Встретил очередного залётного «Тургенева» за несколько дней до Рождества. На плече ружьё, рядом бегает собака с тряпочными ушами. Зато у хозяина собаки уши крепкие, но волосатые. До неприличности, словно в меху каком-то. Хоть бы шапкой прикрыл. Мне до того неприятно стало, что я невольно сплюнул на обочину.
А он к тому же не мимо собрался пройти, но непременно со мной переговорив. Будто у нас и без него словом перекинуться не с кем. На праздники столько народу в деревню набилось, что можно не спать даже, а трепаться и трепаться.
Остановился, поздоровался — культурный «Тургенев» попался. Прям только что из института благородных парней! Ведь если был институт благородных девиц, то и институт благородных парней должен быть, не так ли?
Налетел ветерок и стал ласково трепать его растительность на ушах — я снова сплюнул. Жду, когда он к делу перейдёт. Гадаю, что ему надо? Может хочет спросить — где ему зайца лучше подстеречь? Сказал бы я ему тогда где, конечно. Целым президентским посланием бы послал.
Ан нет, «Тургенев» спросил — не видел ли я его собаку. Точь в точь, такую же, как вот эта, которая с ушами-тряпочками сейчас с ним. Их у него, видите ли, было две, а одна потерялась. Естественно, я не видел. И вообще, после того, как год за годом разные проклятые псины истребляют моих козлят и ягнят, собачьих морд до конца жизни видеть не хочу.
Загоревал «Тургенев». Из правого глаза слеза вышла. Я тогда подумал, что если сейчас ещё и из волосатого носа (и нос у него, как уши, да!) сопля выползет, то я этого не переживу. Поэтому предложил ему сходить к бесу Собесу. Когда-то у меня козы пропали, так бес тот помог найти. Правда, в обмен на «собачье несчастье», как он его тогда назвал. И только потом я понял, что это значит, когда оно на меня обрушилось.
В общем, объяснил я «Тургеневу», как к бесу Собесу надо идти. И честно предупредил, что тот не задарма помогает, а за что-то заковыристое с подлицой гадкой. «Тургенев» меня выслушал и окрыленно зашагал в нужном направлении. Я вслед ему сболтнул — «Иди, Тургенев, иди!» Он услышал, обернулся и спрашивает: «А что — не любишь Тургенева? Писателя-то?» Я говорю: «Нет, конечно!»
— А что так?
— Гад он. Вот что!
— Чего же он гад?
— Слышал про Крымскую войну?
— Нет.
— Понятно. Я так и думал. Там ещё Лев Толстой, например, воевал.
— Ну это да. В школе было что-то.
— Так вот. В это время Тургенев во Франции шиковал, за бабской юбкой бегал.
— И что?
— Так Франция тогда была нашим врагом!
— Ого! И что?
— А ты представь, что во время Великой Отечественной, например, Симонов в Берлине по ресторанам шастает-жирует. Он кто будет?
— А, теперь понятно. Ну, я пошёл.
— Иди, Тургенев, иди.
Вечером опять увидел Тургенева. Уже с двумя собаками. Но без ружья. Он меня увидел и давай рассказывать. Но я его прервал:
— Не надо, тише-тише. Я и так вижу, что бес с тебя ружьё взял за собаку.
— За моего Аташа мне ничего не жалко. Даже двух ружей.
— И вот так легко ты отделался? Не верю.
— Ну в общем, было ещё кое-что...
— Что?
— Бес у меня душу выкупил. Мою душу. Соблазнил лукавый.
— И что дал взамен?
— Я у него попросил, чтобы мои дети пожили по-человечески.
— Выгодная сделка, однако!
Это я для виду одобрил, конечно. Сей трюк бесовской мне известен. Они же вот так поколение за поколением души отдают. У беса Собеса целые бусы из душ есть по семейным линям. Я сам видел, он мне хвастался, когда я ему молоко носил.
«Смешные человечки жизнь свою кладут за детей. И воруют, и взятки берут и по другому срамятся. Бабы особенно. Хвать такое чудо за шкирку, а он — я, мол, детишкам на молочишко. Только фокус, знаешь, в чём? Кто душу продал, тот уже и ребёнка своего обрёк на то же. Ребёнок вырастет, ко мне придёт и тоже самое сделает. И дальше, и дальше... А за что, спрашивается? Что они считают „пожить по человечески“? Вещи всякие, положение, что б на других сверху плевать. И ладно плевать, так и хуже что другое делают. Редко кто ребёнку жизнь безгрешную и светлую просит. Но такие есть, впрочем. Кстати, не продашь мне, наконец, душонку-то свою, а?»
На этом пока всё!