Они поели, потом Лена отправилась с Димой в его вагон. Там руководитель группы устроил час знакомства. Каждый должен был рассказать о себе: кто он, из какой школы, чем дышит, кем собирается стать и все такое прочее. А также прочесть любимое стихотворение, спеть песенку или рассказать забавную историю.
Дима достал гитару и спел Маринкину песенку про щенка. Песня так понравилась, что ее решили сделать групповым гимном и петь на всех мероприятиях.
Дима очень опасался соперничества со стороны мужской половины их группы по отношению к Лене. Но поглядев на него и на нее, все сразу все поняли и вопрос был снят с повестки дня. Группа весело разучила Димину песенку и дружно спела ее дважды под гитару, собрав в качестве слушателей остальных пассажиров, включая проводников. Потом все как-то незаметно рассосались по полкам и вагону. Дима пошел провожать Лену. К тому времени уже совсем стемнело. Они постояли еще немного, глядя в окно, — но в нем, кроме проносившихся мимо огней, ничего не было видно.
Ни обнять ее, ни тем более поцеловать у него не было никакой возможности. Дверь в их купе была открыта, и ее мама, читая журнал, время от времени поглядывала на них. Пассажиры, извиняясь, непрестанно сновали мимо, и в коридоре все время кто-нибудь торчал. Всего пару раз удалось незаметно, как ему казалось, чмокнуть ее в щеку — и все. Но даже стоять с ней рядом, прижавшись друг к дружке, было так хорошо, что уходить не хотелось никак.
Принесли чай. Они поужинали и еще немного поболтали втроем. Потом по красноречивым взглядам ее мамы Дима понял, что ему пора ретироваться.
Не хочется, но приходится, — подумал он, прощаясь. Ах, ему бы остаться с ней в этом купе вместо ее мамы! Он даже зажмурился, представив себе такую возможность. Но тут вагон дернуло, и он с размаху треснулся лбом о дверь тамбура — аж искры из глаз посыпались.
Ох и фонарь завтра вырастет! — огорчился Дима, потирая ушибленное место. Можно будет свет не зажигать. И чего я, дурак, зажмурился? В будущее надо смотреть с открытыми глазами.
Добравшись до своего вагона, он помочил лоб водой и приложил монетку, не очень надеясь, что это поможет. Боль немного утихла. Свет в вагоне был притушен, и большинство ребят уже спали. Дима забрался на свою полку и тоже попытался уснуть. Но это ему удалось плохо. Сначала он довольно долго пребывал в каком-то полусне: то засыпал, то просыпался. Перестук колес, хождение мимо полок пассажиров и мысли о Лене не давали ему заснуть. Потом, вроде бы, задремал.
Проснулся он внезапно, как будто его толкнули в бок. Поезд стоял. За окнами виднелись какие-то здания и слышались негромкие голоса. Дима посмотрел на часы. Было два часа ночи. Сна — ни в одном глазу. И вдруг ему безумно захотелось увидеть Лену. Мысль о том, что она находится совсем близко — через каких-то три вагона — иглой застряла в мозгу и стала буквально сводить его с ума.
Он представил ее спящую: ее косички на подушке, ладошку под щекой. И то, что было бы между ними, если бы не ее мама, а он остался с ней в купе. И сразу устыдился своих мыслей. Как будто он вознамерился наступить на прекрасный цветок, доверчиво тянущий к нему свою головку, и сломать его.
— Но она же не цветок, — возразил он себе, — она женщина. И ей тоже должно хотеться того же.
Он снова подумал о том, что когда-нибудь произойдет между ними, — и волна нежности затопила его. О, как он будет ее любить! В сто раз сильнее, чем теперь, − хотя, кажется, сильнее любить уже невозможно. Он будет носить ее на руках! Он достигнет любых высот, чтобы у нее было все, что только пожелает!
Но как же хочется увидеть ее прямо сейчас!
