Тоня не любила предаваться воспоминаниям. Сама еще совсем ребенок, она подсознательно гнала от себя все плохие мысли. Но младшая сестра все чаще заводила неприятный для Тони разговор, убеждая ту отдать дочку в детский дом. Тоня сердилась на глупую девчонку, пытаясь втолковать той, что нельзя родных детей отдавать в детские дома. -"Разве хорошо это, что у нас Мишка с Генкой в детдоме? Никишка обещал забрать, а сам и меня то вот гонит". Горькая, незаслуженная обида не оставляла Тоню почти ни на миг. Обида не только на проклятого насильника, но и на брата. А тут еще и Лизка, глупышка подпевает Соньке, не иначе. Васька силой взял изнуренную полуголодной жизнью и непосильной работой девчонку средь бела дня, прямо на пастбище, где она пасла коров. Выскочил из кустарника, как дьявол, налетел на девчонку, свалил сразу, безо всяких подходов. Нина весь голос покричала, всю морду насильнику ногтями попортила. Да куда там! Где ей, худышке пятнадцатилетней было справиться со здоровым, откормленным самцом, у которого дурь гуляла, заглушая совесть и ум. Он ушел, похохатывая, а растерзанная, изгаженная девочка каталась по измятой траве, воя, как по покойнику. Дождавшись темноты, Тоня прибежала к тетке Зине и рыдая, поведала той о своем горе. Но услышала совсем не то, что хотела услышать от тетки. -"Подолом меньше крутить надо было. Глазки вон, так и бегают. Молчи уж теперь. Не сказывай никому. Не позорь семью нашу. А то вон и матерь твоя опозоренная лежит в могиле и ты тут еще". Теткино разглагольствование повергли Тоню в шок. Она хватала ртом воздух, задыхаясь и хрипя. Тетка испугавшись не на шутку, убежала за Никитой. Брат не замедлил явиться. Еще по дороге Зинаида рассказала ему о горе, произошедшем с Тоней. Но и от брата бедняжка не дождалась жалости - "Добегалась, сучка! Довертела хвостом. Убью паскуду, если кто узнает, да глаза мне колоть будет". Он не тронул на сей раз Тоню и Соне своей ничего не сказал. Но вечером следующего дня, Никита подкараулил Ваську, возвращающегося домой с поля. Тоня не знала о чем говорил её брат с председательским отпрыском, но Васька очень быстро сбежал в город. А после, как ей говорили, ушел в армию. Как ни странно, но в маленьком селе, где все на виду, никто не узнал о Тониной беде. Никита совсем озверел. Он изводил сестру издевками и оскорблениями. Но не желая выносить "сор" из дому, при жене прямо не высказывался. Становилось все холоднее. Осень уже вовсю завладевала землей. Тоня страшно мерзла на пастбище в своем тоненьком зипунишке, оставшемся еще от матери. Никита тоже пас скот. Но только колхозный. Ему положен был брезентовый дождевик, сапоги и лошадь. Кроме того, Сонька съездив к матери в соседнее село, привезла большую, теплую фуфайку . И Никита одевал ее под дождевик на выпаса. Было уже начало октября. В этот день Никите дали единственный положенный за целый месяц выходной. Он спал с женой в теплой постели, когда Тоня ушла на работу, тайно прихватив вожделенную фуфайку. В этот день ей было тепло и она впервые улыбалась, глядя на мелкий моросящий дождь. О своем поступке и о том, что будет вечером, девочка старалась не думать. И вдруг она увидела брата, скачущего в её сторону на лошади. Тоньку даже в пот кинуло от страха. Торопливо стащив с себя фуфайку, Тоня мелко посеменила навстречу брату, протягивая ему злосчастную одежину. То, что произошло дальше, Тоня, на протяжении многих последующих лет, не могла вспоминать без слез. Брат, сбив несчастную "преступницу" лошадью, принялся с плеча, во всю мужицкую силу хлестать сестренку длинным жгучим бичом. Опомнился только тогда, когда не выдержав дикой, рвущей тело боли, Тоня тоненько, по заячьи закричала - "Мама, мамочка моя, спаси меня!". Никита словно очнулся. Он смотрел на лежащую в грязи крохотную фигурку и медленно приходил в себя. Что с ним случилось, не понятно? Только он вдруг соскочил с лошади и тихо пробормотал :"Тонь, Тоня ты чё? Тонь, вставай". Он поднял её мокрую, грязную, с бордовым рубцом на щеке ( попал в запарке по лицу). Никита, с леденящим душу ужасом, несколько минут смотрел на сестру и вдруг заплакал. Громко и страшно. Тоня испуганно смотрела на брата, ничего не понимая. А он, укутывая её в мокрую фуфайку, бормотал что-то о Соньке ведьме, о проклятой жизни. Потом, вскочив на лошадь, уехал. А Тоню вдруг начало неудержимо рвать. Она еще не понимала, что беременна. С этого дня, Никита запретил взбешенной Соньке травить сестру, велел жене постелить ей на печи и кормить Тоньку нормально. Тем, что ели сами. Вскоре скотину перестали гонять на пастбища. Наступили холода. Тоня вышла на поденщину. Чаще всего, чистить навоз из под колхозного скота. Она все еще не понимала, отчего ей так хочется постоянно спать и есть. Но все открылось, когда ребенок уже зашевелился. Тоня, сообразив наконец, от чего так округлился её живот, решила открыться брату, надеясь, что их едва установившиеся отношения, не позволят ему взяться за старое. Но она горько ошиблась. Никита отхлестал сестру бичом до крови и выгнал жить к Зинаиде. Правда, после этого он сходил к председателю. И тот прибежал в дом к Зинаиде, чтобы уговорить Тоню не заявлять на Ваську. Снова в ход пошла мука, лишний, кроме трудодней, мешок гречихи и даже глиняный горшок меда. Никита вроде бы как одумавшись, забрал сестру домой, но скорее всего, он это сделал ради продуктов . Как прошли эти несколько зимних месяцев беременности, Тоне вспоминать не хотелось.