И день, и ночь вторили мне, что я здесь лишний, что мне нет места, а я брал каждую минуту как охапку веток малины и сжимал со всей силы. Было больно, в некоторые дни совсем нестерпимо, но разве не это мы принимаем, когда проникаем в этот мир, в этот мрак, сотканный из частей предыдущих цивилизаций, погибших цивилизаций. Мы так и говорим вначале «я клянусь принимать боль, клянусь терпеть до самого конца, клянусь не обижаться на боль и сжимать и сжимать каждую минуту, как веточку малины, такую совершенную, как ноктюрны Шопена». Не верите, что мы говорим это вначале? Вы просто забыли, прислушайтесь к тому, что говорит новорожденный ребенок, и вы услышите то, что забыть будете уже не в состоянии.
Небо, звезды, горы и даже пустыни, все вокруг кажется, безусловно законченным, но сложно постигаемым. А ты как оторванный кусочек незыблемой вечности маячишь среди глубины совершенства, пытаясь отыскать затерянные мысли затерянной жизни, запертые в невидимом домике на том конце вселенной, куда свет от большого взрыва еще не дошел.
На каком-то этапе понимаешь, родись ты на секунду позже или на день раньше, ты стал бы тем, чем ты есть сейчас. Этим существом, блуждающим по вечерам между огней небольших или огромных городов с надеждой найти нечто, что автоматически сделает твой день особенным и запоминающимся. Но возвратившись, домой проверяешь карманы, роешься в сумке, а в самом конце даже заглядываешь в кроссовки, но там ничего нет, как и в тебе, следовательно, этот день опять не удался. Ты ничего не нашел, ты снова проиграл и ты ложишься спать в надежах сотканных из разных грез, о том, что завтра, вот завтра точно отыщешь то, что сделает день или и вовсе жизнь незабываемой и великой.
Секунды катятся одна за другой, примеряя на себя разные наряды, зимой – серые, летом – более цветные, а что остается тебе? Выбор сделан гораздо ранее, чем ты научился выговаривать это слово, выбор был сделан настолько далеко во времени позади тебя, что ты еще вообще не мог выговаривать слова. Два течения, ты выбирал практически наугад, будучи слишком юным, что бы сравнив все плюсы и минусы сделать конструктивный выбор. Ты идешь либо нога в ногу с секундой, либо сходишь с дистанции и остаешься у обочины статистом. Первый и второй, где первый – это тот, на которого смотрят, второй – тот, который смотрит. И скажи мне, кто проиграл?
Уже после всего этого, на каком-то отрезке жизни, ты понимаешь, что живешь неправильно, и в то же время осознаешь всем своим животрепещущим нутром, что никто не знает как жить правильно. Но это случается слишком поздно, обычно к этому времени ты уже забываешь, как это, быть ребенком, ты сросся со стальным миром, стал его частью, его шестерней. И если все вокруг столь умны, ответ на вопрос, ради чего работает этот механизм, шестернями которого мы все являемся, не оставит себя долго ждать.
Да только ответа нет, вместо него съедающая нас пустота, которая может сравнять тебя с землей за одно мгновение, ведь ты остаешься незащищенным и так часто переходишь дорогу в неположенном месте.
День, когда мы изгоним эту пустоту, и станем прозорливей, всенепременно наступит, он все ближе, просто виден расплывчато, потому что во мраке. Но спустя годы, мрак рассеивается, а ты смотришь вокруг и понимаешь, что ты одинокий островок среди таких, же одиноких островков, и все вы никуда не стремились, ни к чему не шли. А этот день изгнания пустоты уже и не помниться, само желание, да, оно, безусловно, когда-то было, но растерялось по дороге, которую ты получается и не шел. Ты просто постарел на небольшом клочке земли, еще чуть-чуть и отчет шагов, отведенных тебе, подойдет к концу.
Прислушайся внимательно к голосу окружающих, слушай его, как можно дольше, сколько стерпишь, параллельно с этим сжимая в ладони каждый раз новую веточку малины, и ты поймешь их. Теперь прислушайся к голосу у себя внутри, нашлись отличия?
Все эти слова, которые ты только что прочел, весь этот текст, он распадется на части, исчезнет, как только ты закроешь страницу, он съест тебя, если попытаешься понять его, и не принесет никаких плодов, если ты внезапно вздумал его осмыслить.
Это всего лишь культ письма и блужданий по окраинам того, что именуют естеством.