РАССТРЕЛ
170 лет назад в этот день Федор Михайлович Достоевский пережил казнь, которая только не была доведена до своего самого последнего мгновения – до пули, до выстрела, до команды «Пли». Арестован был Федор Михайлович за участие в революционной деятельности в апреле 1849 года и восемь месяцев провел в одиночной камере.
Я сидел в одиночке и я не могу себе представить, как можно там было просидеть восемь месяцев. Воспоминания самого Достоевского страшны своим реализмом. Особенно его жуткие мучения от кровоточащего геморроя, когда потеря крови была так велика, что грозила смертью в холодной камере без какой бы то ни было медицинской помощи.
И при этом ежедневная мысль о том, что он вот-вот будет приговорен к смертной казни, что его уже приговорили, что казнь будет уже через три дня, что она будет уже завтра.
Один из товарищей Достоевского - Николай Григорьев – не выдержал этой пытки. Он начал сходить с ума еще до дня расстрела. И в тот момент, когда казнь отменили, когда уже прозвучали команды «Товсь», «Цельсь»… и когда прозвучала команда «Отставить», рассудок Григорьева помутился окончательно.
Это страшное переживание Достоевский затем несколько раз рассказывал под разными углами в своих произведениях. Так, например, князь Мышкин, герой романа «Идиот», рассказал об этом в гостях у генеральши Епанчиной. О том, как один человек, приговоренный к смертной казни, имевший еще пять минут до расстрела, за великую ценность почитал каждую минуту из этих пяти. Как казались ему эти минуты довольно большим промежутком времени. Как он положил себе две минуты на то, чтобы проститься с товарищами, две на то, чтобы подумать о себе, и одну, чтобы посмотреть вокруг себя… и как вдруг он увидел луч, отражённый от купола церкви, бывшей неподалеку и как этот луч проник в него одной только жгучей мыслью: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!».
Казнь заменили на каторгу с последующим поселением в Семипалатинске в качестве рядового солдата. В Петербург Достоевский вернулся через десять лет.
Вот уж действительно пути Господни неисповедимы. Не будь в молодости своей Федор Михайлович сторонником революционных идей, не стань он участником кружка петрашевцев, не было бы у нас его великого Пятикнижия. Федор Михайлович был даровит, конечно, и до этой казни и до каторги, но истинная его инициация состоялась именно тогда, когда он будучи привязан к столбу, ожидал неизвестного, ожидал того, что должно было произойти после команды «Пли».
Вся последующая жизнь Достоевского – это его категорическое отрицание любых революций и вера в то, что мир может изменить только изменившийся до высшей своей красоты человек, человек созданный по образу и подобию Божию.