В основу этой истории лёг реальный "любовный" треугольнике, случайным свидетелем которого я, в своё время, сделался. Непонятно, сколько в нём реальной любви, а сколько низкой человеческой неудовлетворённости. А, может, эти понятия тесно связаны друг с другом. Персонажи данной повести, имеющие реальных прототипов, тем не менее, являются совершенно и полностью выдуманными образами.
Снег
I
На моё совершеннолетие родители подарили мне незабываемый, как я выяснил позже, подарок. Годом раньше, меня отправили в поход по морю. Я на всю жизнь полюбил путешествия под парусом и встретил на волнах немало товарищей из разных стран, многих из которых, я помню до сих пор. В этот раз родители решили, что мне, студенту Художественного Института, следует побывать в горах. Я был им искренне благодарен и рассчитывал, что это путешествие окажется таким же интересным, как и прошлогоднее.
Отпросившись в деканате на несколько дней, где-то в конце зимы, я отправился на север страны. Родители отвезли меня в аэропорт, попрощались со мной (мама немного плакала, хоть это всё и было её затеей), и я остался наедине с рюкзаком и душевным трепетом от грядущих странствий. Я жаждал приключений и жутко хотел, чтобы в нём произошло что-то романтичное, может быть, героическое.
Ещё на подлёте видны горы, с неба они выглядят странно: пугающе, неуютно. Я вышел из аэропорта. Северный край встретил меня серым небом. Ярких цветов вокруг не было, молнце очень быстро исчезало с горизонта, а внезапный ветер пробирал до костей.
Побитый таксист повёз меня к самому подножью гор, мимо маленького северного города, мимо большого замёрзшего озера, мимо железной дороги. Где-то там, впереди, должен быть дом, в котором собиралась наша группа.
Я на месте и не знаю, как объявить о своём присутствии. Я довольно застенчив, но, по своему опыту знаю, что от застенчивости не очень много толку в путешествиях. Передо мной невысокий, но длинный деревянный дом. Я не стал стучаться и вошёл внутрь.
Дверь вела в большую комнату с довольно низким потолком. Здесь сидело восемь человек, разбившись на группы по четверо. Одна из них мне сразу показалась немного немецкой, благодаря словам, изошедшим из их ртов, я понял, что они иностранцы… немцы. Они напоминали каких-то ветеранов-егерей и на контакт вовсе не шли.
Другая группа, та, к которой я и должен был примкнуть, состояла из трёх человек:
Главного я прозвал Геркулесом. Он был старше меня лет на десять, не очень высокого роста, с гигантскими предплечьями. Личность его оказалась стереотипически походной. По его поведению можно было подумать, что он достиг просветления и всемирного познания, обойдя и пройдя все горы, какие вообще есть на Земле. Шутки у него были какие-то стандартные и несмешные, говорил он не очень много, в основном, об особенностях горного туризма. Я в этом ничего не понимал, и практически ни о чем с ним не разговаривал.
Рядом с ним, одетая в яркое бирюзовое, сидела девушка. Нет, она восседала, подобно греческой богине, подобно мифу. Она была Галатеей. Она была прекрасна, я влюбился в неё за пару секунд. Мне показалось, что этот факт тотчас же вскроется, так что попытался вести себя немного надменно, не обращая на неё внимания. Быстро стало понятно, что она не собирается обращать внимания на меня. Откуда в северных горах могла оказаться смуглокожая девушка с чёрными смоляными волосами? Это было загадкой. Я тут же понял, что она должна узнать о том, что я скульптор, что я творю, что это моё призвание. Она казалась ровесницей Геркулеса, но меня это не волновало. С этого момента, я не хотел думать о горах, я хотел думать только о ней. Внутри меня началось приятное волнение.
Третьим в нашей группе стал мужик лет пятидесяти. Выглядел он побито, неухоженно, но очень самодовольно. Улыбка у него была хитрой, неприятной, натянутой. Я пытался найти в его внешности хоть что-то приятное, но не мог. Это был человек без какого-либо достоинства и обаяния. Возможно, я ошибался, но мне он казался бесом или чёртом без каких-либо инфернальных способностей (вообще без способностей), я не мог подобрать ему древнегреческого или, хотя бы, древнеримского имени и стал называть Бабаем, тем более, фамилия у него была татарская.
Последним из тех, кто сидел в доме, был его хозяин. Его я прозвал Дмитрием, потому что это было его имя. Из всей мужской компании, какая мне досталась, он был единственным, кто вызывал действительно положительные чувства. Казалось, что он лет сорок тащил на себе тяжёлую ношу и, бросив её, навсегда зарёкся тащить что-то ещё в этой жизни. Его лицо слишком рано постарело от ледяного ветра и бесчеловечных условий жизни в таком месте, но, при этом, давало ощущение беззаботной лёгкости.
Дмитрий и вожак нашей стаи поднялись мне навстречу, представились. Я пожал им руки, точнее, они пожали мои. Я был худым и невысоким, но руки мои привыкли к ручному труду. Они же, судя по рукопожатию, не выпускали сохи с яслей. Я так же представился, вежливо кивнул головой. К Бабаю я подошёл первым, он не стал подниматься, сжал мою руку, но не отпустил:
- Студент, да? На кого? – Бабай не сказал «учишься». Я решил, что это было его попыткой показать связь с молодым поколением, которое он, по моему мнению, рассчитывал наставлять и поучать. Связь выходила очень неудачная, настолько неудачная, что я даже не сразу понял суть его вопроса. Тем не менее, я чувствовал разницу в возрасте и старался не показывать своей неприязни:
- На скульптора, - в глубине души, я был благодарен ему за этот вопрос, так как очень хотел впечатлить единственную девушку в доме. Бабай приподнял брови и промычал. Я освободил свою руку и поздоровался с Галатеей, на «вы», как и со всеми. Она ответила в той же манере.
Я был приглашён Дмитрием в комнату, где мне предстояло спать. В доме четыре гостевых комнаты – две для немцев, две для нас. Я очень хотел оказаться в одной комнате с Галатеей.
- Спальное место… шкаф, в нём всякая мелочь, если что. Туалет в конце коридора. Постельное бельё сейчас будет, - он поднял большой палец вверх.
Мне нравился Дмитрий - чуть младше Бабая, но он казался совершенно простым и очень молодым по духу. Беглый осмотр потёртых и неярких вещей моего соседа испортил мне настроение - я точно жил не со своей новой мечтой и, даже, не с доминатором нашей группы. Ничего, как-нибудь сойдёмся.
Снова вошёл Дмитрий и выдал мне постельное бельё и, даже, полотенце:
- Напор в душе так себе, но он в наличии. Есть хочешь?
Я вежливо покачал головой. Он остановился, глянул на кровать Бабая:
- Сосед у тебя приставучий, но ты не обращай внимания… он немного тёпленький.
Я засмеялся, не до конца понимая значение этого слова.
- Располагайся, потом приходи к нам, - он подмигнул и ушёл.
Закрыл дверь, распаковал рюкзак, переоделся. В окне я видел горный склон с небольшим, но заметным скальным возвышением. Начался ровный снегопад, я стал глядеть в окно – горы, пока что, не вызывали во мне ничего. Может быть, такие горы? Заметно стемнело, и я пошёл в гостиную. Здесь уже горел насыщенно тёплый жёлтый свет, какой дают натриевые лампы, немцы о чём-то говорили с хозяином дома. К моему удивлению, он неплохо знал немецкий. Я на немецком не говорил вовсе, но, с чего-то, дал точную оценку лингвистическим способностям своего нового знакомого.
Геркулеса и Галатеи в комнате не было, мне пришлось сесть на диване напротив Бабая. Он сидел, заложив руки за голову, вновь улыбаясь своей неприятной улыбкой. Я сидел, повернув голову к окну, так, как обычно сижу за мольбертом, пытаясь выказать позой всё своё художественное благородство.
- Как тебе наши края?
Я поглядел на Бабая, он всё ещё улыбался. Ответить чистую правду («Никак!») я не мог, потому стал накручивать предложения, как любил делать в студенческие годы:
- Необычно. Я представлял по-другому.
- Швейцария, думал? Не-е. Тут всё не так. Хотя, пытаются всякие сделать вид, что тут Швейцария. А здесь иначе, тут другой дух. Видишь, даже немцы приезжают посмотреть, - он махнул рукой в сторону иностранцев и Дмитрия, но те не обратили никакого внимания.
- Почему, Швейцария? Я имел в виду, что природу такую не видел, так далеко на севере я не был ещё.
Бабай наклонился ко мне ближе:
- Да ты понимаешь, тут всё особенное, атмосфера тоже была особенная. Здесь всё свойское. Раньше никаких туристов не было, только ребята-походники, студенты, ну, вроде тебя. А сейчас, э, - он опять махнул рукой, теперь уже в другую сторону. Ну и чёрт.
- Но, есть туристы – есть деньги в регионе, экономическое развитие определяет благосостояние каждого….
- О-о-о, ну что ты понимаешь… душа ушла, души нет! Вот как твой главный в группе, - мне было неясно, почему он называет его «твой», если мы в одной группе, - С подружкой со своей…
Галатея?
– Круглый год по горам всяких таскают, кого в походы, кого на лыжи, на сноуборды, своим местам не осталось. Хочешь кататься – плати, за всё плати. А… но у вас у столичных жителей-то, из Москвы ведь, да?
- Да.
- Ну, денег до задницы у вас. Вот и таскаетесь сюда, что не в Швейцарию, непонятно. Наверное, кризис.
Дмитрий закончил говорить с немцами и подошёл к нам. Судя по всему, его не волновали речи Бабая:
- Дружище, точно есть не хочешь?
Вот теперь я хотел есть - что угодно, только бы не слушать речи старого чёрта:
- Хочу!
- Пойдём на кухню.
Бабай остался сидеть, снова заложив руки за голову.
Мы прошли на кухню. Настроение моё испортилось, я жестом и взглядом указал в сторону гостиной, намекая на произошедший диалог. Теперь я начал понимать предупреждение хозяина. Надеюсь, спит он, хотя бы, молча. Дмитрий покачал головой, говорил он громко, как обычно, его не смущало, что Бабай может услышать его слова:
- Не обращай внимания, - он предложил мне небольшое меню с едой, я выбрал, Дмитрий стал готовить:
- Как там Москва?
- Неплохо, а Вы были?
- Конечно, но давно уже. Больше в Питере.
- А там зачем?
Он улыбнулся:
- Учился, работал.
Мы разговорились. Здесь он родился и вырос, а в Питере прожил почти двадцать лет. Вроде даже была какая-то семья, но об этом он говорить не стал. Этот дом ему достался от отца, после его смерти. Доход небольшой, но стабильный, потому что люди любят горы. Дальше я выяснил, что Галатея с Геркулесом встречаются, живут вместе (здесь я совершенно расстроился), он практически даром сдаёт им комнату, так как его дом - один из ближайших к походным маршрутам, а они привлекают туристов, что приносит постоянный доход. Оказалось, что если бы не я, то группа бы и не собралась, так как сейчас время горнолыжное, и походы зимой менее популярны. Если с двумя участниками группы ситуация прояснилась, то происхождение Бабая мне было неясно, но из-за близости последнего, его мы обсуждать не стали. Что я мог понять – он местный и вся эта ситуация с туристами его не устраивает. Какого чёрта он пошёл с нами в поход?
Вечером вернулась «сладкая парочка». Немцы разошлись по комнатам (у них режим). Мы сели в гостиной и стали обсуждать завтрашний маршрут. Мне предстояло пройти базовое обучение, а далее, мы должны были двинуться по простому - обзорному – маршруту. Всё это объяснял главный, Галатея молчала, изредка кивая головой, а Бабай ходил кругами за нашими спинами и иногда что-то добавлял.
Итак, к концу дня я имел свои тайные прозвища, а мои новоиспечённые товарищи, в свою очередь, тоже называли меня не по имени - Бабай говорил: «студент», а Дмитрий - «дружище», Геркулес не использовал никаких обращений, а Галатея ко мне не обращалась. Вообще.
II
Спал я плохо. К моей радости, Бабай не стал раздражать меня своими разговорами, чтобы не мешать спать другим. Я ворочался, думал обо всём подряд, волновался перед завтрашним днём и видел странные сны.
Я встал раньше других – было так же пасмурно. Я собрал всё необходимое для похода, чтобы проявить себя с лучшей стороны и был наготове, пока другие просыпались и завтракали. К моему удивлению, немцы ушли даже до момента моего пробуждения. Мне выдали лыжное снаряжение (комната с ним напоминала прокатный склад, я, глядя на обилие палок и лыж, сразу вспомнил, как ненавидел в детстве кататься на лыжах). Я пытался приобщиться к своим товарищам, которые с детства пользовались всем, что было создано для передвижения по снегу. Я совсем забыл это ужасное ощущение, когда твои ноги – больше не твои, и ты не можешь освободиться от этой лыжной ноши одним движением. Все ждали молча, пока я научусь двигаться заново, и от этого мне было неприятно. С трудом я встал замыкающим, и мы двинулись вверх по склону. Я не понимал, как правильно подниматься на постоянно скользящих лыжах, и у меня быстро устали руки и ноги.
Наконец, мы выбрались на какую-то более-менее ровную поверхность. Я освободился от лыж, чтобы дать ногам передохнуть. Геркулес поглядел на меня:
- Лыжи снимай очень аккуратно, в снегопад их быстро заметает, лучше ставь вертикально, чтоб не укатились.
- Хорошо, - я чувствовал себя очень напряжённо и сердито. Не знаю, на кого я сердился - на себя или на горы с их снегом.
Мне дали передохнуть. Галатея смотрела куда-то вниз, со склона, пару раз сфотографировалась. Геркулес начал объяснять теорию. Что я могу сказать – я мало что запомнил из неё, но заверяю вас, что кричать в горах я не собирался, так или иначе, страх лавин мне внушали с детства, просто, на всякий случай. На заключительном этапе, он объяснил, как идти в связке:
- Это больше для альпинизма, но при ветре, сильном снегопаде, на опасных участках пойдём в связке, чтобы не потеряться и не упасть.
- Хорошо, - я уже не сердился, но понимал, что плохо усваиваю всё происходящее.
Со страховкой я уживался немного лучше, чем с лыжами, но тоже не очень хорошо, так у нас были только верёвки и никаких специальных устройств, несколько колец и карабинов, узлы приходилось завязывать руками. Здесь мои морские навыки всё же пригодились.
Остаток пути мы проделали молча. Я свыкался с лыжами, но большую часть пути боролся с усталостью, кроме того, я моментально вспотел, и у меня зачесалась голова. Мы передвигались от пункта на карте к другому пункту на карте, каждый из них имел своё имя и историю, но меня это всё мало заботило. Я совершенно искренне не понимал прелести происходящего, и не могу сказать, что вид голых заснеженных гор вызывал во мне возвышенные чувства.
Возвращались мы уже довольно близко к темноте, но огни города служили неплохим ориентиром. Интересно, каково здесь передвигаться в снегопад?
Единственной радостью для меня стал ужин. Ели все молча.
После тёплого душа я немного расслабился. В гостиной сидела Галатея. В её изящных смуглых руках лежала книга. Мне всё ещё хотелось её внимания, с учётом того, что я не проявил себя в походе ни с одной положительной стороны, я попробовал сделать упор на свою будущую профессиональную деятельность, в которой я уже был неплох. Снова уподобившись высокохудожественному истукану, я сел на то же место, где утром у меня был диалог с Бабаем и задал свой, как я думал, необычный вопрос:
- С вас когда-нибудь лепили скульптуру?
Она повернулась ко мне и улыбнулась очень хорошо выверенной улыбкой:
- Нет. А что?
Тут я понял, что вопрос прозвучал как стандартный комплимент, какой молодые люди выдают в общественном транспорте. Нужно объясниться:
- У вас очень скульптурная внешность. Я на скульптора учусь…
- Да, я уже слышала.
– Будете в Москве, заходите к нам в Художественный Институт, - к своему разочарованию ничего лучше придумать я не мог.
- Спасибо, буду иметь ввиду.
По мне побежали мурашки, к лицу прилила кровь. От волнения, я уставился в окно – снова пасмурно, снова пошёл снег, ничего нового. Девушка нарушила молчание:
- Я училась в художественной школе.
Я повернул голову обратно – выражение её лица не изменилось. Пытаясь выглядеть совершенным джентльменом, я неестественно вытягивал шею. Вид у меня, должно быть, был очень комичный.
- А почему в институт не поступили на художественную специальность? Хотя, это должно нравиться, ведь не у всех…
- Мне не нравилось. Я бросила.
- Ну… да, бывает такое.
Она встала и ушла в комнату. Галатея начинала меня раздражать.
III
На следующий день мы должны были пойти в более долгий поход. Я не знал, как справлюсь, если в тренировочном походе я еле выжил, а ноги мои не на шутку разболелись, но я старался не подавать виду. Дмитрий быстро уловил, что я не получил особого удовольствия от первого дня. Он, тем не менее, заверил, что так всегда бывает, и надо просто втянуться. Постепенно.
Ладно-хорошо.
Немцы снова ушли очень рано. Но я на второй день спал дольше всех. В этот раз, мне ничего не снилось. Я выглянул в окно – снова пошёл снег, ещё более сильный, чем в прошлые дни. Я хотел проявить хоть немного энтузиазма и показать, что начал понимать что-то в походном деле:
- Пойдём в связке?
Главный выглянул в окно, подумал:
- Дойдём до точки, посмотрим.
Галатея молча пила чай. Бабай смотрел на неё и смотрел очень пристально. Мне даже показалось, что с нездоровым интересом. Я посчитал эту мысль странной и не стал давать ей развития. Сегодня её холод начинал меня отталкивать ещё больше. Так как я проснулся последним, то к моменту окончания моего завтрака, товарищи по группе уже вышли на улицу. Дмитрий сел напротив:
- Как ты?
Я не стал ничего выдумывать:
- Не очень. Ноги болят, руки тоже. И мои товарищи мне не очень нравятся. А этот, - я мимикой изобразил Бабая, - Вовсе бесит.
- Да, он придурок, я его с детства помню. Он старше лет на пять, наверное, всегда был придурком. А главное, что он неровно дышит к твоей подруге, - Дмитрий подмигнул, а я засмущался от такого выбора слов, но это значило, что мои опасения были не беспочвенны. Я искренне удивился:
- Но он же чёрт старый. Куда ему?
- С головой-то не очень у него. Самое главное, что он и женат ещё, детей у него нет, конечно, но это не мешает ему привязываться к ней. Она и так не особо нежное создание, а при таком внимании… сам понимаешь. Но он пока ничего такого не сделал ещё, слишком уж он себя любит, да и трус. Ты его не бойся.
- Да я не боюсь, - Я боялся.
- Он главного сторонится. Хоть и любит поискать конфликт, но всегда уходит, потому что уважает его за то, что тот себе такую подругу отхватил, да и горы он знает хорошо, несмотря на возраст. А твоя дама здесь вообще популярна.
Я снова покраснел:
- А вам нравится?
Дмитрий громко захохотал:
- Я таких не очень!
Я тоже немного развеселился:
- И давно так?
- Лет пять, наверное.
- А жена что?
Он пожал плечами и ухмыльнулся:
- А…. хрен её знает?
Я рассмеялся. Пора была выдвигаться.
Сегодня я уже гораздо лучше управлялся с лыжами и палками, и хоть тело моё ныло и болело, я пытался бодриться. Погода ухудшалась, мы добрались до отправной точки и стали организовывать связку. Как и вчера меня поставили последним. Геркулес проверил мою страховку – его не всё устроило. Он молча перевязал её. Мы пошли. Снег усиливался, и видимость становилась все хуже. Усилился и ветер. Я закутался в шарф, снег бил в очки и почти ничего не было видно. Уткнулся в Бабая, который шёл передо мной. Он повернулся и начал орать, но я не мог его расслышать. К нам подошли Геркулес и Галатея. Наш вожак пытался успокоить Бабая, но я опять не мог разобрать ни слова из происходящего. Старый чёрт угомонился. Похоже, Дмитрий хорошо знал особенности их отношений. Было принято решение повернуть назад.
В этот раз мы вернулись ещё до темноты. Дмитрий был в городе и мы сами готовили себе еду. Обедали снова практически молча. Мне казалось, что я участник туристического конвейера, и я частично понимал нытьё Бабая. С другой стороны, может быть, только мне так свезло. Наша группа держалась исключительно на товарно-денежных отношениях, потому что уж слишком сложно держаться на взаимной неприязни. Настроение моё снова ухудшилось. Единственной радостью было то, что мы не в горах в такую погоду.
Я обрадовался возвращению хозяина нашего дома, будто мы с ним были близкими друзьями. Все разошлись по комнатам, и мы остались на кухне вдвоём. Я глянул в окно – беспросветная тьма, беспросветный снег. Я представлял себе холодные синекожие руки холода, тянущиеся откуда-то из-за снежной пелены, стучащиеся в тонкие стёкла дома. Дмитрий что-то искал в серванте, стоя спиной ко мне. Мне было не по себе от всего, что меня окружало, а от этого становилось холодно, несмотря на растопленную печь. Холод рвался в дом, холод прорывался изнутри меня, и комната была единственной тёплой прослойкой во всём это ледяном бутерброде.
Я лёг на скамью, чтобы не видеть метели.
- Откуда вы знаете немецкий?
- Отец – немец.
Я понял, что это как-то связано с войной, и тему развивать не стал. Повернул голову наверх и уставился на доски потолка:
- Как в таком месте можно жить зимой? Здесь же нет ничего, кроме снега, даже деревьев нет почти. Что вы здесь делаете днями-ночами?
Он продолжал рыться в серванте:
- Бухаю, дружище.
Непроизвольно, я закивал головой, будто соглашаясь с тем, что это лучшее времяпрепровождение в таком краю. Больше я ничего не спросил и уснул прямо на скамье. Мне снилось, что я на лекции в институте.
IV
Я проснулся там же, где и уснул. За окном – снег. Здесь вообще бывает солнце? Тело моё теперь болело ещё и от неудачно выбранного места для сна. Сегодня предстоял дальний поход и высокое восхождение. Мне даже обещали чудесный вид. Это был третий день похода, оставалось ещё два дня, чтобы полюбить и понять горы, но я уже хотел быстрее вернуться домой. За завтраком что-то обсуждали, но я не участвовал в диалоге, у меня разболелась голова. Я молча собрал вещи, молча поел и готовился принять свою походную судьбу. Завидев моё недовольное лицо, главный решил заговорить со мной, вновь углубляясь в детали похода. Очередное допотопное название, очередное ущелье, очередные хребты. Я кивал и делал вид, что всё понимаю, но вопросов не задавал.
Теперь мы шли в другом направлении, снова в связке. Снег падал очень медленно, и ветра не чувствовалось, но видимость была недостаточно хорошей. Главный проверил мою страховку, но ничего не поправил и даже похвалил. Я уже уверенно стоял на лыжах, но никакой радости по этому поводу не испытывал. Мы выдвинулись в том же порядке. Шли неспешно, я погрузился в свои мысли за монотонными звуками движения и своего дыхания. Интересно, что, если Бабай выкинет какой-нибудь фокус и утянет нас всех с горы? Вот умора-то будет. И крикнет что-нибудь, вроде: «Так не доставайся ты никому!» или «Умри несчастная!» Я засмеялся про себя. Мы добрались до ущелья, здесь нас ждал привал. Можно было отвязаться, снять лыжи и размяться. Главный подозвал меня к краю – вид был пугающий. Отвесные скалы, припорошённые, но не занесённые снегом уходили куда-то вниз, в снежную дымку. Я не знал, какая глубина у этого ущелья, но я и не хотел знать. Геркулес что-то рассказывал об истории этого места, я всё так же кивал, но думал о чём-то своём.
Мы решили идти дальше, снова лыжи, снова связка. Я пошёл на своё, четвёртое, место, обвязался и стал ждать, когда первые два номера перестанут уже глазеть в снежную пустоту, нависшую над ущельем.
- Ну-ка, отвяжись… студент, - Бабай сошёл с лыж, подошёл ко мне и стал развязывать верёвку на моей груди. Мне не нравилось, что старый чёрт трогает меня своими руками. Он посмотрел мне в лицо и улыбнулся своей стандартно неприятной хитрой улыбкой, пытаясь сымитировать заботливую отеческую фигуру. В тот момент я решил, что никогда в его жизни он не сможет добиться подобного результата. Он поднял свободный конец:
- Надо нам поменяться, а то ещё утянешь всех с горы. И узел у тебя неверно повязан, ручки-то неумелые. Погоди минутку - перевяжу, не суетись. Твоему главарю пойду только объясню.
Бабай взял верёвку и направился к Геркулесу с Галатеей, которые стояли на самом краю пропасти. Моё раздражение росло, я был уверен, что узел был повязан как надо, кроме того, Геркулес похвалил меня утром - при всей неприязни к нему, я ставил его горные навыки куда выше Бабаевских. Хотя, что я мог понимать, ведь я первый раз в горах. Возможно, он хочет использовать это как повод для очередной ссоры со своим «конкурентом». Бабай окликнул Галатею - она повернулась в нашу сторону – на её лице было всё тоже фотографичное выражение, с каким она глядела на каждого человека в своей жизни. Сколько северного холода может быть в такой южной красоте? Впрочем, мне было уже плевать на её красоту, внимание или желание доказать кому-либо, что я способен на свершения. Я готов был всё бросить и заплакать от досады и бессмысленности происходящего. Я сжал губы и поглядел на Галатею – Бабай, судя по всему, что-то говорил ей. Галатея округлила глаза, Геркулес резко дёрнулся на лыжах и упал - вопреки словам Дмитрия, Бабай наконец-то проявил смелость – схватив сопротивляющуюся девушку, он бросился с ней в пропасть, а верёвка утянула за собой тяжёлую фигуру вожака. За шумом ветра я услышал лишь далёкий хруст ломающихся лыж.
Я застыл на месте, не решаясь подойти к обрыву. Не от ужасного осознания того, что на моих глазах три человека сорвались в ущелье – я не мог связать произошедшее воедино. Нелогичность последних минут не укладывалась у меня в голове. Два часа назад я смеялся над вероятностью подобного события – теперь оно свершилось. Снова зачесалась голова. Я неуклюже освободился от лыж и стал продвигаться к обрыву. Снег усилился настолько, что видимость сократилась до нескольких десятков метров. По мере приближения я начал бояться того, что могу увидеть – мне совсем не хотелось глядеть на покалеченные тела, застывшие в неестественных позах. С другой стороны - они могли выжить, а значит, я был их единственной надеждой на спасение. На секунду я задумался о том, каково будет им жить после такого.
У обрыва – внизу только черно-белые скалы и туман из снега. Я хотел крикнуть, но тут же испугался, что сойдёт лавина. Бессилие, которое навалилось на меня пять минут назад, резко испарилось. Мой телефон не ловил никакого сигнала, наша рация теперь покоилась где-то на дне ущелья. Добравшись до своих лыж, которые почти скрылись под снегом, я стал спускаться обратно. Все следы замело, и я полагался только на память. Где-то в глубине меня просыпалась боязнь того, что я могу найти здесь смерть куда менее скорую, чем ту, что, по всей вероятности, постигла моих товарищей.
Меня раздражало моё тяжёлое дыхание – это всё, что я слышал на обратном пути. Глаза смотрели куда-то вперёд, пытаясь разогнать надвигающиеся сумерки. Я был уверен, что иду верным путём, но с каждой минутой становилось темнее, и мне было сложно контролировать свой страх. Я остановился, чтобы передохнуть и проверить фонарь – от его света было немного комфортнее, но толку от этого жёлтого пятна на снежной стене было мало, и я не мог держать фонарь на курсе своего движения из-за лыжных палок. Звук моего дыхания звенел у меня в ушах, я вымок насквозь и начинал замерзать оттого, что перестал двигаться. Я начал рассуждать - стоит ли мне бросить рюкзак и идти налегке? Эта мысль сделалась навязчивой и тоже раздражала меня, казалось, что я думаю только об этом и даже не вижу, куда иду.
Я окончательно выдохся. Что, если мне придётся как-то ночевать на холоде, среди этих бескрайних снегов, мысли мои теряли чёткую форму, но я пытался не паниковать. Темнота сгущалась, я понимал, что скоро солнце уйдёт за горы и перестанет давать хоть сколько-то света, который освещал пасмурное небо с другой стороны планеты. С моей стороны весь мир освещал лишь маленький фонарь, болтающийся на моей руке. Я перестал думать о тех, с кем поднимался в горы, из-за кого теперь спешил обратно - я думал о себе, вспомнил маму с папой, родной дом, институт. Вспомнил скульптуры - почему-то они сейчас, все подряд, полезли мне в голову. Через снежную пелену я разглядел скалистое возвышение по правую руку, то самое, что видел из окон своей комнаты. Я дошёл.
Очертания дома постепенно выступали из снежной тьмы – в гостиной горел натриевый свет. Я упал, слезая с лыж, с животным стоном поднялся и ворвался внутрь. Дмитрий вскочил со стула – моё прибытие могло значить только что-то плохое. Я пытался набрать воздуха, чтобы заговорить, но понял, что потерял такую способность. Дмитрий усадил меня на скамью и дал воды. Я начал рассказывать о произошедшем – бессвязно, с тяжёлым ощущением в горле. Выдав минимум информации, которого хватало для понимания всего, что произошло со мной и моими товарищами, я зарыдал. Все, что я копил внутри с первого дня похода, вылилось наружу, я больше не мог сдержать своего напряжения. Я чувствовал себя ребёнком, несмотря на то, что мне уже было восемнадцать лет. Дмитрий понимающе покачал головой и похлопал меня по плечу, он похвалил меня за то, что я сумел добраться обратно и так быстро, отвлекая меня от мыслей о собственной немощности. Он взял карту и попросил меня показать то место, где все произошло. Карты я читал хорошо, вытирая мокрые глаза и подтекающий нос, я стал изучать чертёж местности. Надо было сосредоточиться и перестать хлюпать. Я достаточно быстро сориентировался и нашёл нужное место. Для Дмитрия ситуация так же прояснилась, он с детства знал эти места, теперь ему нужно было сообщить обо всём спасателям. Когда он описывал им случившееся, у меня снова подступил ком к горлу, но в этот раз, я сдержал слёзы.
- Дружище, иди, отдохни, выспись хорошо. Молодец, что вернулся, настоящий мужик, с тобой не пропадёшь. Сделал всё, что мог, теперь это не твоя забота.
Я утёр нос ещё раз, глаза чесались от слёз. Я немного успокоился и начал говорить всякую ерунду, чтобы сбросить напряжение:
- А немцы здесь?
- Ушли немцы… отступили.
Я улыбнулся заплаканными глазами:
- Прям как в войну.
От этих слов стало как-то неловко и смешно. Я пошёл в комнату, которую раньше делил с Бабаем. Забравшись под одеяло, я свернулся в клубок, но глаз не закрыл. Уткнувшись в деревянную стену, я представлял прекрасное ледяное лицо Галатеи, уже забыв про то, как она смотрела в последний раз в мою сторону на краю обрыва. Я снова заплакал, на этот раз тихонько. Мне было очень жаль себя.
Утром немного распогодилось. Спасатели выдвинулись на место с рассветом. Они периодически связывались с Дмитрием, он им что-то отвечал. На меня напал ужасный, ужасающий голод - я ничего не ел полдня. Теперь в голове было пусто от всего произошедшего и от общей усталости. Я сел за обеденный стол, Дмитрий сел напротив меня:
- Надо тебе домой отправляться. Здесь делать нечего больше. Только со следователем придётся поговорить, но тут и так всё ясно. Хватит с тебя гор.
Я было испугался, что меня могут обвинить в тройном убийстве, но потом понял, что это было бы полной глупостью с их стороны. Потом я подумал, что ведь они могли выжить после падения – кругом море снега, а спасатели ещё не добрались до места:
- Они точно не выжили?
Дмитрий покачал головой:
- Зная это место, очень сомневаюсь. Тем более в такую погоду, - он назвал Бабая по имени:
- Придурок. Всегда такой был. Дебил, мать его. Мать его! – Дмитрий ударил ладонью по столу, - На это у него духу хватило, ох…. Хорошо, что тебя отвязал, парень, а то бы и ты не вернулся.
Эта мысль обошла меня стороной. Что, если бы я не удостоился его милости? Но нас двоих с Геркулесом он бы, вряд ли утащил…
Я отправил родителям сообщение и попросил Дмитрия позвонить им и рассказать о том, что произошло – у меня не хватило на это смелости, я лишь сообщил, что со мной всё совершенно нормально.
Тела обнаружили к вечеру, выживших не было. На следующий день появился следователь. Так же, как и Дмитрий, он хорошо знал Бабая, так что не особо удивился происходящему. Его глупая страсть к Галатее не была секретом для очень многих в городе, где все друг друга знают. Я снова описал произошедшее, на этот раз уже спокойно, вспоминая все детали. С меня даже не взяли никаких росписей. Дмитрий не хотел, чтобы мне пришлось ввязываться в ситуацию, к которой я не имел никакого отношения. К вечеру мы отправились в город, а оттуда он отвёз меня в аэропорт.
Мы обнялись и попрощались, я сказал ему, что он может приезжать к нам в гости в любое время, но понимал, что больше никогда его не увижу. А с меня было довольно гор и снега – на Москву уже надвигалась весна.
Родители встретили меня радостно, мама очень переживала за меня в течение всего похода (несмотря на то, что сама отправила меня в горы). Казалось, что отца эта история не то, что ужаснула, но даже раззадорила. Когда я описывал последние мгновения жизни своих горных попутчиков, он жмурил глаза, резко отворачивал голову то вправо, то влево и приговаривал: «У-уф!». Я же думал, что он очень хочет улыбнуться и сказать что-то вроде: «Вот это да! Я бы на такое посмотрел!». Мама же поднимала руки к голове и говорила, что не хочет знать никаких подробностей.
Я вернулся к заботам студенческой жизни, и эмоциональный след случившегося начал затираться. Одногруппникам я рассказывал эту историю ни один раз в течение нескольких лет, с годами добавляя неуместные шутки и события, которых вообще не было, просто, для потехи.
Больше я в горы не ходил и не хочу. Когда я вижу дальние заснеженные пики, они не вызывают во мне никаких романтических чувств, никакой жажды странствий. Если кто-то начинает рассказывать о своих путешествиях в горы, я непроизвольно закатываю глаза и выхожу из комнаты - такими скучными и переоценёнными я вижу эти путешествия.
Иногда мне снится снежная пелена. Я один, иду через парк. Ветра вовсе нет, но снег падает всё сильнее, всё меньше различимы силуэты деревьев, свет фонарей тускнеет. Весь мир окрашен в синий, серый и белый, лишь пятна фонарей добавляют бледного жёлтого цвета. Из снежной пелены мне навстречу тянется женская рука, её кисть повёрнута к небу. Я вижу нагое плечо, на его смуглой коже лежат густые смоляные волосы. Я тянусь вперёд, чтобы коснуться женской руки, но она исчезает за снежной пеленой.
М