. Но самое ужасное, что я теперь чувствовал ответственность за этих упырей, я стал Франкенштейном, забивающим концерты своему чудовищу.
Иван Факов любил к пиву раков.
Любил к ракам пиво, любил пожить красиво.
Иван Факов любил махать лопатой, Работал за троих и ненавидел экскаватор.
И если с Ваней этим кто-нибудь встречался -
Ваня не стеснялся, а тут же представлялся:
Иван... Факов, Факов, Факов, Факов...
Для начала нужно было найти музыкантов в ритмсекцию. На первом концерте совершенно несыгранной группы в клубе «Перевал» на барабанах по дружбе сыграла легендарная Кэт Питерская. Но ей хватило одного раза, чтобы принять правильное решение и больше этого не повторять. Я же в качестве продюсера и директора группы задержался в Подряде на долгих пять лет. Самые безумные пять лет моей жизни. Коле опять повезло. С ним, легендой панк-дна захотели играть хорошие люди и музыканты – ритм-секция легендарной группы «Дурное влияние» - Игорь Мосин и Дима Петров. Питерские клубы поначалу отнеслись к возможным концертам БП с большой опаской. Все прекрасно помнили Колину невменяемость и его верную публику, каждый раз устраивающую побоище на концертах. Помню с какой натугой Слон согласился дать нам сыграть в старой Фишфабрик на Пушкинской 10. И каким позором всё закончилось. Колин оптимизм в момент улетучился перед концертом. Пришёл страх сцены, который они с Конвисером быстренько залили вином. В результате на сцене кривлялись не попадающие в ноты, валящиеся друг на друга, пьяные клоуны, а я был готов провалиться под землю. Расстроенные Мосин и Петров после концерта объявили, что уйдут из группы, если такое повторится. И то ли Сантёр сумел по-пацански надавить на Колю, то ли что-то большое в лесу сдохло, но Колю словно подменили. Он стал ходить на репетиции. Перестал напиваться перед концертами, которые становились всё лучше и лучше. Конвисер, поначалу скакавший на сцене в виде шоумена, наподобие Гаркуши, стал всё больше действа брать на себя и постепенно превратился во второго вокалиста. Они с Колей прекрасно дополняли друг друга на сцене: брутальный Арлекин Михайлов с песняровскими усами и дёрганый Пьеро Конвисер. А ещё Сашка позвал в группу вчерашних школьниц, милашек Катю и Надю, которые не только хорошо пели, но и прикольно выглядели. У Подряда появилось шоу и новая публика. Да и старая с восторгом приняла возвращение своего блудного кумира, надсадно требуя то Кирзавод, то Наркоманку. Я снял им пару клипов. Колян – молодчага, держался изо всех сил и всего-то два раза срывался в запои. Первый раз его подобрал, обогрел, протрезвил и вернул нам добрый Титя. Второй раз с ним строго поговорил бодигард Сантёр. И Коля больше не безобразничал. Я переиздал альбомы группы на кассетах и сиди. Смонтировал клип из концертного выступления. Пошли концерты. Пошли люди на эти концерты. Колян сиял, как медный таз, и даже стал немного походить на прежнего короля панк-рока, купчинского панк-Элвиса. Юра Соболев, до того искренне мне сочувствующий, теперь с тревожным интересом наблюдал за прогрессом БП, исполняющего в том числе и его хиты. Подряд отыграл сет в СКК на фестивале ДДТ «Окна открой». Коля устроился на работу дорожным рабочим. Коля! На работу! Ну, и наконец, Коля, Сантёр и Конвисер втроём сыграли замечательный акустический концерт в рок-клубе на Рубинштейна 13. Чудеса случаются. Я сам это видел. Гордость переполняла новоиспечённого панк-продюсера. Я смог невозможное. Вернул короля панк-рока к жизни! Помог восстать из зада. Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. Коля опять сумел всё испортить. Сразу после первой своей получки Михайлов пропал. Мы искали его трое суток. Нашли в больничке. То ли он сам пьяный упал с какого-то моста, то ли ему помогли. Серьёзная черепно-мозговая травма. Другой бы помер, но только не он. После больницы Михайлов снова стал пить. Петь он пока не мог. А пить, пожалуйста. Тогда-то я и положил его в больницу к знакомым врачам, чтобы его пореанимировали в барокамере. Упрашивал их. Возил Колю на анализы. Всё оплатил. Через день он сбежал. Лечиться король категорически не хотел. Группы опять не стало. Музыканты очень расстроились. И за Колю, и за группу. Клубы хотели БП. Публика ждала БП. Тогда у Сантёра и возникла безумная идея заменить Колю Конвисером, который знал все песни. Сашка Конвисер – человек-комплекс, ходячий анекдот должен был встать на сцену вместо любимчика панк-урлы - Коли Михайлова. Его же разорвут, сказал Петров. Не потянет, сказал Мосин, одно дело с Колей, другое – самому зал держать. Да пусть попробует, пока Колян восстанавливается, сказал Сантёр, а там посмотрим. И мы все его поддержали. Все, кроме Конвисера. Ему совесть мешала. Он очень хотел петь в Подряде, но совершенно не хотел подсиживать друга. В конце концов, мы отправили Сашку к Коле за благословением, и тот с лёгкостью его ему дал. Я думаю, он не верил, что у Конвисера хоть что-то получится. Он же всё время был в его тени. Да мы все не особо верили в успех этой замены, если честно. Так, чего бы не попробовать просто ради прикола. Кто же знал, что этот прикол затянется на долгих десять лет и Сашка Конвисер станет в истории Бригадного Подряда не менее ярким фронтменом, чем Колян. Совсем другим. Этаким бесшабашным панк-клоуном на сцене, искупающим недостатки своего вокала бешеной энергией и такой же бешеной харизмой. И первый раз мы все в этом убедились в ДС Юбилейный, где Подряд, (впервые с Конвисером в качестве вокалиста), отлично отыграл свой разогрев перед The Exploited.
Казалось все комплексы Сашки на сцене превращаются из минусов в плюсы, и там у микрофона для него нет ничего невозможного. Его шутки-прибаутки между песнями были чудесны. Клоун Конвисер держал зал не хуже монстра Коляна. Это было реально круто. Не приняли Сашку только самые упёртые Колины фанаты и его же старые дружки. Даже Трушин потом приходил к Конвисеру в гримёрку обниматься и говорить слова благодарности. Вскоре в состав Подряда вернулся Соболев и сначала поиграл вместе с Сантёром. Потом Сантёр как-то сам ушёл, устав совмещать концерты с работой. Потом ушли Мосин с Петровым, которым не очень стал интересен Подряд без Коли. Да и я к тому времени поостыл к своему первому рок-детищу, переключившись на другие проекты. Давно это было. Последние лет -дцать в Подряде и вовсе поёт Анатолий Скляренко при мощной поддержке харизматика Сантёра. И пусть ещё сто лет поют и играют в свой Бригадный Подряд себе и всем на радость.
А что же наш Элвис? Через пару месяцев Коля восстановился, аки птица Феникс из пепла, и в очередной раз попробовал вернуться в группу, которая к тому времени уже привыкла к жизни без скандалов и хорошим концертам с Конвисером. Они всё-таки отыграли пару сейшенов с двумя фронтменами. Тогда-то всем и стало ясно, как сильно сдал Михайлов. Он забывал слова и путал партии, и после серьёзного разговора с Сантёром, окончательно ушёл из группы. Конечно, это было трагедией для него. Но группа хотела жить, а не выживать - с неуправляемым алкоголиком с провалами в памяти это было совершенно невозможно. Коля снова опустился на самое дно. Надираясь, он ломился в квартиру Конвисера, проклинал его и кричал, что тот обманом занял его трон. Потом они мирились, выпивали и дружили ровно до следующего приступа Колиной ненависти. Естественно, такая ситуация держала Конвисера в постоянном стрессе. Он чувствовал себя не на своём месте, хотя обожал сцену. К тому же его сильно тяготил, доставшийся от Коли репертуар. Ну какой там Кирзавод, какое там ПТУ, мордобой и Саша Конвисер? Трудно петь то, во что сам не веришь. Ещё труднее петь то, что тебе противно. Михайлов жил в своих песнях, Сашка их талантливо исполнял. Пьеро играл Арлекина и очень страдал. Мучился, но пел. Только зрители этого страдания не ощущали и от души веселились на концертах БП.
Году в 2001-м я свозил Подряд на «Нашествие» (куда их позвали после триумфа «Идиота» на «Нашем Радио») и честно предложил ребятам прекратить музыкальную деятельность в качестве БП. Ну, или хотя бы название сменить. И репертуар. Мне стало неинтересно ими заниматься. Конвисер сам песни не писал. Новые песни Соболева мне не особо нравились. Сантёр тоже ничем не торопился удивлять. Переиздавать старые песни в новых аранжировках надоело. Я поддержал Конвисера с его новым личным диско-панк проектом МПТРИ, записал им альбом, снял пару клипов и очень надеялся, что на этом история БП закончится. Но, к счастью, мои надежды не оправдались.
Сначала в сдувшийся БП дружно вдыхали жизнь страдалец Конвисер и оптимист Соболев, потом его откачивали Конвисер и Сантёр, теперь реанимация и бурная деятельность БП целиком и полностью забава Сантёра. Главное, чтобы все, кто выжил, были счастливы. А я закончил с Бригадным Подрядом в 2003-м. Выпустил сидюк «ЗаеBest – БП 1985-2003» и попрощался с ними. Думал, что попрощался. Но иногда они возвращаются.
Прошло уже года два, как я расстался с Подрядом. Правда, помог им слегка в 2003-м, записав с Шевчуком сотоварищи сингл «Попса». Наш проект «Рок-Группа» тогда сильно бабахнул, и о БП из «Нашего Радио» узнала каждая собака. Мы все знали, что Коля бухает по-чёрному. И много раз пытались вытащить его из синей пучины. Но каждый раз натыкались на жёсткое сопротивление. Это была его родная экосистема. Его среда обитания. Глубоководная рыба резко поднятая сетью с глубины, взрывается от перепада давления. Коля слишком глубоко погрузился. Макс Васильев, пропивавший свои таланты, не хуже Коли - сумел вынырнуть сам: подшился, не пил ничего крепче томатного сока и регулярно поставлял БП новые хиты. Добрейший полуовощ Бабич устал безвылазно сидеть в четырёх стенах на «колёсах» и устроился на работу, сопровождать грузы. И тут же разбился насмерть в глупой аварии. Эх, Димка, Димка Бабич, Бабич-бич – добрая душа, как же тебя жалко! Вроде как, Макс навещал его маму, и именно она сообщила, что Колян наш умудрился влипнуть в совсем уж плохую историю. Он попался на крючок чёрным риелторам. Эти волки нещадно зачищали Купчино от синих в начале нулевых при теневой поддержке ментов и паспортных столов. Видимо Коле дали денег в долг, а потом развели его с матерью на квартиру, пообещав жильё за городом и деньги. А, может, мать всё решила без Коли. Мы подключились слишком поздно. Сантёр забил стрелку с разводчиками и попытался объяснить, что они не на тех нарвались, но этим чертям всё было пофиг. Документы у них уже были оформлены. Коля всё подписал и очень их боялся. К тому же верил, что ему дадут обещанных денег на бухло. А остальное его тогда не интересовало. Нас он не слушал. Без его поддержки помочь ему не представлялось возможным. Мы просили его никуда не уезжать и вызывать нас сразу, как появятся жулики, но Михайлов опять всё сделал по-своему. И канул в Сланцах.
Наш детский хор ввели во двор. Лязгнул ружейный затвор.
Как вы могли командой пли Наш прекратить разговор.
Жизнь растянулась как сопля. Из потолка растет петля.
Проклятая инфля… Душу выпьет конопля, Тело приберёт земля...
Через полгода кто-то из знакомых встретил его в Питере, как всегда у пивного ларя, в вопиюще ужасном состоянии. Коле купили пива, и он рассказал, что денег им не дали, кинули, в Сланцах – жопа, одни гопники, про Подряд никто не слышал, и он оттуда сбежал. Теперь вот бомжует. Как выяснилось впоследствии, Коля действительно сбежал из Сланцев, бросив там свою недееспособную мать, которая умерла от голода... И вот я вёл это существо, практически потерявшее человеческий облик, в ночлежку и ничего, кроме жалости, к нему не испытывал. В ночлежке Колю приняли только через очистку, и мы снова пошли вместе - теперь на Староневский, где звезда рокенролла, должна была пройти санобработку. Всю дорогу Коля рассказывал мне о своих музыкальных планах, просил купить ему гитару и обещал бросить пить. Теперь он не сопротивлялся моей помощи. Сил не осталось. А я мучительно думал, что же мне с ним дальше делать. «Ночлежка» - это временный выход. Передержка. Михайлов прожил на улице около года. Это большой срок. Говорят, что бомжи не возвращаются к нормальной жизни. Но почему бы не попробовать. После санобработки чистенький Михайлов пришёл ко мне в гости на Стремянную. В руке у него была потрёпанная книжка «12 стульев» - подарок для меня.
- Вот на развале купил. Арбузы разгрузил и купил тебе. Ты ж любишь книжки. Н-да. Чё делать-то будем, Тося?
К светской беседе с Михайловым я тогда не очень был расположен. Тем более к совместным делам. Я понимал, что ещё немного и чистый бомж Коля поселится у меня навсегда. Представил себе эту прекрасную перспективу, и голова моя заработала в десять раз активнее. Вари, горшочек, вари! Горшочек – точно! Горшок! Вот наша палочка-выручалочка. Мишка много раз признавался мне в любви к старому БП с Колькой во главе, Мишка всегда считал, что лучше Коли никто не пел панк-рок (хотя лично они знакомы не были), и мне всегда хотелось, чтобы Мишка спел Подрядовские песни (особенно с моими текстами). Всё сложилось в моей голове, и я поехал к Горшку, осуществлять план по превращению бомжа Михайлова в человека с паспортом и жилплощадью. Про Горшка надо писать отдельную историю, ему в этом рассказе будет тесно. Мишка у меня всегда ассоциировался с Лешим, сказочным персонажем, на лицо ужасным и добрым внутри. У них с Колей было полно общего – и путяга, и брутальная мощь и чёртова тяга к саморазрушению. В общем предложил я Мишке спродюсировать его сольный альбом с условием, что половина гонорара пойдёт на домик для синьора Тыквы, то бишь бомжа Коляна Михайлова. И, спасибо Мишке, он с радостью вписался в эту авантюру. Песни на сольник из репертуара Подряда Миша Горшенёв выбрал сам. И ура! Среди них оказались два трека на мои стихи. Записывали альбом на студии ДДТ. Горшок – упрямый, смешной, нелепый, очень талантливый, мощный, крутой, чрезвычайно симпатичный человек с большим сердцем. Без него ничего бы не получилось. Я пристроил его альбом в хорошо знакомое мне музыкальное издательство и купил Коле комнату. Всё это время, пока мы писали и сводили альбом, бомж Колечка жил на съёмной квартире в Московском районе на полном обеспечении и тренькал там на гитарке. Мы же все читали проклятого маленького принца в детстве и знаем, что отвечаем за тех, кого приручили. Сантёр и Макс несколько раз в неделю возили ему еду, чтобы он никуда не выходил. Но всё равно Михайлов умудрился пару раз сбежать и вернуться домой счастливым – пьяным и в свежих синяках.
Я пью до дна за тех, кто в жопе, За тех, кто всё проебал, (хэй!)
За тех, кому не попрёт. И если цели нет, а мозги ты пропил,
И если ты струсил, и если всё бросил, Тебя ничего не ебёт!
Я нанял юриста, который съездил с Колей в Сланцы и справил ему паспорт. В квартирке, куда запихнули Колю с покойной матерью, было прописано человек сто. Мой прекрасный друг Миша Башаков отвёз Колю набраться азов трезвости в легендарный «Дом на горе», который спас от алкоголизма уже целую грядку питерских рокеров. Оттуда Николай вернулся бодрым и просветлённым, и я в первый раз поверил, что всё будет хорошо. Малепусенькая комната в огромной коммуналке на Большой Пушкарской улице стала последним приютом купчинского панк-Элвиса. По иронии судьбы последние месяцы жизни Коля прожил в охраняемой парадной, в квартире прямо над головой председателя питерского ЗАКСа Вадима Тюльпанова, чувака всего на два года старше Коли и тоже большого любителя попеть. Вполне могли бы спеть дуэтом. Может и поют на том свете.
В общем и целом, всем миром вернули мы обратно Колю в светлую счастливую жизнь: с паспортом, комнатой и даже пенсией по инвалидности. Живи-не хочу, только не пей! В хор я церковный его отправил к знакомой регентше, только там Колю испугались. Больно уж он был страшен. Подшитый Макс Васильев Колю регулярно в его хоромах навещал, естественно, без бутылки. Но не все были такие сознательные. Старые дружки разведали Колин адрес и так и норовили его поправить. Ну, и поправили конечно. Прямо, как в песне:
Я получил новую квартиру С маленькою ванной, с маленьким сортиром, Чудо-телефон и всякие удобства, К тому ж микрорайон, где процветает жлобство. Эй-эй, вот подфартило Эй-эй, квартира дебилу. Проведали друзья про это новоселье, И началось чёрное веселье: Разбитое стекло, облёванные стены, Поиски воды, попытки вскрыть вены
Последний раз я видел живого Кольку в клубе «Порт». Привозил его Макс на панк-фест с сетом «Подряда». Там же они встретились с Трушиным. Стояли, молчали рядом два грустных старичка, ветераны панк-рока. Обоим ещё сорока не стукнуло. Коле так и не стукнуло. Я был на юбилее родной школы, когда мне позвонили новые Колины соседи по коммуналке. Дальше рассказывает Макс Васильев: «в тот день я ехал с работы домой на «Черную речку» и после станции «Петроградская», где жил Коля, у меня зазвонил телефон. Антон Соя сообщил мне, что соседи Колькины учуяли трупный запах из Колькиной берлоги. И попросил меня съездить к Кольке на квартиру. Что, я и сделал. Приехал, понюхал и позвонил Тосе: «Да, умер». Кстати, это был уже второй такой случай, когда соседи сообщали о смерти нашего музыканта. Но в первый раз тревога была ложной, ибо Колька просто нажрался где-то и не появлялся дома несколько дней. Потом я вызвал милицию, милиция вызвала прочую могильную херню, и домой я вернулся часам к одиннадцати вечера, вместо положенных шести. Все эти протоколы, разговоры с соседями, судмедэксперты, нежелающие пальцем трогать тело Коли и прочий людской хлам, который я ощущал в течение пяти часов - крайне неприятно вспоминать».
Вот так вот. Типичная панковская смерть. Задохнулся Колян в постели собственной блевотиной, неудачно повернувшись во сне на спину после посиделок с очередным добрым посетителем. Сколько их вокруг – таких добреньких, сочувствующих, пожалеть, да налить стакан бывшей звезде, которой ни капли больше нельзя. Да, чего уж там. От судьбы не уйдёшь. Смерть не обманешь. Да и комнатка последняя Колина, тоже тем ещё счастливым местом оказалась. До него там оказывается девушку убили и глаза ей выкололи. Когда я её покупал, мне такого, естественно, не рассказывали.
«До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!» Это Галич про великого Пастернака написал. Но и про бродягу Кольку тоже подойдёт. Забрали тело лихоимца нашего городские службы, а мне, как назло, тем же вечером в Москву надо ехать на обязательную встречу. Вернулся я через пару дней и айда в ментовку Колькину. У вас говорю тут мой товарищ помер такой-то по такому-то адресу, как бы мне его у вас забрать и похоронить. А ментам некогда со мной всякую ерунду обсуждать. Приходите завтра, говорят. А у меня истерика случилась, давай я на них ногами топать и Шевчуком стращать, мол не знаете, что это за человек был Колька – певец великий, как Шаляпин, а вам всё похрен. Ну, менты удивились, конечно, что на них кричат. А вдруг мне можно. Решили не связываться и послали в соседнее отделение к конкретному майору. У того в кабинете секретарша краснощёкая запах утреннего минета выветривает. Выслушал гневного меня расслабленный румяный майор и говорит:
- Езжай-ка ты в городской морг. Только поскорее. Пока твоего бесхозного дружка в общую могилу не определили. Счас мы тебе направление выпишем.
Вот так звезду панк-рока чуть не отправили в общую могилу с бомжами за счёт горбюджета. Вот же суки! Такие быстрые, когда не надо. А паспорт Колян, похоже, опять посеял. Поехал я в морг, опознал горемыку нашего и оплатил кремацию. Следующие пару месяцев певец Николай Михайлов тихонечко жил в горшочке у меня на широком кухонном подоконнике. Никак не собраться было с духом и не доехать до кладбища. Народ я решил не дёргать, хорошо помня похороны Свина с дракой у гроба. Только близких позвал. Съездили с Игорем Мосиным на Южное Кладбище (там же Димка лежит) договорились о месте с землёй в колумбарии, передали прах. Потом съездили с Сантёром, Конвисером и Максом на могилку к Коле, приняли - попрощались.
В 2013-м я поставил Коле памятник: кованый крест с кованой электроакустической гитарой (да, у Коли и там теперь есть гитарка), кованая бутылка и кованый гранёный стакан с кованой розой. На гитаре - цитата из пророческой песни:
Я нужен сразу всем, покуда есть деньжата, Покуда есть хотенье смеяться и плясать. Я нужен сразу всем - девчатам и ребятам. И каждую собачку готов расцеловать. Но вот упал я в лужу.
Я никому не нужен... на-на-на Я никому не нужен... на-на-на Я нужен сразу всем, покуда есть деньжата, Покуда есть хотенье смеяться и плясать. Я нужен сразу всем - девчатам и ребятам.
И каждую собачку готов расцеловать. Но вот и я простужен... Я никому не нужен... на-на-на Я никому не нужен... на-на-на Я нужен сразу всем, покуда есть деньжата, Покуда есть хотенье смеяться и плясать. Я нужен сразу всем - девчатам и ребятам. И каждую собачку готов расцеловать. Но вот я обнаружил, Я никому не нужен... на-на-на Я никому не нужен...
Будете на Южном кладбище, загляните к бедолаге, бродяге, лиходею и нищеброду Николаю Михайлову, самому настоящему ленинградскому панку, поэту и композитору, человеку, пропившему свою жизнь - яркую, но короткую. Проржавело там всё, правда. Надо съездить, подновить. Всё стирается, к сожалению. И в памяти тоже...