Прошли два дня. Неприятные чувства у Хмары постепенно улеглись. Хотя в первый день он то и дело сбивался мыслями на вчерашний инцидент и даже для самоубеждения привлек на помощь цитаты из Библии, что нужно все прощать («До седмижды семидесяти раз…») и терпеливо переносить гонения…. И это подействовало.
Во всяком случае, на второй день все происшедшее стало представляться как бы подернутым легкой дымкой и туманом забвения. Развеяться помогло и дневное беганье по магазинам в поисках «дешевого и хорошего» музыкального центра. Валек, уже совсем «не памятуя прошлое», показал ему свежую фотокарточку.
- Вот посмотри. Это мы у Альки…
На карточке среди каких-то здоровенных бородатых мужиков Хмара разглядел несмело улыбающегося Валька и пассию, в том же свитере и недавно вошедших в моду шерстяных узорчатых облегающих трико.
- Это вот ее… и мои друзья. Знаешь, как она пела!..
В этот день Хмара никуда не ходил. Валек, как обычно проспавшись чуть не до обеда, убежал к своей пассии, а Хмара, сходив в соседний продуктовый ларек, сварил суп из пакетов, отобедал и потом читал до самого вечера.
Когда уже стемнело, неожиданно расчувствовавшись, он достал свой заветный фотоальбом, который берег от посторонних глаз, зажег светильник, сел на кровать и стал рассматривать фотографии, что было его любимым делом в минуты меланхолии и грусти. Тут были его «избранные фотки», начиная с детского сада и вплоть до академии…
Прошло минут десять, когда нарастающей дробью по коридору застучал топот ног вместе со все более громкими звуками голосов, свитых друг с другом в оживленном разговоре. У самых дверей в комнату раздался звонкий женский смех – Хмара резко вскинул голову, словно пронзенный током. Дверь открылась, и в комнату с остатками хохота ввалились Валек и пассия.
- А, Шурик!.. – радостно смеясь, дыша еще неулетучившимся морозом и глядя от дверей в упор на Хмару, зазвенела пассия. – Вот ты и попался! Теперь ты в ловушке и никуда от нас не уйдешь.
Она сбросила блестевшую инеем шубку на руки Вальку и тут же подсела на соседнюю кровать недалеко от стола, напротив Хмары. Тот сидел на кровати словно в оцепенении, не в состоянии отследить или проконтролировать свои чувства, даже не закрыв лежащий у него на коленях фотоальбом.
- А фотографии!.. Страсть как люблю смотреть фотки!.. – потянулась к Хмаре пассия, заметив у него альбом.
Что-то тяжелое, даже зловещее шевельнулось в глубине души у Хмары. Разом всколыхнулась и поднялась нарастающей волной улегшаяся было обида, и мгновенно улетучились мысли о необходимости прощения и смирения и прочего подобного…
Не смущаясь холодным приемом и напряженным молчанием Хмары, пассия наклонилась к нему через стол, взяла альбом, села к себе обратно и, привычно включив светильник, стала рассматривать фотографии. Иней, обрамлявший еще с улицы не уместившиеся под шапочкой черные волосы, растаял и повис словно на ниточках волос круглыми блестящими шариками. Эти волосы в желтом огне светильника казались иссиня-черными, а глаза, в те моменты, когда она впивалась ими в Хмару, блестели двумя кусочками угля-антрацита.
- О, а это кто такой высокий с бородой? Дедушка что ли?..
- Де-душ-ка!.. – растягивая по слогам и коверкая звуки, повторил за ней Хмара скорее непроизвольно, чем намеренно, едва ли отдавая себе отчет в словах и действиях. Однако это прозвучало несколько издевательски. «Спокойно, спокойно! – мысленно твердил он себе. – Что это ты разволновался? Перед кем? Перед этой бабой?.. Перед этой пассией!?.. Она не стоит этого…. Будь выше, выше!..»
Тем временем Валек успел, чуть расчистив место на столе и сполоснув стаканы, разлить на троих принесенную с собой бутылку вина. Захватив сразу три стакана, один он поставил на стол перед пассией, другой оставил у себя, а третий протянул Хмаре, пронеся под светильником, отчего вино на секунду вспыхнуло розовым блеском.
- Ну, что? С мороза – по маленькой?..
- Спасибо, я не буду! – неожиданно и грубо отрезал Хмара.
Валек так и замер на секунду с протянутой рукой, а Хмара не миг почувствовал на себе острый, словно огненный, взгляд пассии. «Как же! Еще б я не пил с тобой!.. Сильно много чести!..» - мысленно свирепствовал Хмара.
- Ну, а мы выпьем!.. За наконец состоявшуюся встречу!.. – улыбаясь и продолжая сохранять веселое настроение произнесла тост пассия. Она взяла стакан, чокнулась с Вальком, а потом проделала то же самое со стаканом Хмары, поставленном Вальком прямо в центр стола.
Однако толчок оказался слишком сильным. Стакан качнулся, колыхнувшись густой жидкостью, на секунду замер на ребре дна, как бы еще раздумывая, и опрокинулся в сторону Хмары розово-чернильной струей. Да такой стремительной, что тот, задергавшись как ртуть, едва успел убрать ноги.
- А-ха-ха!.. – залилась пассия звонким клокочаще-гортанным смехом. – Это на счастье!..
- Ой, Шурик, извини!.. – засуетился Валек. – Щас, подожди!..
Он метнулся за тряпкой и затем судорожно стал возить ею по столу, покрывая розовыми разводами его серую полированную поверхность.
Хмара после невероятной волны раздражения ощутил уже достаточно хорошо ему знакомое чувство перехода в иную реальность. Все происходящее стало приобретать какой-то зловещий символический смысл, а в душу, откуда-то снизу, сквозь только ему видимые щели, стал заползать страх.
Между тем Валек, торопясь загладить неприятный инцидент, взялся за стоящую в углу гитару и сел рядом с Хмарой на кровать напротив пассии.
- Ну, что – споешь? – подобострастно улыбаясь, подался он ей навстречу.
- Извините, мне надо идти!..
Хмара вдруг резко поднялся с кровати, став перед загородившим ему проход Вальком, противно чувствуя через носки мгновенную сырость пролившегося на пол вина.
- Да куда?.. Шурик, подожди!.. – одновременно улыбаясь пассии и делая отчаянные знаки Хмаре (мол, подожди, споешь – и пойдешь!..), задергался Валек.
- Нет, нет, извините!.. – протискиваясь между ним и столом, краем глаза увидев вспыхнувший профиль пассии, Хмара выбрался на свободу и, оставляя мокрые следы на полу, направился к двери. Чуть не налетев на кухонный стол, он добрался до стоящей под дверью обуви, всунул мокрые ноги в полусапожки и, не застегивая их, вышел.
Он шел по коридору сам не свой, спотыкаясь от волнения, и вдогонку, как бы дразня и издеваясь над ним, понеслось:
- О-ча-ро-ва-на!.. О-кол-до-ва-на!..
* * *
На следующий день Хмара возвращался в общежитие уже вечером после целого дня разъездов с наконец купленным музыкальным центром.
Это был один из тех сказочных зимних рождественских вечеров, которые неожиданно приходят словно затем, чтобы люди могли отдохнуть от окружающей их грязи. Снег начался утром, шел целый день, а сейчас уже почти иссяк. Нависающий фиолетово-лиловый вечер как бы моросил редкими снежинками, которые в свете желто-лимонных фонарей затевали веселый беззаботный танец, то гоняясь друг за другом, то неожиданно взмывая вверх, то повисая у прохожих на рукавах мягкими искрящимися блестками.
Редкие машины, шуршащие по переулку, ведущему к общежитию, не нарушали всеобщей торжественной гармонии – наоборот, тепло урча моторами, оживляли вечер уютными звуками. Дорога походила на сказочный полувоздушный тоннель, обрамленный по сторонам склоненными пушистыми от инея ветвями высоких мохнатых тополей.
От сказочной картины зимнего вечера и только что сделанной покупки настроение у Хмары было приподнято-торжественное. Он не спеша шел по слегка разметанному от снега тротуару, скользя на уже раскатанных мальчишками дорожках черного льда, поминутно забывая о том, что с большой коробкой, которую он нес, нужно поосторожнее…
«Что же это мне напоминает?.. Ах, да! Точно, вспомнил!.. Это Блоковское…. Как там?» - он стал вспоминать запавшие ему еще со школьной скамьи строчки строки:
Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой иль тоскою…
«Точно, точно!.. Как там дальше?..»
Когда под гробовой доскою
Все, что тебя пленяло, спит…
«Вот-вот! Подожди, дальше самое существенное…»
Когда по городской пустыне
Отчаявшийся и больной
Ты возвращаешься домой,
И тяжелит ресницы иней, -
Тогда остановись на миг
Послушать тишину ночную…
Он даже остановился на секунду, удивленный странной гармонией строчек, что он вспомнил, и окружающей сказочной действительности…
Постигнешь ухом жизнь иную,
Которой днем ты не постиг…
Хмара пошел дальше, уже почти дойдя до последнего поворота к общаге. А в голове все всплывало:
По-новому окинешь взором
Даль снежных улиц, дым костра,
Ночь, тихо ждущую утра,
Над белым запушенным садом…
Последний темный закоулок и выход на освещенную площадку перед общежитием. Хмара слегка обогнул стоящую в тени, чуть припорошенную инеем «Вольво».
- Этот что ли?
- Да… - послышалось из машины, и второй голос показался Хмаре знакомым, хотя все последующие события он смог осознать и восстановить гораздо позже.
- Погоди, родимый!..
Дверь машины открылась, и оттуда появился здоровый бородач в черной вязаной шапочке, тоже показавшийся Хмаре знакомым.
- Подойти, потолкуем. Дело есть…
Хмара ясно почувствовал, как все оборвалось у него внутри. Ужасное чувство неотвратимой расплаты полностью захлестнуло его, подавив волю и парализовав рассудок. Послушно, «как телок на привязи», - это после с горьким сарказмом будет припоминаться - неловко скрюченный набок из-за коробки с центром, он пошел к бородачу.
Заходя за машину, краешком глаза Хмара увидел сидящую в ней девушку и другого мужика, тоже с бородой, открывшего дверь и вышедшего с другой стороны. В следующую секунду он уже задохнулся от тяжелого «под дых» удара и, выронив коробку у центром, стал оседать в снег.
Но прежде чем упасть Хмара получил еще несколько хлестких ударов в голову, отчего сознание его затуманилось, и он стал воспринимать происходящее как бы со стороны. У него не промелькнуло даже мысли о защите или сопротивлении. Парализующее, какое-то «апокалипсическое чувство небесной кары» превратило его в безвольный «мешок с костями».
Словно со стороны, в каком-то глухом тумане он услышал сбоку пронзительный крик женщины:
- Ой-ой! Что же вы делаете, паразиты?!..
И успокаивающий глухой голос другого бородача:
- Спокойно, мамаша! Мы ему только немножко перышки почистили. Заслужил…
Хлопнула дверца машины…. Шум отъезжающего мотора…. Затем словно какой-то провал. Ледяной холод лежащей на снегу щеки…. Нарастающий шум в ухе…. Потом вдруг возбужденное, чуть не плачущее лицо Валька:
- Вот козлы-то!.. Вот козлы!..
Неизвестно откуда взявшийся Валек стал поднимать со снега начинающего уже приходить в себя Хмару. В ухе звенело все сильнее. В мозгу пульсирующе билось: «Перышки почистили…. Заслужил…» Он никак не мог сфокусировать разбегающийся взгляд. Желтое пятно фонаря над ним двоилось, троилось и начинало вращаться со все увеличивающейся скоростью.
- Вот козлы-то!.. Ну, козлы!..
«Перышки почистили…. Заслужил…», - стучало в мозгу, словно кто-то думал за Хмару. Валек уже заводил его на площадку перед входом в общагу, не забыв подобрать коробку с музыкальным центром. Хмара еще раз бросил взгляд на запушенную улицу, расплывавшуюся у него в глазах бесформенным черно-белым пятном.
* * *
Ночью Хмара практически не спал. Страшно болело и гудело распухшее левое ухо, правый глаз заплыл по всей окружности, но главное – это постоянно повторяющийся кошмар. Какая-то огромная белая птица с глазами и голосом пассии начинает чернеть перед ним, словно покрываясь грязью. Он бежит, протягивает руки к ней, хочет взять…. «Перышки почистили!..» Падает, продирается…. Тянется, снова падает…
Утром Хмара проснулся, точнее, очнулся из-за легкой тени, нависшей над ним. Яркий морозный свет утреннего солнца заливал всю комнату, преломляясь жемчужной россыпью на подмерзших окнах. Хмара открыл единственный повинующийся ему левый глаз и увидел озабоченно склонившегося над ним Валька.
- Ну, как ты?
- У-гу… - промычал неопределенно Хмара, боясь попробовать голос и чувствуя, что не вполне владеет им.
- Ты подожди! Я сейчас смотаюсь в магазин. Куплю муки, картохи!... Знаешь, что сделаем? Давно не было – вареников! А то мы с тобой и Рождество-то еще по-хорошему не отмечали… - строчил он торопливо, на ходу одеваясь. Но вдруг уже у самой двери обернулся с удивленным выражением лица:
– А центр, знаешь, ты купил такой как у Альки!..
И, видимо, подумав, что может доставить Хмаре неприятные воспоминания и ассоциации, слегка смутился и выпалил:
- Ну, я скоро!..
Он хлопнул дверью, и по коридору послышались быстро удаляющиеся стремительные шаги.
Хмара закрыл глаз. Он чувствовал в душе какое-то странное оцепенение. Не было ни горечи, ни сожаления, ни даже злости или обиды. Пустота и какая-то бесчувственная тупость, подавляющая и обесцвечивающая мысли, желания и чувства.
Сквозь слегка ослабевший шум в левом ухе он слышал ровный, бодрый, не подвластный никаким превратностям судьбы стук привезенного им из дома будильника, - стук, который словно и погружал его в это оцепенение. В углу, в дощатом высоком шкафу для одежды, озабоченная своими делами, скреблась мышь.
Скрипнула и открылась дверь. Хмара скорее ощутил это, чем услышал. Он снова открыл глаз. Но пороге, нерешительно замерев, опираясь одной рукой в косяк двери, стояла пассия.
Хмару даже подбросила на кровати и неестественно скрючила неожиданно пробежавшая по телу конвульсия. Он резко отвернулся к стене, скрывая обезображенную побоями правую половину лица, однако выставив наружу горящее розово-фиолетовой опухлостью левое ухо.
Горячая волна, поднявшись из глубины души, затопила его, забило все тело, как в лихорадке. Жгучая, невероятная по отчаянию и бессилию ярость распирала его изнутри, переворачивая и сводя спазмами внутренности. Ему хотелось дико заорать во всю глотку, рвать и метать, разорвать на куски…
- Прости, Шурик… - донеслось до него, и он почувствовал прикосновение к своей сжатой в кулак, трясущейся руке.
Словно что-то лопнуло…. Какая-то тоненькая перегородка – в груди или в горле…. Сквозь свист и сипы судорожного дыхания слезы ринулись неудержимым потоком из сотрясаемой груди, затопляя горящее лицо и смятую подушку.
Он зарыдал…
начало рассказа - здесь