Начало:
Оружейник Пётр. Продолжение традиций
Годы промчались, как санки в овраге у крепенького кирпичного отчего дома. Они с братьями лихо съезжали с горки на Рождество и зимние каникулы. Неслись во весь опор, ветер в лицо, снежный вихрь царапал нежные щёчки, а потом куча мала и беззаботный смех. Детство пролетело, юность пронеслась.
Сестра Калиса, в миру Клара Ростоцкая, вздохнула, заправила волосы за чёрный апостольник, выбиваются непослушные локоны, как их не зачесывай, и вышла из кельи. Время пять часов пополудни, а значит, в храме начинается вечернее богослужение. Сестра Калиса нашла глазами сестру Евдокию, её веснушки и смешные окуляры издалека видно, протиснулась сквозь тесные ряды послушниц и инокинь, встала рядом. Мать-настоятельница открыла Евангелие, прокашлялась и начала читать:
– Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем…
Мать-настоятельница отпила воды из кружки, в горле першило, продолжила:
– Блаженны миротворцы…
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
На кафедру поднялся священнослужитель из соседнего мужского монастыря. Молодой послушник смиренно стоял рядом, держа наготове книгу, чаши.
– Вишь того, молодого с дурацкой прической? – зашипела в ухо Евдокия. – Ну, смотри внимательно. Лицо у него елейное.
– Мальчишку? – уточнила Калиса.
– Ага. Толкуют, что это байстрюк, младший сын князя Шумкина. Иларион.
– А чего он в послушниках? Батюшка наследства пожалел?
– Бестолковый, говорят, прогневал отца. Опозорился. Князь его с глаз долой, из сердца вон. Но денег и добра всякого монастырю отвалил, карету полдня разгружали.
– Как будто откупился, – высказала мысль вслух Калиса.
Молодой послушник смотрел смиренно, но губы поджимал упрямо. В Калисе что-то перемкнуло, она внезапно ощутила уверенность. Они ещё с ним встретятся. Как будто прабабка Агния в ухо дунула: "Берегись его!"
Монахини прослушали отрывки из Евангелия, проповедь, помазались и вышли из храма. Монастырский двор, окружённый толстыми крепостными стенами, с извилистыми, расчищенными от снега дорожками, окрасился ранним декабрьским закатом.
– Слышала новости, сестра? – спросила Евдокия, снимая запотевшие окуляры, переминаясь с ноги на ногу. Холодина, будто репетиция Крещенских морозов уже началась.
– О Царствии Небесном? – пошутила Калиса.
Клара Ростоцкая уже три года как приняла постриг, преобразилась в Калису, обжилась в монастыре, позабыв мирские тяготы. Сестра Евдокия, купеческая дочь, монастырский казначей, с весёлыми веснушками и невесёлой судьбой, больше всех ей нравилась. Бойкая, живая, кровь с молоком.
– Да ну тебя, Калиса. Вечно ты зубоскалишь. Накажет тебя Боженька. Ой, накажет, – погрозила Евдокия пальцем подруге.
Погодки, обеим по сорок трудных лет, обе женщины потеряли детей. У Калисы один сын остался, да и тот из дома ушёл, армейская служба ему приглянулась, остальные дети умерли в младенчестве, не уберегла их мать. Муж в отечественную войну под Бородино геройски голову сложил. Куда ещё ей было податься, как не в монастырь.
– Если с чистым сердцем, то и пошутить можно. Так что у тебя за новости?
Купчиха Евдокия, не раз битая, или, как в народе говорили, учёная мужем, двух сыновей на свет родила. Один заболел и ушёл в мир иной. Все свои и мужнины капиталы Евдокия на дохторов спустила, не помогло. Второго сына она отмолила, он уже приготовился к смерти, глаза закрыл. День и ночь мать на коленях стояла, обещала за жизнь мальчика служить Богу вечно. Сынок глаза открыл и на поправку пошёл. Чудо! Чудеса! Исцеление Господне! Обещание пришлось исполнять. Теперь обе постриглись и отреклись от всего мирского.
– Государь-император преставился, – выпалила монахиня, близоруко щурясь, пытаясь разглядеть, задрожала собеседница или просто обомлела.
Калиса стояла не шелохнувшись, только брови чёрные свела к переносице.
– Да не в Петербурхе, а в Таганрохе. Молодой ведь ещё. И не болел. Поговаривают, уж не убили ли царя часом.
Калиса молчала, глаза-льдинки смотрели в одну точку.
– А ещё говорят, что государь бежал в Киев и там будет жить во Христе с душою и станет давать советы, нужные новому государю, Николаю Павловичу, для лучшего управления государством. Во как!
Калиса отвернулась.
– А? Что думаешь? – допытывала Евдокия.
Нет, ну что это за напасть такая? Она, значит, по всей округе каталась, благо дел у монастырского казначея полно, слухи собирала, как горячие пирожки ей принесла, а подруга даже ухом не повела. Тьфу! Прости, Господи. Но нет, повернулась, снизошла, сподобилась ответить, немецкая принцесса с демидовских заводов.
– Помнишь, третьего дня мне сон дурной приснился? – наконец промолвила Калиса.
– Про цыгана?
– Да, про него. Ведь говорила тебе, не простой это сон. В руку.
– Это ещё почему? – отстранилась Евдокия. Опять Калиса верховодит.
– Цыган пришёл сюда, на монастырский двор, коня предлагал. А потом расхохотался золотыми зубами, прыгнул на коня и ускакал.
– Ну и что?
– А то! Что у цыгана того распятие висело на груди. Не носит такого распятия свободный народ. Не верят они в нашего Бога. У них один бог – мать-природа. К обману приснилось. К великому обману.
– Суеверие это всё, – не унималась подруга.
– Через такие сны с нами Бог говорит. Помяни моё слово, Евдокия.
Монахини перекрестились и разошлись по кельям.
ПРОДОЛЖЕНИЕ:
Жития святых и не очень-2
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ на сайте ЛитРес:
https://www.litres.ru/stanislava-ber/kleptomanka-nadkusannoe-yablochko/
__________________________
Подписывайтесь на канал!
Читайте мои книги на сайте ЛитРес:
Клептоманка
В детстве она воровала вещи. Теперь Регина Ростоцкая "ворует" воспоминания.
Самка богомола
Студента МГУ находят на скамейке без внутренних органов. Матери в машину подкинули крупную сумму денег. Кто же он этот странный Мясник? Или это Самка богомола.