Постигая науки и таинства, я забывал обо всём, находя утешение в занятии любимым делом. А что оно любимое - больше не было никаких сомнений. Месяц за месяцем я всё больше убеждался в том, что нашёл своё место под солнцем. Письма из Ниццы приходили нечасто, примерно раз в три недели. Жорж рассказывал о семье, упоминал о здоровье Констанс, но старался делать это как можно менее болезненно для меня и так, чтобы другой человек, читая, не понял бы, о чём, собственно, идёт речь... По его словам, молодые живут неплохо, находят общий язык и развлечения.
После каждого письма я впадал в уныние и, чтобы избавиться от него, всё усерднее заставлял себя работать. Мы по очереди дежурили на кухне, убирали помещение семинарии и общежития, когда позволяла погода, приводили в порядок парк. Ежедневные занятия, строгая дисциплина, сравнимая разве что со службой в армии, многочасовые молитвы и чтение книг... Кто-то, наверное, решит, что это трудно. Нет! Мне не хватало нагрузки. Что угодно, лишь бы не думать о Констанс. Не жалея себя, я готов был к ещё более жёстким правилам, которые часто придумывал себе сам.
- Такое чувство, мсьё Боссе, что Вам нравится себя истязать. С чего такое рвение? За что наказываете себя?!
- Наша природа слаба и всякого рода попущения берут власть над человеком, превращая его в ленивое и инертное существо.
- Уж не гордыня ли Вас обуяла, Эдуард? Желание стать лучше всех, безгрешнее, сильнее, чище?.. Подумайте об этом на досуге. Меня, безусловно, радуют Ваши успехи и достижения, особенно в том, что касается моего предмета, но не превратитесь в фанатика, уж слишком рьяно вы взялись за учёбу в этом году.
Учитель философии, аббат Маринье, один из самых строгих преподавателей, зорко наблюдал за каждым семинаристом и спуску никому не давал, его тяжёлый взгляд, казалось, видит все наши скрытые изъяны. Я смиренно опустил голову и обещал подумать. А немногим позже с ещё большим усердием приступил к своим обязанностям и занятиям.
Было ли это желанием наказать себя за грех, совершённый в Ницце, или жаждой отвлечься от собственных тягостных мыслей?.. Спасался я, лишь отдавая всего себя работе, куда бы меня ни направили и какое бы поручение не дали, я добровольно увеличивал нагрузки. Часто, помогая товарищам, попросту делал за них задания. Но иногда не спасало даже это. И тогда отчаяние подступало к горлу и начинало меня душить. Вдруг я очень ясно начинал осознавать, что ничего не могу поделать со своими чувствами, не могу ничего изменить. Найти укромное место, чтобы выплеснуть из себя скопившиеся эмоции, не так уж просто, и иногда меня заставали корчившегося на полу и воющего, как раненый зверь. Полное отсутствие аппетита и бессонница по ночам. За несколько месяцев я потерял около двадцати килограммов. Директор семинарии отправил меня на обследование в госпиталь, чем окончательно разрушил все мои тщетные попытки забыться.
От безделья я впал в ещё в большую хандру, и не знаю, чем бы это всё закончилось, если б не Эделина. Чем ближе я был к логическому финалу, тем яснее и ярче становились видения. Спасение от реальности я находил там, в иллюзорном мире, постоянно меняющемся в зависимости от настроения его хозяйки.
- Наверное, я окончательно сошёл с ума, коль скоро для меня ты стала такой живой и осязаемой.
- Да ладно тебе, Эр... Эдуард. Мы столько веков знакомы! Было бы странно, если б ты не почувствовал своей Эделины, - она прижалась ко мне, и я застонал от боли, - прости, дорогой, знаю, что сейчас тебе нелегко. Но поверь, затем станет легче и скоро всё пройдёт. Что значит для тебя эта Констанс? За что так беззаветно жертвуешь собой? Ребёнок? Он никогда не будет твоим, более того, никто уже не признается в совершённом. Мне казалось, что тебя утешит его появление на свет, и ты будешь знать, что подарил кому-то жизнь. Но ты вместо этого начал думать о смерти.
- Да не думаю я ни о чём.
- Посмотри на себя! - её огненная ладонь прочертила в пространстве полосу и открылось видение, как будто я посмотрел в окно и увидел самого себя со стороны. На больничной постели лежало худое, потемневшее, словно высохшее тело, к которому я не испытывал особого притяжения.
- Видишь, до чего ты себя довёл?! Врачи головы сломали, что за напасть постигла их пациента! А у него всего навсего хандра! Просто он настолько силён, что способен вогнать себя в могилу, даже не подозревая об этом, - она разозлилась, от чего её волосы вспыхнули жгучей синевой. - Скажи, ради этого мы принесли такие жертвы?! Ради этого бесславного момента я ждала тебя, как последнюю надежду вернуться в Отчий дом, или хотя бы ещё раз воплотиться, чтобы, испив горькую чашу страданий, заслужить выход на небеса?! Мы так не договаривались...
- Прости меня! - всё, что я нашёл сказать, безразлично разглядывая своё земное тело, страдания Эделины тоже не вызывали во мне особых чувств. Равнодушие, словно я умираю не только физически, отозвалось в сердце пустотой.
Эделина в отчаянии всплеснула руками, и золотистое пшеничное поле покрылось золой.
- Пока я не могу устроить вам встречу. Она ещё мала и слишком далеко.
Я не понял, о чём говорит эта неприкаянная душа.
- Патриция, твой Ангел-Хранитель, шагнула в мир вслед за тобой, но вас разделяют года... Только с ней ты ощутишь вновь полноту бытия. Констанс не твоя любовь, а старый узел вселенского долга. Когда-то ты принял чужое дитя, как своё, теперь они воспитают твоего сына.
- Я не понимаю, о чём ты...
- Да и нужно ли всё помнить, любимый.
- Достаточно принимать данность вселенской справедливости, ты ведь веруешь в Бога?! Так значит прими Его волю.
- Но я мог устоять и не было бы...
- Значит не мог. И точка. Встань, иди дальше!
- Я пробовал, но чем больше усилий прилагал, тем меньше оставалось желания...
- Потому что не нужно усилий там, где они не требуются! Единение с миром куда важнее. Ощути его дыхание, гармонию с ним, слейся с природой, черпай из неё силы. Ощущай, осязай, люби... Познавай движение Вселенной в самом себе и вокруг тебя. Любовь не убивает. Убиваем мы её сами, пытаясь забыться, избавиться от боли. А зачем?! Она и есть сама жизнь! У тебя скоро родится сын. Да, ты никогда не сможешь сказать ему о том, что являешься его отцом, но он будет жить! Он уже существует! Это радость, а не беда! Очнись, Эдуард! Пора возвращаться...
Очнулся и закричал. Адская боль скрутила мышцы.
- Воды... - еле слышно простонали мои губы. Кто-то тут же поднёс к ним стакан. - Жорж?!
- Да, мой мальчик, это я. Меня известили, что ты заболел.
Мой официальный опекун и благодетель, конечно, должен был быть уведомлен. Невероятно! Он бросил всё и приехал! Тёмные круги под глазами, Жорж давно не отдыхал.
- Долго Вы здесь?
- Уже третьи сутки. Ты всё время бредил и горел, никто не знает, что это за лихорадка и как тебе помочь.
- Я что-то говорил?
Он ещё смочил мои губы, помогая сделать глоток.
- Говорил, но несвязно... - он протёр усталые глаза ладонью. - Эдуард, ты должен пить, понемногу, но очень часто, слышишь?! У тебя обезвоживание.
- Какой сегодня день?
- Двадцать четвёртое декабря, сочельник.
- И Вы здесь?! Мари этого не простит.
- Не думай об этом. Главное, чтобы ты поправился.
- А Констанс? Где она?
- Всё хорошо. Не тревожься. Она дома. У себя дома. Мы теперь живём не вместе...
Я закрыл веки, тёмная пелена поглотила всё вокруг, только голос, тихий и далёкий, продолжал звучать. Я, наверное, впервые не видел снов и от этого был счастлив.
Благодарю за прочтение!