К Любимовскому Тоня подошла уже в полной темноте. Она перелезла через прясло окружающее родительский дом, не выпуская из рук малышку. Дверь дома изнутри была заперта на крюк. Тоня, с замиранием сердца, постучала кулачком в дверь и тут же услышала слегка гундосящий голос старшей снохи Соньки: "Чавой-то тут. Кому надо чаво?" "Теть Сонь, я это Тоня, откройте". - "Кака еще така Тоня? Шавка ты подколодная. Чаво приперлась? Да еще подикся с суразом нагуленным? Кому ты тута нужна?". Тоня не ожидала ничего лучшего. Зачем шла сюда, к кому, если даже родные братья смотрели на неё брезгливо, как на шелудивую собачонку. Но тут был её дом. Её, а не Сонькин. В этом доме родилась она. Её четыре брата и сестра Лиза. Здесь умерли безвременной смертью её родители. Не желая усугублять отношения, Тоня прошла в сарай. Здесь было темно и сухо. Корова Белянка, её, Тонькина корова, тихонько вздыхала во тьме, пережевывая свою бесконечную жвачку. Тоня ощупью нашарила ясли, в которых лежало сухое сено и положила туда малышку. Затем обняла за шею Белянку и впервые, за последние три - четыре месяца, разрыдалась бурно, с причитаниями. Корова перестала жевать и ласково, с пониманием облизывала Тонино лицо грубым языком, словно успокаивая бедняжку. Выплакавшись, Тоня опустилась на корточки и, кое-как, обтерев вымя коровы подолом промокшего платьишка, принялась сосать Белянкино молоко так, как недавно сосала её, Тонькину грудь Леночка. Потом, Тоня долго ощупывала в темноте все подряд, стараясь найти хоть что-нибудь, во что можно было перевернуть ребенка. В конце концов, она сняла с себя платье а сама укуталась в, насквозь промокшее пальто. Тоня совсем было уже устроилась на ночлег в яслях, когда со скрипом отворилась дверь и в глаза ей ударил свет от лампы "Летучая мышь. -"Иди в кладовку, шлюха" - послышался голос старшего брата Никиты. Тоня, не смея даже пискнуть в собственную защиту, быстренько сгребла в охапку Леночку и не поднимая глаз, прошмыгнула в холодную, дощатую пристройку к родительскому дому. Там стоял деревянный топчан, покрытый соломой. Трясясь от холода, Тоня с трудом пережила эту ночь. Всем, чем только можно, она укутала тельце малютки, согревая её от холода. Утром брат зашел в кладовую и ни слова не говоря, сгреб в грубый кулак Тонькины волосы. Втащив её в тепло натопленный дом, он резко швырнул сестренку на лавку. -"Ты чё это своего сураза сюда притащила? Я ж тебе, падле сказал, чтобы в Ирменке бросила. Ты, че, думаешь мы с Сонькой будем твоего ублюдка подзаборного кормить? Завтра же ступай стадо деревенское пасти. Неча тут на моем загривке сидеть, добро мое жрать. А своего выродка притопи где-нибудь в болоте, раз ума не хватило оставить в Ирмене". И тут, впервые, в Тоньку словно бес вселился. Она вдруг завизжала совершенно не свойственным ей голосом. -"Ты же брат мой. Мама умерла, папа умер. А они говорили, чтоб я тебя, старшего держалась. А ты Генку с Мишкой в детдом пропер. Федьку выселил с бабой его, Лизку тетке Зине спихнул. Ты чё делаешь, изверг? Меня Васька председателев ссильничал, когда ты уже с войны возвертался. Не было на то моего согласия. Не виноватая я, совсем не виноватая. А ты, гад заместо того, чтобы заступиться, председателю нашему жопу лизал. По что ты меня в гроб гонишь, гад? И Белянку мою присвоили. Мама мне её завещала. Моя Белянка. Я уйду, у учителки своей жить стану. Но Белянку заберу, понял, гад?". Одуревшая от собственной смелости, Тоня резко замолчала и снова втянула голову в плечи. Но что-то уже стронулось в её запуганной душе. Сонька, не ожидавшая подобной выходки от молоденькой свояченницы, растеряно хлопала своими красивыми, но глупыми глазами. Опомнившись пикнула -"Гони ей Никит. А то еще взапраправду Белянку уведет". "Х... янку ей, а не Белянку. Мать и моя была, не только её. Короче так: Завтра же ступай коров пасти. Своего поганца с собой таскай". -"Дочка у меня, братик. Ты даже этого не знаешь". -"А мне по хрену, дочка али сыночка. Нам суразы ни к чему. Тут и весь сказ мой тебе".
Продолжение следует..
Начало рассказа здесь
