ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ, ВОТ ВЗГРУСТНУЛОСЬ НЕ МНОГО, Я ВСПОМНИЛ СВОИ ПРОШЛЫЕ ГОДЫ И СВОЮ КОЛХОЗНУЮ ЖИЗНЬ, И ХОЧУ ПОДЕЛИТЬСЯ С ВАМИ СВОИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ, ЭТО ТОЖЕ СВОЕГО РОДА ИСТОРИЯ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ В ПРОШЛОМ СТОЛЕТИИ. НАБЕРИТЕСЬ ТЕРПЕНИЯ, И ЕСЛИ КТО СМОЖЕТ, ПРОЧТИТЕ МОЁ ПОВЕСТВОВАНИЕ ДО КОНЦА, ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ ЭТО ДОПОЛНЕНИЕ К ПЕРВОМУ, ЧТОБЫ НАВЕРНЯКА ДОНЕСТИ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ ИНФОРМАЦИЮ.
В 1990 году я поступил на работу в колхозный стройцех. Наша бригада строила дома, сараи, погреба, распускали бревна на доски на пилораме, но серьёзного фронта работы не было, поэтому платили мало, рублей 40 иногда чуть по больше. Со временем появились новые деньги, фантики как мы их называли. Мужики стройцеха пили. Были и шабашки, но они проходили за спиртное. Процветало воровство, тащили все, от гвоздей до досок. Послали нас как то на ферму коровам ясла досками обшивать, и там я спросил у скотников:
- Сколько вы получаете тут?
- До двухсот рублей, ответили они.
Загорелся я желанием устроиться к ним на ферму. Через несколько дней меня приняли и пристроили к животноводу Александру . С тех пор я и работал там. Мне нравилось, коровий дух, терпкий запах сенажа и силоса, работаешь не каждый день, а через день. Мне дали исправного коня чёрной масти, Зайчика. Я купил к нему бидарку, потом сбрую, но он был очень пугливый и дурной. Верхом я на нем проехал всего два раза. В первый раз он ни с того ни с сего занёс меня в терны и деревья, я зарекся не садиться больше на него, но не утерпел. Сел все таки на него я и он снова меня понес, увидев идущий КАМАЗ. Думал убьюсь. Потом его на моей смене убил отвязавшийся бык, пробил рогом бок и уложил в лошадиные ясла. Через время у меня появилась кобыла Белка, я её за бутылку водки взял у конюхов. Пришёл я в соседнее село на коне корпус, а там кони худые что стиральная доска, старшее поколение знает что такое стиральная доска. Говорю конюхам:
- Мнеб кобылу, чтобы была спокойная, чтоб под седлом и в телеге ходила. Отдал им водку. Они повели меня, показали какая, я зануздал её и повёл свою "девочку". Веду и вижу по над корпусами лежат мёртвые лошата, и два коня, и рядом ходят обтянутые кожей кости ещё живых лошадей. 4 месяца я откармливал на ферме свою лошадь. У входных дверей мы с Сашкой соорудили стойло в углу,где стояли его Огонёк и моя Белка. Кормили фуражем, силосом и сеном.
Поначалу все шло хорошо. Но ближе к 1993 году все хуже и хуже. Коров кормили соломой внатяжку, но они быстро привыкли к рациону. Раз в сутки перепадал им фураж, силос или сенаж. Сенаж это тоже силос, только травяной, и очень вонючий. Коров доили мехдойкой. День и ночь мы сгребали тяпкой коровьи фекалии в лоток по которому ходила цепь транспортера, транспортер сносил дерьмо в выдувную яму, где с помощью воздуха его как из пушки "выстреливали" в специально приготовленные для этого места, котлованы. Транспортёр нередко "летел", и замерзал зимой на углах, и тогда от сотен коров за 2 - 3 дня, а если сгорит и мотор то и более, собирались "горы" навоза, которые мы потом растягивали вилами и бросали в лоток. Ломались кормораздатчики и мы вдвоём вручную выгружали из телег тракторов тонны силоса или соломы в ясли коров и на проходы. Выгружали на страшном сквозняке, ведь со всех четырёх сторон открывались для проезда трактора по корпусу огромные железные двери.
Спали в комнатушке где были бетонные полы, стены и потолок, все из бетона. Деревянные топчаны без матрасов, дощатые со щелями двери. Спали в фуфайках, шапках, в ватных брюках, и с постоянно сырыми ногами. Стояла печь буржуйка, но её нечем было топить, все сожгли что можно, все резиновые покрышки и не только. Один раз взяли немного соляра из трактора вяленные дрова разжечь, приписали нам весь бак и мы платили. Иногда драли голубей и жарили их в сковороде поставленную на асбестовый козёл обкрученный спиралью, на вделанные узенькие уголки из стали, не на саму спираль, когда была открыта дверь того кто следит за мехдойкой. Часто отрывались огромные быки, оторвался один и идёт бить другого. Дрались так, что пятиметровые двери собою сносили или сильно мяли. Один другого мог запросто перебросить рогами через выгульной баз. Если бьёт бык другого быка который на привязи стоит в ряду с коровами, то от его толчка волной падает полтора десятка буренок. В те моменты быки раз,яренные, а их надо ставить на место и привязывать на цепь, иначе будет не поправимая беда всем.
Во время отела с Февраля по апрель, мы почти не спали, нас заставляли спать в корпусах с коровами. Один скотник соорудил себе навес над тапчаном из соломы, спал одетый под тремя одеялами и в шапке ушанке, а на соломе был снег, иней. Звали его Жора , ныне покойный, весёлый был человек. За ночь лотки набирались мочой и водой с дерьмом, и вот если не уследишь, новородок отелившейся коровы моментально или тонул, или захлебывался в ледяной навозной жиже. За корпусами валялись трупы телят. Некоторых приходили и забрали люди кормить собак или свиней. Все стоявшие коровы у дверей были ночью в инии, и хотели пить, так как перемерзала вода в поилках и трубах и доярки по или их из ведер. Мы грелись тяпками сгребая навоз и прогулками оглядывая коров чтоб не задушились на цепи, не упали в ясла, не попала куда нибудь нога.
Доставалось и дояркам, им надо вставать не свет ни заря и идти на ферму по морозу или пурге доить коров, кого - то привозил автобус, нередко приходилось доить руками, поить в станках телят, лечить от диареи, мерзли на сквозняках, мерзли руки и мокрые ноги. Мы хоть в свою каморку могли уйти, а они бедные под коровами "сидели". Постоянный хронический недосып, ночами болели руки от тяпок, вил и ручной дойки, работали на износ. Не было времени даже отдохнуть. Дома стирка, готовка, уроки с детьми, подсобное хозяйство, огороды, сено, тяжелые мешки с фуражем ежедневно ложились на их плечи. То корова лягнет, то рогом ударит, то на ногу наступит, то ведро с молоком опрокинет, а это их заработок. Сколько раз видел, сидит на скамеечке, ведро между ножек держит, уткнется головой в брюхо коровы и доит руками, а сама плачет, корова ударила. Бедные, бедные вы наши женщины. Но не унывали, едут в автобусе с работы ли, на работу и песни поют, а у самих души плачут, это по глазам было видно.
Не редко коровы гибли от потери крови, ( выпадение матки после отела ). Тогда не было сотовых, и до ветврача или заведующего ночью было крайне сложно дозвониться. Были случаи когда бродячая собака выедала живому недельному отроду теленка в станке лодыжку. Если видели, что начала телиться корова, пробивали пузырь, брали теленочка за ножки и вытаскивали его из утробы. Бывало в других корпусах у коровы шёл крупный плод, и она подолгу не могла растелиться, тогда собирались все скотники, привязывали к торчавшим ножкам теленка веревку и тащили гурьбой, когда не помогало привязывали веревку к транспортёру и включали его, транспортёр тащил плод и вместе с ним кричащую от боли корову. Но ничего не помогало. Вытащить не удавалось.
Моя лошадь приводила жеребят, я спрашивал у заведующего, куда девать жеребенка?
- Убей его, - он отвечал. Но я не одного не убил. Лошади наши были с нами дома всегда если не на работе, и я всех своих новорожденных жеребят отдавал людям и они выпаивали их коровьим молоком из соски надетую на бутылочку. Не один не пропал, все живы.
Худых, больных и от бракованных коров мы загоняли в баз с эстакадой у которой стоял трактор с большим железным фургоном. Коров загоняли на эстакаду несколько человек жестоко избивая их палками, по другому нельзя, не идут они, во где злость и сквернословие. Тех коров что упали и не могли встать грузили куном, кун это такие большие железные челюсти которыми грузили солому, вязали веревку за рога и до рамы куна, поднимали как краном и грузили. Потом всех привязывали за рога к борту фургона.
Зав фермой мне сказал:
- Поедешь на скотобойню и поможешь там отвязать.
Я поехал. По приезду залез в фургон, отвязал и слышу команду:
- Слазь!
Я спросил, - а на эстакаду выгонять кто будет?
- Слазь!!!.........
Я слез, и тракторист начал поднимать фургон вместе с коровами, и высыпал их как камни. На днище фургона были дыры куда при выгрузки попала нога коровы, и при падении она сломала себе ногу и из неё торчала кость.
- Что ты делаешь? - крикнул я.
- Да нормально все, их все равно сейчас резать будут...
- Садись, поехали, мне некогда.
Ну вот так в кратце я поведал вам то, что мне довелось видеть, свою личную жизнь колхозника, с 1993 по 1996 год, может так не везде было, я не знаю. Через несколько лет коров не стало совсем. Потом исчезли и корпуса и все постройки, кирпич и камень разобрали люди. Бетон был раздолблен до фундамента, чтобы взять арматуру на чермет. Перекопаны все части фермы и взяты из земли на лом все всевозможные трубы и железяки. Все заросло травой, и дикими кустарниками. Свалка мусора.
Теперь коровки только на подворье у людей. Колхоз вспоминают все по-разному. Кто положительно, кто отрицательно. Не все ведь жили и работали на ферме, были и свинофермы где тепло и уютно, шофера и трактористы, комбайнёры. А я был простой молодой и совсем не опытный скотник. Пришедший работать из леса дальнего востока можно сказать. А это так и есть.
Правда не умирает.
Где же вы родные фермы,
Где ж вы милые коровы?
Не даёте молока нам,
Чтобы были мы здоровы.)))
1995 год. Третья бригада, я тогда работал скотником на МТФ номер три. Было шесть корпусов полные КРС. Я трудился на дойном гурту. Работали мы по сут очно, через сутки на сутки. В Мае выгоняли скот на траву и пасли до глубокой осени пока не ляжет первый снег. Потом скот перегоняли на фермы и размещали в корпусах. В нашем корпусе стояло больше двух сот голов буренок и несколько добротных быков. Давали корма, силос, сенаж, солома, дерть, но коровам все равно не хватало и они быстро худали.С февраля по Май начинался отёл, и мы зорко смотрели за каждой коровой, принимали роды, бывало когда идёт крупный плод, помогали корове растелиться и вытаскивать теленка руками за ножки. Конечно же бывали и потери, особенно в ночное время, когда стальная корова которая не пред вещала отёл, вдруг внезапно телилась и теленок падая в лоток погибал от переохлаждения или захлебывался в навозной жиже. И вот тогда то начальству пришла в голову идея дежурить скотникам в корпусах. Вот представьте себе, большие оконные рамы без стекол обиты с улицы полиэтиленовой пленкой. Сам корпус обогревается только телами и дыханием животных, две массивные железные двери изо рваные и по гнутые тракторным телегами с обоих сторон корпуса. У дверей в лотках постоянный лёд, у коров стоящих у таких дверей на спинках иней, сумасшедший сквозняк и холодно. И вот в таких условиях нам было велено коротать зимние ночи.
На проходах у коров висели как гирлянды лампочки, которые то и дело перегорали.
Ходили порой с фонариками, и чего греха таить, иногда приходилось ходить в соседние корпуса и воровать, скручивать и менять у себя перегоревшие. Нашим дояркам нередко приходилось по утрам доить коров в полумраке. Пошёл я как то в соседний корпус за лампочкой, смотрю стоит у стены деревянный тапчан, на нем старая фуфайка в место матраса. Два столба и соломенная крыша вся белая белая от мороза, иней. Сразу вспомнилась песня:
Синий, синий иней,
Лег на провода......
Это не хитрое "логово" устроил себе ныне покойный казак,Меркулов Жора, весельчак, у которого никогда не сходила с лица улыбка , и спал в нем как Эскимос, то и дело просыпаясь для обхода коров. Проверял не телится ли животина.
Мы же с напарником игнорировали такой "указ". Оставались в своей дежурной комнате между двух корпусов которые соединены крытым проходом. У нас были бетонный пол, дощатые с дырами двери, бетонные стены и потолок, из окна шёл тонкий пронизывающий сквозняк. Спали на узких топчанах на голых матрасах, в фуфайках и ватных штанах, с сырыми сапогами от которых часто мерзли ноги, подушек и одеял не было. Стояла буржуйка, но топить было не чем. Соляр не давали, всю все возможную резину и кусочки древесины давно сожгли. Грелись тяпками сгребая с полов навоз, и рейдами по рядам коров на просмотр отела. Сидим как то с напарником Александром, и смотрим друг на друга, в буржуйке воет зимний ветер. Я открываю её, а там угли перегоревшей местной сосны. И мне вдруг пришли на ум строки. Я взял один уголек, встал на тапчан и стал писать следующее:
В этой комнате словно в тюрьме,
Не хватает лишь только решёток,
Вместо нар здесь стоят топчаны,
Здесь загнешься не выпив пять соток.
Здесь не слышно конвоя шагов,
Лязг железных тюремных запоров,
Слышны стоны голодных коров,
Грустный трепет оконных клеенок.
Между каменных стен ледяных,
Замерзая нечем свою вахту,
Стережём мы коров доходнЫх,
Вспоминая учебник и парту.
Все работники фермы, доярки, какая-то прибывшая комиссия читали моё "произведение". Заведующий злился, ругал меня, кричал:
- Сотри, удали это все!
Я говорил нет! Правда не умирает....
И пел шутя:
- Эту правду пусть читает молодёжь,
- Эту правду не за душ ешь не убьешь......
Прошли годы, все фермы закрыли, разрушили корпуса, разбили до основания молотами бетонные конструкции охотники за цветным и чёрным металом.
Но долгое время, не смотря на обильные дожди, ветры, снега, на фоне этих руин и развалин, каким-то непонятным образом на нетронутым фрагменте бетонной стены, жила моя "чёрная" правда, написанная когда куском древесного угля от сгоревшей сосны.
Не зря говорят правда не умирает.