"Было как мясорубке", - так 100-летняя петербурженка Валентина Андронова рассказывает о медсанбате на 2-м Белорусском фронте. В его составе она дошла до Берлина.
А ещё за плечами этой женщины блокада Ленинграда. Из осажденного фашистами города эвакуироваться она так и не стала.
О тяжелых временах без прикрас она рассказала нашему телеканалу.
Наводнение 1924 года
Родилась я в Ростове, в Ярославской губернии, в 1920 году. А в 1924 мы уже приехали в Ленинград. Как переехали не помню, но помню, что мы жили в доме напротив дворца. Он был на противоположной стороне.
Мы наверху жили, высоко - я часто смотрела в окно. Дома-то никого не было, вот на окно сядешь и смотришь, что там внизу творится.
Я хорошо запомнила наводнение 1924 года. Мы жили уже тогда на первом этаже. Я тогда еще не понимала толком, что происходит. Когда вода пошла, хозяйка нашего дома предложила к ним вещи перенести повыше. Она на третьем этаже жила. Вот что получше собрали и к ней отнесли.
А потом я сидела, смотрела, как мужчины женщин с одной стороны улицы на другую перетаскивали.
Когда началась война
Я как раз в институте педиатрическом была. У нас шла лекция по химии. И тут по радио объявили, что началась война. Было страшно. Все сразу начали собираться домой. И я тоже.
Мы продолжали учиться. Голодно стало не сразу. А потом появились карточки - и стало тяжело. За ними надо было постоянно следить: чтобы их не вырвали, из кармана не вытащили.
Вначале те, кто воровал, схватят у тебя хлеб и побегут, а когда совсем плохо стало, вырвут продукты – и сразу в рот.
Блокада
Помню, было очень плохо с водой. Мы жили на Кировском проспекте (сейчас Каменоостровский), и оттуда – мне отец приспособил сани, чтобы два ведра можно было поставить, – ездили на Неву за водой. А туда приедешь, там все время эта вода плещется, замерзает, так ползком до лунки доберешься, начерпаешь воду, поставишь и везешь. А потом еще поднимать: мы на пятом этаже тогда жили, а отец уже ходить не мог.
Нас на последних курсах отправляли по городу на необслуженные вызовы. В основном мы регистрировали умерших, которых надо было убрать из квартир.
Тогда вшей было много. Я до сих пор помню татарскую семью. Я нагнулась над женщиной, а у нее лицо все серое и шевелится. Это все были вши.
В армии
В 1944 году меня отправили в резерв, а потом из-за Ленинграда в Тарту. В Тарту пришли, и нам сразу сказали: по одному не ходить и вечером, когда смеркается, на улице не появляться, потому что там убивали. Это были мародеры, бандиты. Они же нас не очень любят.
В Тарту был перевалочный пункт. Тогда были большие потери в нашей армии, и я попала на 2-й Белорусский фронт в медсанбат. Вообще я мечтала стать хирургом, но так там, в медсанбате, и осталась.
На марше
Тяжело было, когда мы были на марше. Нас перевозили в грузовиках, поэтому пока едешь, так закоченеешь, что как выходишь, ноги ходить не могут.
Ходили и пешком. А мне все кричали: "Шире шаг!". А я говорю: "Не умею я шире ходить".
В медсанбате
Я в медсанбате работала, была в госпитальном взводе. У меня все нетранспортабельные больные, послеоперационные, которых нельзя было дальше эвакуировать. Все эти пациенты оставались у меня в палатах.
Один из них даже предложил меня нарисовать. Говорит: "Валентина Васильевна, давайте я Вас нарисую". "Ну, рисуйте," - отвечаю. И ведь нарисовал.
Что с этим солдатом потом случилось я не знаю. Там же было, как в мясорубке. Все время люди менялись: одни поправлялись и дальше эвакуировались, другие поступали. После того, как дивизия была в бою, сразу наплыв раненых. И много, конечно, оседало у нас. А когда не было боев, шли терапевтические больные. Больше всего с желудком приходили. Видать, с хроническими обострениями. Чем же тогда кормили? Ели все подряд.
"Умирало много..."
Кто-то выживал, но многие у нас умирали. Однажды погибла целая рота. Солдаты напились этилового спирта. Все отравились. Умирали очень тяжело: они слепли. И вот представляете, все лежат и кричат: "Ой, я ничего не вижу! Ничего не вижу!". Жуть тогда была. Это до сих пор у меня стоит перед глазами. А сделать мы ничего не могли. Мы кровь пускали и физиологический раствор вместо крови вливали.
Их командир не пил, но говорит: "Мне все равно лагерей не миновать за них". И ведь отправили.
Как узнала о победе
Мы стояли в лесу, и тут по радио объявили. Что тут началось! Палили – жуть! Палили все наши. И своих подбивали, в том числе. Помню, был один молодой-молодой капитан. Так его смертельно ранили.
Чем занимается сейчас
Раньше было у меня хобби. Из коры, листьев, из пуха делала картины. Находила интересные сюжеты. Один из них, например, увидела в газете.
Сейчас продолжаю держать дачу. Обрабатываю весь участок. Тяжело, конечно, но очень цветы люблю.
А вообще никакого секрета долголетия у меня нет. Работаю, пока язык на сторону не высовывается и ноги ходят.
Свой жизнью я довольна: со мной близкие люди, которые мне помогают, не бросают меня. Это главное.