Добрые внутри
Автор текста: Алена Ласкутова | Фото: Фёдор Телков
Для жителя средней полосы России Ирбит — это мотоциклы. Для уральцев он — ярмарка и популярный бренд молочной продукции. Для иностранцев вообще — музейный центр, а для американцев — в частности, заповедник ретро-байков. Для самих ирбитчан город — это постоянный тест на наличие гена созидателя.
Говорят, накапливались тут особые мутации и сложились в уникальный генотип. Впервые он проявил себя в купеческие времена, когда в конце XIX — начале XX века состоятельные горожане учреждали стипендии для обучения детей из бедных семей, строили школы и больницы. Посреди земли уральской расцвела бойкая торговля, появилась промышленность. Сегодня это все в прошлом: доходные дома и особняки превратились в многоквартирники, пустующие цеха заводов окружены предупреждающими лентами. Но горожане не впадают в уныние: возможно, они черпают энергию в своей истории и оттуда же подпитываются надеждой на возрождение. Поэтому и остаются оптимистами.
Я помню все твои трещинки
Одна из моих провожатых назвала жилые купеческие усадьбы Ирбита «пьяными» домами. Про их жильцов якобы и писал Булгаков: разруха не в клозетах, а в головах. Хотя здесь и в клозетах тоже разруха, особенно в уличных деревянных. Бывший дом купца Луканина 1878 года постройки на ул. Революции, 24 в военные годы приютил штабы 11-го запасного кавалеристского и 4-го отдельного стрелкового полков. Этот дом тоже кажется пьяным: искривленные, как на картинах сюрреалистов, лестницы, многослойные прорехи в штукатурке и даже кирпичных кладках стен, стыдливо прикрытые тряпками дыры в полу. Выцарапанные признания в любви соседствуют с надписями мелом на дверях квартир: «Умер и не выписан». В пробоины и щели дверей коммунальщики продолжают утрамбовывать квитанции.
Катерине на вид чуть за тридцать. В полдень она уже навеселе, но держит в руках квитанцию за электричество и деньги. Отправляет мужа оплачивать:
— Мы платим за свет. За остальное уже давно нет, как и все тут. За что платить? Поднимись, посмотри.
В ее доме на Советской, 4 летом обвалился угол. Жильцы сами его подлатали кирпичами, выпавшими из других стен этого же дома.
— Ты говоришь красиво, усадьбы? Я летом возвращаюсь домой, а во дворе полно школьников — художники. Сидят, значит, рисуют наш дом. Среди них женщина так красиво стену вырисовывает! Но трещины-то на картине нет. Я спрашиваю, где трещина?! Рисуй, говорю ей. Потом еще сосед вышел, обматерил их.
Когда разговор заходит о быте, матерят тут всех. Коммунальщиков — за то, что выставляют счета за капремонт. Местных чиновников заодно с областными — за то, что не предлагают жилье получше. Если заикнешься об ответственности собственников квартир, материть начинают тебя.
— Может, тогда уехать отсюда? — спрашиваю ее.
— Я, что ли, не была нигде? В Свердловск ездила, в Москву, но тянет в Ирбит.
— Почему?
Катерина затуманенным взглядом смотрит в сторону. Так и не находит, что ответить.
Моя крыша с краю
— Что вам про нас рассказывали? Что бухаем постоянно, да? А я уже давно не пью, — говорит мне Александр. В его доме на ул. Революции, 26 в прошлом году сгорела крыша. Он вместе с соседом Димой проводит меня по третьему, самому верхнему этажу. Жильцы подобных домов с готовностью ведут чужаков в самую грязь, в эпицентр разрухи, даже если он в их собственной квартире. Кровлю дома муниципалитет после пожара отремонтировал, но многие хозяева бросили выгоревшие квартиры — так и стоят без дверей.
— Девчонка заехала, сделала евроремонт, и раз — пожар! Все пропало, никто не помог, — Саша начинает жаловаться: компенсацию выплатили маленькую, долго тянули с ремонтом — промокла и пропала мебель, временную комнату в общежитии маленькую дали, ютились в 20 метрах с матерью.
Я смотрю на остатки ремонта: ровные стены, пластиковые окна, в углу даже пристроена душевая кабина.
— Водоснабжение есть?
— Провести можно. Но цена такая, что легче с колонки принести: 70 тысяч рублей. Я квартиру купил за 200 тысяч. Еще приходится ходить в сральник на улице в минус 30, вы подумайте!
К нам на третий этаж залетает тетя Света — Светлана Егоровна Большедворова, старшая по дому. Слишком громкая для опустевшего темного коридора, она начинает быстро рассказывать: надо поставить подписи под согласием на снос примыкающей аварийной двухэтажки — у домов разные крыши, но один номер. Саша с Димой мнутся, просят «поизучать бумажки».
— Нет, как будто я вас в тюрягу упекаю! Я могу вообще ничего не собирать, мне по барабану. Такая нервотрепка, опять поднимется к вечеру давление, — кидает Светлана Егоровна и оставляет документы.
Я выхожу вслед за ней.
— Видишь, на перилах реек нет? — Светлана Егоровна проводит свою экскурсию. — Прошлые жильцы все до одной сами вставили, ремонтировали. А сейчас что? Все сломано. И это ведь не кто-то чужой.
— Соседи ваши жалуются, говорят, рушится все.
— Дома стояли крепкие. Когда разрешили приватизацию, все стали продавать квартиры, уезжать. Стоило жилье недорого. Одни купили и не хотят даже грязь в коридоре подмести, другие просто не живут. Без рук человека все рушится.
Сашу с Димой застаю на выходе из дома, по телефону они консультируются с юристом, спрашивают, подписывать ли бумаги.
— А деньги-то в городе есть. Площадь Жукова у нас отгрохали. Это полмиллиарда, не меньше! — говорит Дмитрий обличающим тоном.
— Стадион еще, — добавляет сосед.
— Это разве не для вас тоже? Для ваших детей?
— Нет. Для нас — наша квартира и крыша, — ставит точку в разговоре Дмитрий.
Все шефы в гости к нам
Если вы подумали, что Ирбит — город в руинах, то это, конечно, не так. В целом город довольно ухожен. Благоустроили аллею мотозаводцев, скоро появятся скейт-площадка и первый в городе фонтан.
«Тем, кто живет без элементарных бытовых удобств, сложнее радоваться общественным пространствам», — говорит мэр Николай Юдин. Жилье — это проблема, признает он. Старое приходит в негодность, нового для переселения не хватает. В федеральную программу по расселению попали только 40 домов. Жилищный вопрос решается медленно, потому что реновация и строительство новых домов не должны нарушить исторический облик города. Значит, высотность может быть не больше трех этажей и здания нужно внешне стилизовать под строения XIX века. Мэрия уже разработала типовой проект такого дома, но к строительству пока не приступили.
Коренной ирбитчанин Николай Юдин стал мэром год назад. Местные говорят, что с тех пор жизнь в Ирбите ускорилась. Негласный KPI муниципальных глав и предмет соревнования — частота визитов начальства. Этим летом приехал сам полпред Николай Цуканов и покатался по городу за рулем легендарного мотоцикла «Урал».
Глава Свердловской области Евгений Куйвашев в Ирбите бывает по нескольку раз в год, и обязательно — когда проходит ярмарка. Ее история началась в середине XVII века. В XIX веке по оборотам уступала лишь Нижегородской. Правда, в ХХ веке традиция на несколько десятилетий прервалась, но вот уже почти 20 лет ирбитчане снова ежегодно организуют торжище.
— Главные дивиденды при проведении ярмарки мы получаем от того, что сюда едет руководство области, все правительство, — объясняет Юдин. Обычно о ярмарке в Ирбите говорят с придыханием, обязательно вспоминают чайный путь, связавший Европу и Азию. Но глава города к патетике склонен еще меньше, чем жильцы купеческих «трущоб»:
— В прошлом году после ярмарки Евгений Владимирович дал пять поручений, в этом — уже пятнадцать. Поддержал все наши проекты, в том числе по ремонту домов бывших работников стекольного завода. МинЖКХ категорически отказывалось давать деньги, мог быть профинансирован один дом из семи. После визита губернатора деньги выделили на 11 домов.
Мы разговариваем в машине по дороге к бывшему дому мотозавода. Когда-то тут было общежитие, в котором жил Николай Юдин.
— Школьником на перемене прибегал домой пирожки кушать. А в тот магазин за молоком ходил. Посмотрите, что сейчас происходит с дорогой, со спортивными площадками, — говорит Юдин, пока наш представительский седан раскачивается, переползая из одной ямы в другую. Пытаюсь разглядеть очертания площадки, от которой остался только ржавый турник.
— Как с возрастом менялось ваше видение Ирбита?
— Не люблю я этих пафосных слов. Конечно, чем старше становишься, тем больше замечаешь…
— И вы решили спасать ситуацию?
— Ну какой я спаситель! Приезжал из Екатеринбурга и видел, что происходит, понимал — можно исправить. Тут варианта два: либо не приезжать совсем, либо оставаться и заниматься делом.
Спасение утопающих
В итоге мэр переехал. Дел у него в Ирбите запланировано много. На низком старте проект туркластера с областным финансированием в несколько миллиардов рублей — сумма для города с населением 40 тысяч фантастическая.
В советские годы тут было почти сорок предприятий. После того как часть градообразующих предприятий закрылась, а часть — тот же мотозавод, фармацевтический и ряд других — сбавила обороты, превращение в туристическую мекку стало идеей фикс для местных чиновников и горожан. «Исеть-фонд» из областного центра оплатил создание 25-метрового гранд-макета исторической части города. Это одновременно и презентация для инвесторов и туристов, и взгляд в будущее города для местных. Они даже вкладываются в это будущее своими деньгами, и это давняя традиция.
Иллюстрация из советского периода — установка памятника Георгию Жукову. В 1950 году тогда уже опальный маршал избрался от Ирбита в Верховный совет СССР. В благодарность он восстановил сгоревший театр им. Островского, построил дороги, отправил в совхозы технику. В 1987 году с подачи ветеранов стекольного завода был открыт банковский счет для пожертвований на сооружение памятника полководцу, первые 50 рублей перечислила чета пенсионеров Худорожковых. Памятник Жукову, на тот момент единственный в России, вместе с мраморным постаментом обошелся в 120 тысяч, из них 23 тысячи собрали ирбитчане.
В 2013 году на площадь Ленина вернулся памятник Екатерине II — это еще одна история о человеческой благодарности. Бронзовую фигуру императрицы, по указу которой Ирбитская слобода стала городом, в 1883 году установили на пожертвования купцов. В апреле 1917-го Екатерину низвергли. Памятник оказался в реке Ирбит, но потопить творение Михаила Микешина не удалось — рука императрицы со скипетром угрожающе возвышалась над водой. Монаршую особу достали, положили во двор Горкомхоза, местному этнографическому музею памятник не отдали «ввиду отсутствия художественной ценности».
Статую расплавили, металл продали и на вырученные деньги поставили… бетонный памятник Ленину. Водрузили его на старый постамент благодетельницы Ирбита. В 90-х в музее нашлись эскизы Микешина, и ирбитчане снова запустили сбор денег на памятник Екатерине II, к финансированию подключился Минкульт. Копия была готова в 2000-м, еще 13 лет ушло на споры о месте установки. Решили не повторять ошибок и не сносить Ленина (в конце концов, в монумент вождя были конвертированы царские рубли), а просто чуть передвинуть Екатерину.
Теперь вот в городе затеяли восстановить Пантелеймоновскую церковь.
— Не я строю храм, а прихожане, ирбитчане, — директор Музея народного быта Михаил Смердов поправляет меня каждый раз, когда я связываю развернувшиеся работы только с его персоной. — У всех мысль зрела. Место здесь намоленное, светлое. Сюда бы ходить за здоровье молиться. У меняя есть личный мотив: крестили меня тут.
План на постройку Пантелеймоновской церкви на берегу Серебрянки в 1883 году в гордуму внесли жители. Строили на свои, город выделил небольшое пособие на завершение работ. Цикл повторился 15 лет назад: жители пришли с топорами и лопатами на заросший пустырь, чтобы найти остатки снесенного в начале 70-х годов храма. Деревья вырубили, фундамент освободили. На этом закончился этап, не требующий денег.
С кирпичами и цементом семь лет назад на это место вернулся именно Михаил Иванович. Он же нашел в архивах чертежи храма и решил следовать им вплоть до повторения исторической кладки. В его кабинете среди множества икон висит образ святого Пантелеймона, он передаст икону в дар церкви с ее открытием. Красную крышу Пантелеймоновского храма даже без куполов видно из разных частей города, но на площадке кроме нас никого нет.
— У нас есть звонница, осталось только установить. Заказаны все окна, они пластиковые, но снаружи отделаны под старину, с деревянными перемычками. Маковки тоже куплены.
— Кажется, речь о больших суммах.
— Ирбитчане помогают. Кто делами, а кто деньгами. Маленькие маковки стоят 50 тысяч рублей каждая. Уборщица из моего музея взяла кредит и подарила храму маковку. Окна мне племянник делал в рассрочку, двери сколотил муж сотрудницы. Сувенирная лавка все, что наторгует, сюда несет. Так по копейке скидываемся и строим. Хотелось бы быстрее, но давать становится все сложнее: когда начинали строить, у меня не было музея.
Храм отойдет в ведение отца Владимира (Ананьева), настоятеля прихода во имя святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, и станет частью Алапаевско-Ирбитской епархии.
— В дела духовные я не суюсь, — говорит директор музея. — Как батюшки велят, так и делаем. Вот, скажем, крыша красная у нас, а исторически она была голубой. Для меня голубой цвет был бы лучше, но батюшки сказали — красная. Мы купили красное железо.
— Как епархия участвует в проекте?
— Владыка Леонид приезжал несколько раз. Насчет помощи сразу сказал — молитвой мы поможем.
Генетическая аномалия
Как и полагается ирбитскому меценату, Михаил Смердов занимается торговлей — держит несколько магазинов, сдает предпринимателям площади в аренду. На доходы от бизнеса — далеко не самого крупного в городе — живет его частный музей и возрождается духовная составляющая города. Помимо Пантелеймоновского он жертвует на восстановление Сретенского храма и входит в состав учредителей фонда. Смердов и хотел бы сделать больше: построить этнодеревню, развивать аутентичные для города ремесла, подлатать пару усадеб — но каждая из этих идей попала в капкан бюрократии.
— Как было в XIX веке? Купец пришел, сказал: хочу доброе дело сделать. Не вопрос: вот тебе земля, вот тебе все разрешения — делай… Мы восемь лет вели с чиновниками переписку о передаче соседнего с музеем дома. За это время он рухнул, частично задел наш двор.
— Как любить «наследие», которое падает тебе на голову?
— Ну давай порассуждаем. Получается, ты сначала женись на мне, а потом я тебя любить буду — пусть кто-то сделает из города сказку, а мы уж потом полюбим? Так не бывает. Сначала любовь к месту, где ты родился, вот к этому всему вокруг. Она будет — будет и прок.
Ждать лучшей жизни с теплым туалетом или самому прокладывать трубы; взять кредит на телевизор или на маковку для храма; уехать или остаться — что влияет на выбор, который сделает человек? И почему в уральском городе чаще встречаются те, кто встает не на самый легкий путь?
— Генетически в нас заложены благотворительность и меценатство, — пытается объяснить феномен Николай Юдин, когда мы проходим между монументами Ленина и Екатерины II. — Потом генофонд формировала интеллигенция, переехавшая в Ирбит в годы эвакуации заводов из Москвы и Ленинграда. Последние годы это вымывается: промышленности нет, инженеры уехали, а пустые квартиры заполнили жители окрестных деревень. А это не совсем одно и то же.
В средневековой Европе говорили: «Городской воздух делает человека свободным». Наверное, мэр прав: новоявленные ирбитчане действительно не похожи на коренных — но воздух Ирбита уже почти четыре века меняет людей. Заражает их духом предприимчивости и меценатства. Заставляет делиться временем и деньгами с землей, на которой они живут. Может, поэтому Ирбит и не тонет, как та шальная императрица: даже если его пускают в переплавку, из него просто получается что-то новое, но по-прежнему местное. Ирбитский ген — он и в огне не горит, и в воде не тонет.