Года три вместе проработали, и как-то раз зимой пробило нас всем офисом прошлое вспоминать. Мужчины естественно со службы в армии начали, затем перешли на студенческие годы, потом стройотряд, первая халтура, потом девяностые: кто колготки с люрексом возил из Польши сюда, кто электродрели отсюда в Польшу…
А Славка-молчун вдруг стал рассказывать, как работал на часовом заводе еще в восьмидесятые годы:
- Главное было, - говорит, - в первую смену попасть, и уже в обед ты свободен, и уважение всюду! Рабочий же класс! Я в двадцать лет зарабатывал больше, чем мой отец.
- А почему ушел? – интересуемся.
- Да, - отмахивается Слава, - был там один… черт с бузы, мастер, так он меня задрал, что пришлось объяснить ему политику партии. Да я и сам уже уволиться хотел… - и Слава нехотя добавил минусы той прежней работы.
Так за полчаса мы и узнали всю Славкину трудовую биографию: после часового завода был кооператив «Бедра Нимфы», потом контора «Копыта и рога», потом мотались в Турцию за кожей, потом шубы возили, но минусов (как и чертей) было больше, потому нигде не задержался. В общем, как анекдот про того англичанина, у которого два сына оказалось.
Рассказал Славка и опять молчок. Неделю молчит, другую… Пока однажды не явился к нам курьер со счетами от Билайна (да, это было в такой лютой древности, когда телефонные счета в огромных фирменных конвертах под роспись отдавали лично в руки клиенту).
Курьер уплетал булочку с кунжутом, набитую котлетами и салатными листами.
Увидев эту булочку, Славка весь затрепетал. Его пробило на такой страстный монолог о прошлом, что мы замерли, ошарашенные.
Оказалось, что и он когда-то любил до самоотречения, долго и упорно завоевывал объект своей мечты, недоедал, недосыпал, терпел унижения и порой глумления, но все-таки стал менеджером в корпорации с двумя золочеными радугами на логотипе.
- А это значит что? – самодовольно вопрошал в потолок Слава и сам же себе отвечал, - а это значит почти восемьсот баксов, восемьсот! но ты не делаешь НИ-ЧЕ-ГО! Ты только пасешь персонал, смотришь, чтобы они бегали и потели, потели и бегали! А сколько всего там можно было съесть! – тут Слава пустился в такие дебри и лабиринты особенностей приготовления тех самых бургеров, что мы только руками развели.
Он говорил и говорил, закатывал глаза и улыбался… Кто бы мог предположить в нем такое красноречие, такой пыл!
- Никогда прежде я так не жил! Эх, вернуть бы! – только и вымолвил он в конце.
Повисла долгая пауза. Каждый молил про себя чтобы зазвонили наконец офисные телефоны. Но они молчали. А Валик из отдела запчастей почесал в затылке и брякнул:
- Слышь, Слав, ну, а чё ты из Макдака ушел-то, я не понял?
Слава нехотя дернул плечом и покачал головой.
Другие бы отстали, но Валюшка был толст и наивен, он лез и лез, уточнял, выяснял.
- Да там один доколупался до меня, я и вломил… - Слава осекся на полуслове и тут же поправился, - объяснил этой морде политику партии, ну, меня и поперли!
- Может, надо было по-другому?
- Чего «по-другому»?
- Отношения выяснять.
- С кем? – воскликнул он, - С этим чертом! Да вы его не видели: какой-то черт с бузы! С кем там выяснять!
Из нашего коллектива Слава ушел 31 декабря. Скоропостижно. Премию вручали по итогам года, и его не устроила полученная сумма.
Слава собрал все свои вещи, полностью рабочее место освободил, надел куртку, и зашел в кабинет генерального буквально на тридцать секунд.
Зашел и тут же вышел, страшно хлопнув дверью.
Та дверь была с роскошным витражом. От удара он треснул.
Потому последнюю зарплату Славе не выдали – за витраж удержали.
Из сборника «Наш незабвенный офис»
Еще одна история здесь